Ад - Алексей Кацай

— Попаду, — мрачно произнес я. — Все-таки я — капитан в отставке. Главное, чтоб вы никуда не полезли. Только-только я добегаю до магазина, вы быстро возвращаетесь в эту квартиру, стережете документы и ждете нас с Ларисой. Ждете, понятно? И чтобы — безо всяких фокусов!

Вторым слабым звеном нашего плана было то, что Дмитрий все-таки должен был войти в непосредственный контакт с Гемоновичем. Я неопределенное время находился на вторых ролях. Это меня беспокоило больше всего!.. Если б можно было хоть немного оттянуть время и узнать расположение внутренних помещений магазина, то… Но все это — напрасные надежды.

— Главное, чтобы вы никуда не полезли, — повторил я. — Дело должны делать профессионалы. Я же к вашим НЛО не лезу.

— Оно и видно, как не лезешь…

Помолчали.

— Ну… — начал было я, взглянув на часы, но Бабий остановил меня мягким движением руки.

— Слушай, Роман…

Я механически отметил, что он впервые назвал меня просто по имени. На «ты» он перешел раньше, но это звучало как-то насмешливо.

— Слушай, Роман, как ты думаешь, если с лазером в квартире останусь я, это не будет выглядеть как трусость?..

— Это будет выглядеть как бестолковость…

Он снова остановил меня движением второй руки:

— Подожди. Бестолковость проявляется в том, что ты не будешь уверен в моем поведении. То есть в своем тыле. Но ведь и я не буду уверен в обратном!.. Потому что не знаю, как ты стреляешь по маленьким целям. Согласись, попасть именно в глаз не то же самое, что попасть куда-то в другое место. Кроме этого, как я понимаю, мы ведь не друг о друге думаем, а о Ляле.

Я взглянул на часы и констатировал:

— Осталось двенадцать минут. Давай лучше прекратим психологические опыты и займемся делами. Иди, давай…

— Роман, — его голос был усталым-усталым, — ты где воевал?..

— Ну, — сник я, — в разных местах. Главную школу в Никарагуа прошел.

— А я в Афгане. — Дмитрий слабо улыбнулся. — Немножко не дотянул до твоего звания. В отставку старлеем вышел… Я снайпером был, Роман. Хорошим снайпером.

Он судорожно втянул в себя воздух и тяжело вытолкнул его из груди.

— На моем счету тридцать восемь человеческих жизней… Жизней, отучивших меня спать. Ты не знаешь, Роман, что это такое: почти полтора года не иметь возможности уснуть… Лечили. Вылечили, — Дмитрий снова улыбнулся, — теперь сплю, как тот медведь в берлоге. Без сновидений. И без укоров совести…

Он замолчал, а я глупо выпрямился на порванной обшивке кресла и не знал, что ему сказать. Выпрямлялся, выпрямлялся, пока, в конце концов, не ляпнул:

— Ох, Лялька!.. Ты всегда военных любила.

— Любила, — эхом откликнулся Дмитрий. — Только не военных, а военную форму. Форму с надежным гражданским содержанием. Потому что она, в принципе, самая обыкновенная женщина, в которой природой заложено тяготение к двум «за»: за-боте и за-щищенности. А ты, Роман, извини меня, но как был, так и остался военным. Не по форме, а по сути. Потому что продолжал воевать, даже став сугубо штатским газетчиком.

Мы встретились с ним взглядами. Взглядами разных, настороженных, немного враждебных, но уверенных друг в друге мужчин. Я протянул ему лазер:

— Все остальное без изменений. Ни в коем случае не высовывайся. Драться, в конце концов, я могу лучше тебя. Да и реакция у меня — слава богу… Была.

И, уже выходя из квартиры с кофром в руках, добавил:

— А уфология твоя все равно сплошная чепуховина…

— И вы хорошо выглядите, — крикнул Дмитрий мне вслед.

Выйдя из квартиры и обойдя дом, чтобы не выдавать окна, за которым притаился Бабий, я двинулся в направлении магазинчика и остановился посреди улицы, метров за десять от двери. И хотя все тело было напряжено, но ощущалось облегчение оттого, что именно я, а не Дмитрий, стою здесь и зову Гемоновича.

Дверь магазина осторожно открылась, и взлохмаченный Гегемон (перепугался, наверно, все-таки, когда тарелки свой тарарам устроили) быстро и осторожно огляделся по сторонам и вышел на ступеньки. В руке он держал пистолет.

— Только не говори, что не нашел Бабия, — хрипло сказал он. — Это не в твоих интересах… И не в интересах твоей бывшей жены.

— Дмитрия Анатольевича нет, — ответил я, сделав шаг в сторону. — Он же — трус. Но то, что нужно, передал мне.

И я поднял над головой грязный кофр.

— Так не стой там, Ромаха! Иди-ка сюда.

