Том 6. У нас это невозможно. Статьи - Синклер Льюис

— Прекрасно, Дормэс. Как поживает старый критикан?

— Прекрасно, Фрэнк. Все еще критикует. К тому же и погода для критики подходящая. Хотите сигару?

— Благодарю. Спички есть? Спасибо. Я вчера видел Сисси. Она прекрасно выглядит.

— Да, она прекрасная девушка. А я вчера видел Мэлкома — он проезжал мимо. Как ему нравится областной университет в Нью-Йорке?

— Очень… очень… Спортивная работа поставлена великолепно. В будущем году Примо Карнера будет обучать их теннису. По-моему, он говорил, — Карнера… и как будто именно теннису… во всяком случае, Мэлком говорит, что спортивные занятия у них на высоте. Послушайте, Дормэс, я хотел поговорить с вами об одном деле. Я, э-э… дело в том… только это должно остаться между нами. Я знаю, что вам можно доверить секрет, хоть вы и журналист… или были журналистом. Дело в том, что (это я узнал из первых рук) предвидятся кое-какие перемены в правительстве… Это пока секрет, мне сказал сам областной уполномоченный полковник Хэйк, Лутхорн не будет больше военным министром… Он хороший парень, но он не сумел добиться настоящей популярности для корпо, обманул надежды Шефа. Его место займет Хэйк, который будет также верховным маршалом минитменов вместо Ли Сарасона… Сарасон, как я понимаю, слишком перегружен. Джон Селливэн Рийк, видимо, станет областным уполномоченным, и тогда должность районного уполномоченного по Вермонту-Нью-Гемпширу остается вакантной, и я один из возможных кандидатов. Я очень много выступал за корпо кроме того, у меня прекрасные отношения с Дьюи Хэйком… Я дал ему немало ценных советов в области строительства общественных зданий. Совершенно очевидно, что никто из наших окружных уполномоченных не может рассчитывать на должность районного уполномоченного… даже доктор Штаубмейер… не говоря уже о Шэде Ледью. Если бы вы согласились поддержать меня, ваше влияние могло бы оказаться очень полезным…

— Да что вы, Фрэнк! Самое худшее, что можно придумать, если вы заинтересованы в этой должности, — это чтобы я вас поддержал! Корпо меня не любят. О, они понимают, конечно, что я лоялен, что я не какой-нибудь грязный, трусливый антикорпо, но я недостаточно шумно восторгался ими в газете, чтобы заслужить их милость.

— В том-то и дело, Дормэс! У меня появилась блестящая идея. Даже если они вас и не любят, они вас уважают и прекрасно знают, как долго вы играли в нашем штате видную роль. Мы все были бы очень рады, если бы вы открыто примкнули к нам. И вот если бы вы, положим, это сделали и при этом признали, что пришли к корпоизму благодаря моему влиянию, то это было бы для меня очень существенной поддержкой. И вам, как старому другу, я могу сказать, что должность районного уполномоченного могла бы оказаться очень полезной и в деловом плане, помимо связанных с ней общественных преимуществ. Если только я получу это назначение, обещаю вам добиться, чтобы «Информер» отобрали у Штаубмейера и у этого прохвоста Итчитта и возвратили вам. Вы сможете руководить им по своему усмотрению… при условии, конечно, что у вас хватит здравого смысла воздерживаться от критики Шефа и государства. Или же, если хотите, я, пожалуй, сумею получить для вас должность военного судьи (теперь для этого не обязательно быть юристом) или должность районного директора просвещения, которую занимает президент Пизли. Это вас очень позабавит — просто потеха, как все эти учителя лижут пятки директору! Ну, решайтесь, старина! Вспомните, как нам с вами было славно в старое время! Возьмитесь за ум, смиритесь с неизбежным, присоединяйтесь к нам и создайте мне хорошую рекламу. Что вы думаете… а?

Дормэс думал, что самое трудное испытание для революционера-пропагандиста — это не то, что он должен рисковать жизнью, а то, что он должен быть любезным с такими людьми, как будущий уполномоченный Тэзброу.

Ему казалось, что голос его звучит вполне вежливо, когда он пробормотал:

— Боюсь, что я слишком стар для такого опыта, Фрэнк.

Но Тэзброу, очевидно, обиделся. Он вскочил, пробурчал: «Ну, что ж, отлично!» — и ушел.

«Эх, надо было дать ему возможность сказать, что надо быть реалистом, или что, не разбивши яиц, не сделаешь яичницы!» — с сожалением подумал Дормэс.

На следующий день Мэлком Тэзброу, увидев Сисси на улице, демонстративно сделал вид, что не замечает ее. Джессэпы только посмеялись над этим. Но им было уже не так смешно, когда Мэлком прогнал Дэвида из своего фруктового сада, который был для Дэвида его великим западным лесом, где он в любое время мог повстречать сразу Кита Карсона, Робин Гуда и полковника Линдберга, вышедших на охоту.

