Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник) - Наталья Павлищева

Спросить мужа не успела. Да и как спросишь, снова взъярится. Но на сей раз князь пришел в терем к супруге с другим. Сел, вытянул усталые от постоянной ходьбы ноги (знала, что без конца обходит крепостные стены, проверяя, чтобы не ослабла где защита), протянул ей грамоту:

– Посмотри, что мне племянница прислала.

– Какая племянница? – изумилась Евдокия.

– А Ольгердова дочь Елена, что за Владимиром Андреевичем замужем!

Княгиня пробежала глазами написанное, потом перечла еще раз, еще… Все-таки не понимая, подняла на мужа глаза:

– Она-то откуда знает?

– А серпуховской князь без супруги дня прожить не может, с собой к Твери привел! Может, чтобы Ольгерд супротив дочери не пошел? – усмешка вышла неловкая, кривоватая. Князь вспомнил о письмах, которые еще в Вильно показывали Ольгерд и Ульяния. Брало зло, обложили, точно волка при загоне. Куда ни ткнешься, всюду охотники, и каждый только и ждет, чтобы выстрелить первым.

После долгих ночных раздумий Михаил Александрович решил, что за его ошибки вся Тверь отвечать не должна. А потому поутру отправился к епископу Евфимию. О чем говорили наедине, не слышал никто, только через некоторое время из открывшихся городских ворот неожиданно для осаждавших показались четверо во главе с тверским епископом.

Осада длилась долго – уже целый месяц, всем надоело, округу давно разорили, разглядывать тверской детинец обрыдло, на штурм, не желая зря класть людские жизни, никого не отправляли. Воины меж собой пересмеивались, особенно москвичи, мол, куда там Твери со своим детинцем супротив Москвы с ее Кремлем. Это была правда, московский Кремль не шел ни в какое сравнение с этой крепостицей, хотя и старательно обмазанной и побеленной. Осаждавшие уважали упорство тверичан, но оно начинало и раздражать. Потому послов приняли хорошо, почти добродушно.

Ответ, который принес епископ Евфимий, князя Михаила Александровича не просто поразил, а изумил. Дмитрий Иванович (приходилось именовать этого мальчишку по отчеству!) оставлял за ним Тверь на нескольких условиях! Но князя поразило даже не то, что не ссылали на дальний нищий удел или вообще не оставили голым-босым, а именно условия. Он смотрел на Евфимия:

– Кто рядом с Дмитрием ходит? Алексий уже стар, поди, неужто здесь под стенами?

– Нет, Михаил Александрович. И мыслю, то, что написано, его собственного ума дело. Ну, разве что брат Владимир Андреевич подсобил, они вместе все мозгуют. Потому как разговаривал с ними наедине, подсказчиков не было.

– Да ты все ли так понял?

– Не сомневайся, остается за тобой Тверь…

– Да я не про то! Про условия, и впрямь супротив Литвы и Мамая вместе с Дмитрием выступать?

Епископ кивнул и тут же подумал, что Дмитрий хоть и молод, а неглуп, строптивый тверской князь настолько был поражен этим предложением, что просто забыл, что привело московские полки под город. Забыт ярлык, забыто великое княжение, даже необходимость признать Дмитрия Ивановича старшим братом и от имени всех потомков отказаться от борьбы за великое княжение забыты, главным стала необходимость выступать против Литвы и, главное, против Мамая! В голове у князя билась одна мысль: он что, собирается против Мамая воевать?!

Ее тут же перебила другая, подленькая: ну и пусть свернут друг дружке шею, а он станет великим князем.

Но это было уже не крестное целование, которое и сложить недолго, это был подписанный договор. Подписанный перед всеми князьями, он имел настоящую силу, нарушить значило восстановить против себя всю Русь. Единственный князь, не приведший войска к Твери, Олег Рязанский, по неожиданному решению Дмитрия Ивановича вдруг становился судьей, если вдруг возникнут споры меж Москвой и Тверью.

Одно условие не смогла выполнить Тверь – выдать московскому князю изменников Ивана Вельяминова и Некомата сурожанина, потому как ни того, ни другого в городе не было. Дмитрий махнул рукой:

– Все одно, словлю обоих и казню прилюдно!

И ведь выполнит эту угрозу! Действительно Ивана Вельяминова хитростью изловят и казнят на Кучковом поле при большом скоплении людей. Это будет первая на Руси официальная казнь с чтением приговора, барабанным боем и отрубанием головы, правда мечом, а не топором ката.

Бесславно закончилась последняя попытка князя Михаила Александровича стать великим князем. Тверь за ним осталась, но теперь он был обязан жить со всеми в мире и признавать московского князя старшим братом! Михаил Александрович зубами скрипел от бессилия и злости на негодного Некоматку и Ивана Вельяминова! Поистине брех, дурной человек! Хотя в душе князь хорошо понимал, что соблазнить и обмануть можно только того, кто хотел быть обманутым.

Он очень много размышлял над тем, почему вдруг сорвалось то, что было так ловко задумано? Приди к нему на помощь Ольгерд или Мамай, все повернулось бы иначе. Как Дмитрий смог так быстро собрать всех? Потом вдруг узнал, что, когда Некомат возвращался от Мамая, войска уже собирались. Вспомнил князь о сообщении своего гонца, мол, великая сила собирается в Москве. Но тогда он не придал значения, а зря.

Заглянув к себе в душу, Михаил Александрович понял, что, если бы и прислушался и даже твердо знал, что Дмитрий собирает полки именно против него, все равно не отступил бы! Ну не мог тверской князь вот так просто отказаться от своей мечты стать великим князем Руси!

Митяй

Еще когда возвращались с Евдокией и детками из Переяславля, Дмитрий с чего-то вдруг предложил съездить в Коломну. Но княгиня отказалась, Юрий был совсем маленьким, недолго и застудить на холодном ветру, все же поздняя осень. Князь решил ехать один. Убеждал, мол, совсем ненадолго, зато поклонится церкви Вознесенской, в которой венчались.

Позже Евдокия думала, что, не пусти она тогда Дмитрия в Коломну, многое на Руси по-другому могло повернуть. Но ей не хотелось спорить, да и Дмитрий не из тех, с кем это можно делать. Чувствуя чье-то сопротивление, хотя бы слабое, он начинал упрямиться иногда на пустом месте. А уж если что решил, так всей Москвой с места не сдвинуть. Княгиня научилась перемолчать, потом осторожно ночью проговорить свое. Но не спорить, а только толково пересказать, почему думает так, а не иначе. Если услышит Дмитрий доводы, то поступит правильно, а если не услышит, бороться бесполезно.

Этот его нрав знали все, но перемолчать умели только двое – Евдокия и Владимир. Зато и любил их больше всех остальных. Дети не в счет, их не любить отец не может, тем паче такой, как Дмитрий. А от упрямства немало настрадался даже митрополит Алексий. Особенно когда князь вошел в лета. Он-то повзрослел, а вот Алексий состарился, и спорить стало тяжелее. Было время, когда слово митрополита могло поставить на место упрямого толстого мальчика. Постепенно мальчик становился красивым крепким юношей, а потом и вовсе русским богатырем, и слово Алексия становилось вторым после его собственного. Митрополит не мог, как раньше, часами беседовать со своим подопечным, наставляя его, а потому решения князь уже принимал сам.