Все это время, держа сумку в правой руке, левую я не вынимал из-за спины. Пусть поволнуется, дьявольское отродье!

— Юра, ты можешь мне не верить, но я тебя очень уважаю. И из-за этого уважения не сделаю ни шага, пока ты не покажешь мне Ларису Леонидовну. Живую и невредимую.

— Руку убери из-за спины! — напрягся Гегемон, поднимая пистолет.

— Опусти оружие, — спокойно, очень спокойно, посоветовал я. — Ты же знаешь, Юра, что реакция у меня быстрее твоей.

Гемонович смерил меня задумчивым взглядом и чуть повернул голову в сторону двери:

— Ребята! А ну-ка, вытащите девчонку!

На пороге появилось два уже знакомых мне болвана, заломивших руки Ляльки за спину. Вид у нее был немного помятый, но довольно приличный. Через все лицо одного из пижонов протянулись три красные полосы: следы от когтей обозленной тигрицы. Итак, скучать им Лялька не давала. Молодец.

В дальнем конце улицы двое мужчин тянули куда-то третьего, подхватив его под руки. С другой стороны кучка людей, размахивая руками, что-то советовала женщине, по пояс высунувшейся из окна второго этажа наполовину разрушенного дома. А в окне магазинчика, из которого вытянули Ляльку, мелькнуло лицо третьего приятеля Гегемона. По переулку проехал грузовик с кузовом, полным какого-то мусора. Бабия позади меня не было видно: я лишь ощущал его напряженный взгляд. В общем, жизнь продолжалась. Но продолжалась как-то разобщенно, будто не только сооружения, но и человеческие связи были разрушены катастрофой.

— Ну, — выкрикнул Гемонович, — нагляделся на свою красавицу? Можешь получить ее из рук в руки. Давай сумку.

И он сделал шаг со ступенек. Но внезапно ойкнул, нагибаясь и хватаясь руками за лицо. Пистолета, однако, не выпустил. Почти одновременно один из парней, до сих пор державших Ляльку, вдруг отпустил ее и, словно пародируя Гегемона, полностью повторил его движения. Лариса на какой-то неуловимый миг замерла, а потом, немного согнув ногу, бросила второго захватчика через бедро. Тот, будто мешок, упал на спину, но, глухо хукнув, попробовал снова принять вертикальную позу. Не успел. Точный удар Лялькиной ноги окончательно припечатал его к мостовой. А я уже влетал в раскрытые двери «Пятачка», чтобы нейтрализовать последнего члена этой банды. На мое счастье, он как раз бежал мне навстречу, и я совершенно не был виноват в том, что этот разиня со всего размаха налетел на мой кулак, после чего, вытаращив глаза, медленно осел возле двери. Их, глаза, разувать иногда нужно.

Быстро вернувшись к Ляльке, я схватил ее за руку:

— Ушиваемся отсюда!

Та не стала задавать лишних вопросов и, перепрыгнув через своего неприятеля, побежала за мной мимо Гемоновича, который, раскачиваясь и не отпуская рук от лица, стоял на коленях.

Все было разыграно как по нотам. Я бежал к дому, из окна которого высунулся Дмитрий, и мысленно решил основать международную премию «Грезмец» — «Гременецкий золотой стрелец». Первую такую награду должен был получить Дмитрий Анатольевич. Заслужил, снайпер с уфологическими наклонностями!

Все было разыграно как по нотам. И, наверное, именно эта легкость, с которой мы освободили Ляльку, несколько расслабила меня. Потому что я допустил ошибку. Одну единственную ошибку. А именно: пробегая мимо Гемоновича, я даже не попытался ударить его, а про пистолет, который он держал в руке, вообще забыл. Прямо бред какой-то!..

Первый выстрел хлестнул воздух, когда мы уже почти подбегали к окну, а Дмитрий высунул из него ногу, чтобы выпрыгнуть на газон с раскиданным по нему кирпичом. Я резко оглянулся. Гемонович, так и не отняв левой руки от глаз, правой направил пистолет в нашем направлении. На звук стрелял, гад!

— Лялька! Быстро беги за угол, — выкрикнул я. — Дмитрий, не высовывайся!..

Вторая пуля ударила возле меня, высекая цементную пыль из стены дома. Умница Лялька продолжала бежать. Дмитрий приготовился к прыжку. Я замахал ему рукой и заорал:

— Назад! Назад!..

И чуть не поймал третью пулю.

А Дмитрий уже неуклюже приземлился, с грохотом разбросав груду кирпича, попавшуюся ему под ноги. Треклятый Гемонович среагировал почти мгновенно, шандарахнув четвертой пулей по месту падения Бабия. Я видел, как того пошатнуло и бросило назад, к стенке, а на грязном лбу мгновенно расплылось красное пятно.

— С-сука! — через горло вывернул я всего себя наизнанку и бросился прямо на черное дуло, направленное уже на меня.