Коронованный странник - Сергей Карпущенко

- А ничего! - восторженным шепотом проговорил Плантен. - Поупрямилась немного да и пришла в наше общество! Ее сегодня вы тоже сможете увидеть, да и не только увидеть!

И француз заливисто расхохотался, предложил Александру побыстрее разделаться с ужином и пойти собираться на заседание общества "братьев-свиней".*

((сноска. Такое общество на самом деле существовало в Петербурге в то время.))

"Да, именно во время моего царствования расцвели тайные общества разного пошиба! - со скорбью и негодованием думал Александр, когда он, сидя рядом с Плантеном в карете, ехал в неизвестном ему направлении на заседание общества "братьев-свиней". - И поэтому я безо всякого сожаления предам этих "братьев" и "сестер" в руки правосудия, если увижу сегодня в их действиях что-нибудь предосудительное. Да, мне отмщенье, и аз воздам! Так вершится воля государей, так осуществляется самим Господом дарованная им власть! Я потерял скипетр и корону, но моя императорская совесть осталась при мне! Вперед! Вперед! Я своей державной рукой спешу искоренить зло!"

Карета остановилась рядом с трехэтажным домом, поднялись на крыльцо, а потом, сняв шинели, на второй этаж. В зале, обставленом богато, со множеством горящих свечей, картин, зеркал, уже прохаживались господа и дамы. Хрустальные бокалы искрились в их руках, слышался беззаботный, игривый смех, и Александр заметил сразу, что кавалеры бесцеремонно обнимали дам, целовали их в шею, в обнаженные плечи, но, главным было то, что мужчины подходили к любой из женщин, легонько отстраняя их кавалеров, но те совсем не обижались и шли к оставленным дамам, которые беспрекословно, даже с радостью принимали ласки новых ухажеров.

- Приветствую вас, сестры и братья дорогие! - воскликнул Плантен при входе. - Вот вам новый брат! Так спойте ж в его честь наш славный гимн!

Все воодушевленно закричали, приветствуя Александра. Одна дама тут же бросилась к нему на шею и, прильнув к нему всем своим гибким молодым телом так, что мурашки побежали по спине Александра, крепко поцеловала его в губы, а братья и сестры стройно запели:

Природа, благодетельная мать!

Твои мы дети и приветствуем тебя!

А когда весь, довольно длинный и нескладный гимн был пропет, каждая из женщин почла своим долгом подойти к Александру и поцеловать его в губы, и он, хоть и желал казаться раскованным, развязным, как все прочие "братья-свиньи", не мог не краснеть, зачем-то кланялся после поцелуя и лепетал слова благодарности.

- Ничего, освоитесь! - шепнул ему Плантен. - Будьте как дома, здесь все опростились настолько, что приличия считаются верхом неприличия! - И захохотал. очень довольный своей остротой. - Скоро наступит апогей вечера! Мы воспоем гимн Эроту и будем тянуть жребии...

- Зачем же... жребии? - робко спросил Александр.

- О, в этом и состоит соль нашего свинства! - казатил глаза Плантен. Каждый мужчина подойдет к вазе, запустит в неё руку и вытащит свернутую бумажку с именем богоданой на этот вечер сестры. Потом все разойдутся по отдельным комнатам.

- Как прелестно! - изобразил Александр восторг. - И что же, дамы не вправе отказать мужчине, вытащившему бумажку с её именем? Даже если он ей совсем не по нраву?

- Сестрам-свиньям каждый брат-свинья по нраву! - наставительно заметил Плантен. - Вы разве слышали о том, чтобы настоящие свиньи спаривались, проникнувшись перед тем друг к другу любовью или хоть симпатией? Для нас хорошо уж то, что я вот - мужчина, брат, а она - женщина сестра. Подходите к этому действу проще, то есть по-философски! И прошу вас - будьте поразвязней. Здесь не любят кислых физиономий. Ну, кажется, пора начинать! - И Плантен, крутя в воздухе рукой и зачем-то дрыгая ногой, прокричал: Братья и сестры! Пойте гимн Эроту! Пора метать жребии!

