Кости внутри (ЛП) - Пирс Моника Эндерле

— Я отправлюсь в Татлис после ужина. Меня может не быть несколько дней. Обточи еще несколько камней и закончи ряд ульев, пока меня нет.

Элоф кивнул, жуя. Он привык к отсутствию Гетена.

— Если что-нибудь понадобится, езжай на Педране к деревне.

Элоф проглотил.

— Я сделаю еще свеч.

— Воска хватит? — спросил Гетен. Мальчик кивнул, рот был полон хлеба. — Хорошо.

После ужина Гетен оставил ученика делать свечи у камина. Он прошел во двор и посмотрел на проступившие звезды. Солнце село, оставив лиловый синяк на горизонте. Звезды мерцали на чистом небе, поднялся полумесяц, тонкая полоска серебряного света переливалась, как бриллианты в Серебряном море.

Он должен был дать Галине что-то сияющее и дорогое, кольцо или ожерелье. Хотя ей хватало драгоценных камней. Драгоценные камни короны Урсинума анонимно вернули через ночь после того, как Гетен сообщил округе, что искал их, и что тому, у кого они обнаружатся, поджарят кишки.

Галина отметила:

— А ты гадаешь, почему они тебя боятся, — когда услышала об его угрозе.

Он пожал плечами.

— Это сработало.

Галина. Он сделал вдох и почти ощутил ее — пряности и цветы лиминта, лошадь и пот, капля похоти. Он улыбнулся. Ему хватило бы и капли. Он любил жену, любил всей душой. И ему не нравилось делиться ею с Урсинумом, но он не подвел бы ее, хоть на него и смотрели мрачно при дворе. Она была его. Его женой, его вдохновением, его совестью, его душой, его причиной жить. Она делала жизнь не напрасной, достойной того, чтобы за нее сражаться и умирать.

И никому не хватило бы смелости обвинить ее в нарушении закона, не пускающего магов в замок. Особенно, когда она напомнила Совету Кворегны, что технически закон касался только двора Бурсука в Налвике, которого уже не существовало.

Он улыбнулся. Он хотел бы видеть ту встречу. Лица королей точно было бы приятно запомнить.

Пара древних слов, жест, и янтарный свет с серой пылью поднялись и унесли его заклинанием путешествия, он устремился в большой деревянный дом, который возвели на землях замка Татлис, дом Персинн, где пока жила его жена, принцесса Галина Аверния Садия Персинна Риш, Красный клинок Ор-Хали, графиня Валмера, герцогиня Риш.

* * *

— Оставьте нас, — сказала Галина, когда магия растаяла вокруг Гетена. Он прибыл в ее гостиную в доме в Татлисе. Ее крохотные покои были отделены от комнат короля Илькера прихожей и дверью. Временный дом королевской семьи Персинна напоминал дом Кенбиш и прошлое Кворегны, когда короли не были так далеко от подданных.

Две придворные дамы сидели напротив Галины, вышивали и болтали о бреде, который ее не веселил, судя по кислому виду. Она встала. Они двигались недостаточно быстро, и она рявкнула:

— Я сказала: вон.

Женщины сделали реверансы ей и поспешили обойти Гетена и скрыться за дубовой дверью, закрыв ее со стуком.

— Меч короля сегодня с острым языком, — сказал он, обходя жену.

— У меня всегда был острый язык, — ответила она, — для всех, кроме тебя, — она коснулась его, задела пальцами щеку, челюсть, опустила ладонь на его грудь.

Она не хотела роскоши придворной жизни. Раздражение только росло, пока зима приближалась, стройка замка замедлялась, и холодные темные дни собирали придворных внутри, и они чаще попадались на ее пути. Илькер вернул ее земли и титул, сделал ее графиней Валмера, отдав под ее защиту земли на востоке от гор Валмериан и озера Селт. Она сделала Таксина управляющим Кхары и приказала ему быстрее отстроить замок Харатон. А пока что она оставалась в Татлисе, приглядывала за восстановлением замка Татлис и напоминала аристократам, что король Илькер не уязвим, и что он не один.

Она вернется в Харатон, но только когда Татлис будет завершен, и советники Илькера докажут, что они верные и надежные. На это уйдет еще лет десять. Она никому не доверяла, ее брату — меньше всего. Гетен приходил и уходил, хмуро глядя на аристократов, которые смели ловить его взгляд, забирал жену с искрами магии, когда хотел.

