Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не беспокойтесь, не буду я три года на ваших хлебах. И без них не пропаду. В наймички не пойду. — И Валя, расстроенная, выбежала из хаты.
— Зачем ты хлебом попрекнула ее? Неужели не хватит его на всех? — сердито выговаривал Антось жене.
— Так он сам у тебя в горле встанет, пусть только посидит еще на твоем горбу.
В голосе Проси на этот раз звучали неподдельная злость и желание уязвить обоих — и мужа, и падчерицу. Антось впервые понял это и, вздохнув, задумался. «Может, и правда лучше, если пойдет в техникум. И ей поспокойнее, и в доме тише». Ничего, однако, не сказав вслух, он подошел к двери и столкнулся с Леней, в руках у которого была удочка и банка с червяками.
— Куда это, рыбак? — поинтересовался отец, с удовольствием глядя на загорелое лицо мальчика.
Босой, в синих трусиках, Леня казался вылепленным из одного куска обожженной глины, так ровно и прочно лег загар на его сильные руки, спину, на голенастые ноги.
— Чего-нибудь поесть хочу… Валя дома?
— Нет, ушла. Скажи матери — она сала даст.
— А Валя куда? — У Леньки сразу упало настроение. Это не ускользнуло от отца, и, чтоб Ленька не изменил своего намерения, он предложил: — Оставь тут, у двери, червяков, беги за едой, и пошли вместе. Я тоже на речку. Поглядеть, как там коровы на покосе ходят. Первый день выпустили.
— Я сейчас… Подожди, — обрадовался Леня, — только возьму…
Через несколько минут он вернулся с большой краюхой хлеба.
— А сало?
— Я попросил, а она говорит: «Бери сам». А я не хочу сам по кадкам лазить.
— Смотри, какой пан! Ты же не обедал, летал где-то. Пойдем вдвоем полазим по кадкам.
— Тат, а хлопцы дразнили Снежка. Мишка Коршунов камнем в него, так я ему врезал…
— Скажи Мишке своему — еще раз сунется, настою в правлении, чтобы сняли десять трудодней с отца. И это еще хорошо, а разозлится бык, он вам кишки выпустит.
— Меня Снежок не боится. Он лежит, а я ему лоб глажу, и он ничего. И Вали не боится.
— Смотрите, не очень приставайте к нему.
— Тат, а вот Валя с классной наставницей.
Валя вышла из двора школы вместе с невысокой смуглой женщиной. Та что-то горячо говорила, а Валя слушала, наклонив голову, молчала, и не понять было, согласна она с учительницей или думает по-своему.
«За документами бегала», — догадался Антось, и на душе у него стало тяжело.
— Вот и хорошо, что встретились, Антон Иванович, я как раз к вам шла, — отвечая на приветствие, сказала учительница.
— И я рад, Лариса Михайловна.
— Знаете, что придумала ваша дочка непокорная? — без всякого предисловия спросила учительница. — Хочет поступать в техникум. А я, и директор, и все учителя советуют ей в восьмой класс. Она способная. Правда, этот последний год шла неровно.
— И я уговариваю остаться в школе.
— Зачем ты так? Сам ведь знаешь, не передумаю. И причину знаешь.
Антось ничего не ответил и повернулся к учительнице.
— Скажу, Лариса Михайловна, уважая вас и не таясь, хоть и не надо было при детях: нехорошо сейчас в нашем доме, и учиться ей будет трудно. Сами знаете обстановку, все знаете!.. Больше ничего я вам не скажу. Только то, что детям своим не враг, хочу, чтобы лучше им жилось и учиться легче было.
Слова были произнесены, все молчали.
— Ну что ж, — подумав, сказала Лариса Михайловна, — пусть будет так. Может, это и разумнее.
Со дня на день Валя ожидала вызова на экзамены. Первое время каждый день сама встречала почтальона Федю Жука, надеясь, что принесет долгожданное письмо.
Белобрысый веснушчатый Федя, подволакивая правую ногу, которая была у него короче, шел рядом с велосипедом и отвечал неизменно:
— Пишут!
Недели через полторы за этот ответ Валя возненавидела и его, и его веснушки, и бедную укороченную ногу так, что даже перестала спрашивать. Стояла у калитки, когда ковылял мимо, и не глядела в его сторону. А он, ухмыляясь, скалил зубы:
— Пишут тебе, Валя, пишут еще!
Потом даже и к воротам не выходила, только Леню посылала к нему: «Нету нам?» — хотя ниоткуда писем они больше не ждали. Фронтовые друзья отца, наверное, так же, как и он, потеряли его адрес, а родня вся жила близко.
Наконец Валя не выдержала и сама пошла на почту наведаться, узнать, не пропало ли случайно ее письмо с документами. Тогда вообще ответа не жди. Но на почте сказали, что такие справки наводят не раньше чем через месяц после того, как письмо отправлено, а до этого срока далеко еще.
Оставалось ждать, ломать голову и надеяться.
…И вот когда Валя и Леньке запретила заикаться о письме, оно пришло наконец. И принес его не кто иной, а тот же Федя Жук. Он держал в руках обыкновенный белый конверт, надписанный чьим-то не очень разборчивым почерком.
— Федечка, миленький, давай, — схватила его за руку Валя, забыв, что еще вчера этот Федя казался ей самым вредным существом на свете.
Узенькая, напечатанная на машинке бумажка вызывала Валю на приемные экзамены.
— Надо отцу показать, — закружилась она по комнате, прижимая к груди бумажку.
…На колхозном дворе в тени старого клена лежал огромный черный бык Снежок.
— Снежок! Снежок! — ласково позвала Валя и перелезла через высокую загородку.
Бык взмахнул тяжелой головой, звякнул цепью, которая приковывала его к столбу, сделал еще одно напрасное движение, чтобы высвободиться, и неторопливо встал на ноги.
— Скучал без меня, маленький, — бесстрашно подошла к нему Валя. — А у меня сегодня и угостить нечем. Забыла, Снежок, прости.
Бык тянул голову к ее рукам, облизывал их горячим языком и мычал.
— Покидаю я тебя, Снежок. Еду далеко, — гладя его по голове, между рогами, говорила Валя, улыбаясь той дороге, что ждала и звала ее за собой.
Снежок смотрел на нее покорно, в черно-голубых глазах его, казалось, можно было прочесть и сочувствие, и грусть. Отец вышел из коровника с дояркой Мальвиной и Опенькиным. Он не сразу заметил Валю.
— Добавьте Фиалке соли и увидите — аппетит появится, — продолжал Опенькин начатый ранее разговор. — Антон Иванович, как она очутилась там? — испугался он, увидев Валю. — Снежок никого не подпускает.
— Ее не тронет, она его маленького выхаживала. Корова погибла, один остался крохотка, совсем больной. А тут еще упал на ноги. Хотели прирезать. Так сколько