- Жребии! Жребии! - закричали восторженно все присутствующие и тоже стали выделывать руками и ногами бессмысленные, судорожные движения, будто подчеркивая или важность наставшей минуты. Раздался гимн Эросу - смесь глупых, неприличных фраз, бессвязных и нелепых, а Плантен уже водружал на стол вазу китайского фосфора, расписанную изощренно-непристойной кистью какого-то восточного блудодея. Александр вспомнил, что он - на службе, и необходимо довести дело до успешного завершения, а поэтому счел необходимым подпеть поющим и тоже сотворить жесты ликования. Потом Плантен пригласил братьев тянуть поочередно жребити, и каждый делал это с ломаниями и кривляниями, а, вытащив бумажнку, громко называл имя "богоданной", и имена, слышал Александр, были какие-то чудные - Филострата, Гуния, Зельпорана. Когда имя произносилось, одна из дам сразу бросалась в объятия своего "богоданного", и они уходили куда-то в обнимку. Но вот наступила очередь Александра, бросившегося к вазе с таким пылом, будто всю жизнь только и мечтал о любви со случайной "сестрой-свиньей", извлек бумажку и громко прочел имя "богоданной", оказавшейся Бруннегундой. Едва это странное имя прозвучало, как к Александру шагнула молодая, очень красивая дама, в которой Александр с некоторым страхом признал одну петербургскую аристократку, супругу титулованного сановника, человека очень уважаемого, почтенного и доброго. Бруннегунда, крепко поцеловав Александра, повела его прочь из зала, и скоро они очутились в небольшой спальне, где широкая низкая кровать была едва ли не единственным предметом мебели. Горели несколько свечей. Дама, едва вошла в комнату, стала смело раздеваться, не глядя на Александра, а тот стоял, смущенно отвернувшись в сторону. В прошлом, вероятно, он бы с удовольствием поиграл в "братьев-свиней", но теперь все перевернулось в его сознании. Он, лишенный короны, хотел властвовать, поднявшись над людскими пороками, за счет своей чистоты.

- Ну что же ты? - услышал он нетерпеливый голос Бруннегунды. Александр повернул голову и увидел, что дама сидит на кровати совсем обнаженная и одна рука её в требовательском жесте протянута к нему ладонью вверх. Богоданный мой, отчего же ты не раздеваешься?

- Сударыня, - отводя взгляд, сказал Александр, - ну почему же вы здесь, среди этих свиней, причисляющих себя к самой культурной нации Европы, Мира? Ведь вы же - русская аристократка, графиня, супруга замечательного человека, мать семейства! Какие нравственные заветы вы сможете оставить своим детям? Вы разрушаете основы жизни, ввергая себя в эту клоаку, в сточную яму! Мне стыдно за вас, сударыня, ей-Богу, стыдно!

Дама сидела на постели похожая на мраморную статую - холодная, гордая. немая. Вдруг её красивое лицо исказила гримаса гнева. Сказав с презрением: "Плешивый дурак! Ты испортил мне вечер! Нет сил, так и не совался бы к нам! Шут гороховый!", она вскочила на ноги, путаясь в белье, юбках стала быстро одеваться, между тем фразы так и сыпались с её изогнутых злобой уст:

- Мораль мне решил читать. проповедник? А ты знаешь, что означает быть повенчанной в пятнадцать лет с полустариком, который теперь уже расслабленный старик, а я молода, красива! Я ли виновата в этом? Не обычаи ли нашей варварской страны сделали меня несчастной, толкнули в эту, как ты говоришь, яму? Где государь, где министры, которые бы законом запретили выдавать замуж насильно, за нелюбимого старика? Их нет у нас, им все безразлично, они подчинены старинным варварским правилам - безвластны! ну так я же сама властна делать то, что мне приятно, и буду, буду это делать!

Торопясь застегнуть на спине крючки платья, она обломила ноготь, чертыхнулась и сказала, обращаясь к Александру:

- Помоги хоть в этом! Застегни!

Александр с детской виноватой улыбкой на лице застегнул крючки, а когда дама уже стояла у дврей, сказал по-русски:

- Софья Николаевна, есть в России государь, есть... Я молю вас, уезжайте отсюда сейчас же и больше не бывайте здесь никогда. Ради вашего же блага даю вам такой совет...

Грубая фраза уже готова была стать ответом Александру, но дама, задержав взгляд на печальном лице Александра, вдруг невольно приподняла брови, рот приоткрылся, а голова качнулась в жесте отрицания и неверия.

- Нет, этого не может быть! - пролепетала она, потом быстро схватила руку мужчины, прижалась губами, нагнувшись, к этой безучастной руке и, прошуршав подолом платья, вышла из спальни. Александр же ещё долго сидел на кровати, на том самом месте, где сидела женщина и очень сожалел о сказанном ей. Во-первых, он был уверен в том, что его упрек был напрасен, ненужен, во-вторых, он страшился того, что дама обо всем происшедшем в спальне растрезвонит своим сестрам и братьям по обществу. Он тогда не знал, что опасения его в том и другом случае оказались излишними. Спустя час он вышел в зал, где его встретил сияющий Плантен в одном жилете.

- Ага, милый Лефоше! Ну как, я оказался прав в отношении русских женщин?

- Абсолютно правы, - сквозь зубы, но с улыбкой на лице ответил Алексанр. - Совершенное свинство...

Плантен не совсем понял смысл слов своего друга, но расценил их как очень тонкую остроту и, обнажая длинные кривые зубы, расхохотался.