Галина сказала:

— Я рада, что ты тут.

— Почему это? — он поймал ее пальцы, поднес к губам и поцеловал каждый.

Она улыбнулась, но улыбка не задела глаза. Ее улыбки редко затрагивали глаза в последнее время.

— Я хочу в Эссендру.

— Аревик родила?

Она покачала.

— Нет, но вот-вот родит.

— Хорошо. Но сначала мне нужна кое в чем твоя помощь.

Она переплела пальцы с его.

— Пустота?

— Пора поставить наглецов на место. Если Скирон хочет защиту границы Пустоты, пусть справляется сам.

— Ты боишься?

— Скирона? Может, должен, но нет. Он не может навредить мне, пока я не дам ему эту власть, — он убрал прядь волос за ее ухо. — Ты научила меня этому, — его пальцы задели ее щеку со шрамом. — Ты напомнила мне, что моя сила из жизни, а не смерти. Из мира, а не из богов.

— Хорошо, — сказала Галина. Она поцеловала его ладонь, отошла и сбросила платье. — Я посторожу тебя, — она натянула штаны и тунику, закрыла глаза и призвала кровавую броню. Как только доспех появился, Галина заняла место перед дверью, и Гетен опустился на колени на шерстяном ковре посреди комнаты. Он закрыл глаза и отпустил душу к границе Пустоты, в бесцветную Пустоту.

Он открыл глаза. Он стоял у края молочного озера, которое Скирон звал домом. Вдали у Дерева Смерти оставался черный скелет, остатки души его бывшего наставника. Он игнорировал Шемела, который кричал невнятные ругательства и барахтался. Гетен отвернулся и пошел по широкой долине. Вдаль тянулась серая пыль, сколько ему было видно.

— Зачем ты пришел? — голос был и в его голове, и вокруг него.

— Чтобы сообщить, что я — последний Херра-Томрума.

— Правда? — Скирон появился перед ним в облике Шемела.

Гетен отмахнулся.

— Если думаешь, что это меня запугает, то ошибаешься. Меня уже не впечатляют ты или твоя сила.

Скирон смотрел на него пустыми глазами, и раньше Гетен дрожал от этого. Но теперь он просто глядел в ответ и ждал, что сделает Бог смерти.

— Мы подвели тебя? — это был не голос Скирона. Он повернулся на женский голос, и его губы дрогнули от изумления. Две женщины стояли за ним. У одной были белые волосы, собранные в косы воительницы, ее одежда была доспехом с кожаными вставками. Другая была с длинными черными волосами. На ней было платье, будто стекающее по телу, движущееся без ветра.

Гетен поклонился.

— Какая честь встретить, наконец, Хотырь и Семел, — сказал он. — Мне нужно отвечать? Вы знаете, что мне приказывали нести смерть и разрушения. Вы знаете, что я был против такого долга. Вы молчали, пока мир горел и истекал кровью, желая лишь остаться живыми.

Скирон вдруг появился за его женой и дочерью, скрестил руки на груди с мрачным видом.

— Твои возражения бессмысленны, Херра-Томрума. Твой долг важнее всего. Наше выживание важнее всего. Я говорил тебе, если ты не исполнишь обязанности, я прослежу, чтобы их выполнили другие. Сделаешь, как сказано, и твой мир обновится. Что до нового Хранителя, мы знаем, что ты взял ученика. Зачем врать? Думаешь, мы не видим все?

— Мне плевать, видите вы это или нет, — Гетен скрестил руки на груди, подражая Богу смерти. — Я — не ваша марионетка. Если хотите, чтобы границу Пустоты охраняли, и создавался хаос, сами выполняйте грязную работу. Я с вами закончил.

Хотырь и Семел переглянулись, Скирон скалился, глядя на него, рос, становясь демоном.

— Ты смеешь перечить своим богам?

— Да, потому что вы только управляли мною и врали мне. Что за боги насылают такие ужасы на людей, которые поклоняются им? Чудовища. Я не буду больше потакать вашей жестокости и эгоизму. Меня презирали в Кворегне и боялись не из-за того, что я ужасный человек, а потому что я — символ чудовищных богов. Но женщина, которую ты направил на мой путь, которой хотел столкнуть меня в безумие, поступила наоборот. Она показала мне, что мое сердце не черное и пустое. Она напомнила мне, что моя магия была даром мира, а не богов.