Не имея иных оснований, кроме слов Фрэнка, Дормэс мог только намекнуть в «Вермонт Виджиленс» о предстоящем назначении на пост военного министра полковника Дьюи Хэйка; кстати, он привел воинский послужной список Хэйка: в 1918 году он был во Франции в чине младшего лейтенанта, и ему довелось быть под огнем неполных пятнадцать минут; единственный случай, когда он увенчал себя лаврами военачальника, произошел во время забастовки в Орегоне, когда отряду войск штата, которым он командовал, удалось подстрелить одиннадцать забастовщиков, пятерых из них — в спину.

После этого Дормэс окончательно и с легкой душой выбросил Тэзброу из головы.

XXX

Но что значила необходимость быть любезным с самодовольным мистером Тэзброу по сравнению с необходимостью хранить молчание, когда в конце июня стал известно об аресте некоего баттингтонского журналиста, которого заподозрили в том, что он и есть редактор «Вермонт Виджиленс» и автор брошюр, написанных Дормэсом и Лориндой! Его отправили в концентрационный лагерь. Бак, Дэн Уилгэс и Сисси не только не дали Дормэсу заявить на себя, но и не позволили ему навестить пострадавшего, а когда он, за отсутствием Лоринды, пытался объяснить положение Эмме, она сказала: «Как это удачно, что обвинили не тебя, а кого-то другого!»

Эмма считала всю эту возню с НП какой-то запретной игрой, придуманной ее малышом Дормэсом, чтобы не скучать в отставке. Он потихоньку допекает всех этих корпо. Ее брали, конечно, сомнения, хорошо ли допекать законную власть, но ведь Дормэс всегда был удивительно отчаянным малышом — точь-в-точь (часто рассказывала она Сисси) как тот отчаянный шотландский терьер, что был у нее, когда она жила у родителей. Его звали мистер Мак-Нэбит — маленький такой шотландский терьер, но — боже мой! — до чего он был храбрый — просто настоящий лев!

Эмма была, пожалуй, рада, что Лоринда уехала, хотя она любила ее и беспокоилась, как-то та справляется со своим кафе в новом городе, среди чужих людей. Но все-таки (об этом она рассказывала не только Сисси, но и Мэри и Баку) Лоринда с ее завиральными идеями о женском равноправии и о том, что рабочие ничуть не хуже своих хозяев, плохо влияла на Дормэса, и без того склонного оригинальничать и совершать непозволительные поступки! (Эмма кротко недоумевала: почему Бак и Сисси усмехались при этих словах? Она, кажется, не сказала ничего особенно смешного!

За многие годы она притерпелась к привычке Дормэса работать по ночам и не испытывала никакого неудобства если он возвращался от Бака чуть ли не утром, как она говорила, «с петухами», но ей не нравилось, что он опаздывает к обеду и к ужину. Ей также казалось очень странным, что в последнее время он так охотно стречался с «простыми людьми», вроде Джона Полликопа, Дэна Уилгэса, Даниэля Бабкока и Пита Рутонга. Ведь Пит, говорят, не умеет даже писать и читать, а Дормэс такой образованный! Что бы ему чаще бывать в обществе таких симпатичных людей, как Фрэнк Тэзброу, профессор Штаубмейер, или мистер Краули, или этот его новый друг Джон Селливэн Рийк?

И что бы ему держаться подальше от политики? Она всегда говорила, что это не занятие для джентльмена!

Подобно Дэвиду, которому было 10 лет (и подобно 20–30 миллионам других американцев в возрасте от одного до 100 лет, но его ровесников по умственному развитию), Эмма считала парады минитменов очень красивым зрелищем, напоминающим фильмы из времен Гражданской войны, и даже весьма поучительным; конечно, раз Дормэс неважного мнения о президенте Уиндрипе, то и она против него, но все-таки мистер Уиндрип так красиво говорил о чистоте языка, о посещении церкви, о снижении налогов и об американском флаге!

Реалисты, «делающие яичницу», как и предсказывал Тэзброу, быстро шли в гору. Полковник Дьюи Хэйк, уполномоченный Северо-восточной области, стал военным министром и верховным маршалом ММ, а бывший министр полковник Лутхорн вернулся к себе в Канзас, в контору по продаже недвижимости, и все деловые люди отзывались о нем с большой похвалой за то, что он с такой легкостью отказался от величия Вашингтона во имя тех требований, которые предъявляла к нему практическая деятельность и семья, по утверждению печати, страшно по нем скучавшая все это время. В ячейках НП носились слухи, что Хэйка, может быть, ждет пост и повыше военного министра, что Уиндрипу надоело терпеть избаловавшегося в лучах славы Ли Сарасона.