Сильные. Книга первая. Пленник железной горы - Генри Олди

По-моему, у меня получилось удивить всезнайку-Умсур.

— Дома — типовые? Я помню, ты говорила. Как птенцы из одной кладки, да? У папы с мамой, у дяди Сарына, у нас с Нюргуном?

— Соображаешь, малыш.

— А вот и нет! — оказалось, хитрюга Айталын подслушивала. — Тут всё больше, чем у нас на небе! Комнаты шире, потолки выше. Двери здоровенные! Почему?

— Это мастер Кытай постарался. Внес изменения для Нюргуна.

— Для Нюргуна?!

— Иначе ему бы тут тесно было.

Я зауважал мастера Кытая еще больше: отсюда и до Восьмых небес. Перекроить начинку железного яйца, чтобы дом-птенец вылупился не рябчиком, а беркутом — это ж какая морока, а?! Выходит, кузнец не только нас, боотуров, с лошадьми нашими ковать умеет…

— А это что? У мамы с папой такого нет!

Айталын тыкала пальцем в блестящие корни, вьющиеся под потолком.

— Побочные эффекты, — Умсур не слишком заботилась, понимаем мы ее или нет. — Спешка, сроки поджимают, вот кое-что наружу и повылазило. Ерунда, не обращайте внимания.

— Как та дыра на кухне?

— Ага. Жить не мешает, и ладно.

Позже я обнаружил в доме много всякой ерунды, которая жить не мешает. Жить она и вправду не мешала, но по первому разу приводила в оторопь. Чего стоила кладовка, где по углам клацали зубы-невидимки, и что ни поставишь — всякий раз найдешь на другом месте? А светящаяся стена в отхожем месте? По ней дни напролет гуляли радужные сполохи. Айталын утверждала, что из этих сполохов однажды вышел дедушка Сэркен, спел песню про цветы багульника, распустившиеся в его сердце, и ушел обратно в стену. А угол, где копошились блестящие червяки? Они выбирались из-под пола и ввинчивались в косяк двери, не оставляя после себя никаких следов. И еще…

Но это все выяснилось позже. А тогда Умсур, желая отвлечь нас от подозрительных странностей дома, хвалилась напропалую:

— Тут вещам можно приказывать, как слугам.

— И они будут делать, что я скажу?

— Будут.

— Ври больше! — фыркнула Айталын.

Мы вошли в просторную комнату. Здесь без труда разместилось бы три дюжины гостей.

— Эй, лавки! — скомандовала Умсур. — К столу!

По полу дробно застучали деревянные ноги. Лавки пришли в движение, окружили стол, будто волки — лосиху. Мне вспомнился бойкий Уотов арангас, и я проникся к лавкам искренней неприязнью. Сами на них сидите, да!

— Ух ты! — глаза Айталын округлились от восторга. — А мне можно?

И, не дожидаясь разрешения, завопила как резаная:

— Эй, котел! Бегом на стол!

Со стороны кухни брякнуло, грюкнуло. В коридоре послышалось торопливое звяканье. Сияя начищенными боками, в дверь вбежал медный котел. У него обнаружилось шесть тонких паучьих ножек, тоже медных. Добравшись до стола, котел подобрался, согнув все ноги в суставах — и, скакнув по-заячьи, очутился на столешнице. Куда после этого спрятались ноги, я не заметил.

Тут нас и прорвало.

— Эй, миски! На стол!

— Эй, ложки! Прыгайте в миски!

— Эй, точило! Почему ножи тупые?!

— Эй, метла! За работу!

— Эй, миски! Давай назад!

Ладно, малышка Айталын! Мы с Умсур веселились, как дети, наперебой выкрикивая распоряжения. Вокруг скакало, летало, мелькало, блестело. Вещи объявлялись, уносились, метла скребла и без того чистый пол, вжикало послушное точило… Даже суровый Мюльдюн-бёгё принял участие в общей забаве:

— Эй, дверь!

Он поразмыслил и велел:

— Закройся.

Дверь послушно закрылась. В нее с оглушительным звоном врезался котел, спешивший на кухню. Мюльдюн насупился:

— Дверь, откройся.

Котел умчался, цокая медными ножками.

— Дом, остынь! — вспомнила Айталын. — Ой, погоди! Не остывай совсем! Дом, ты так, чтоб не жарко и не холодно! Чтобы в самый раз!

Она замерла в ожидании. Но долго ждать было не в ее характере:

— Не работает! Жарко!

— Экая ты торопыга! — рассмеялась Умсур. — Дом мгновенно остыть не может. Ему нужно время.

Сестренка хотела возмутиться, но не успела.

— Топор!

Все время, пока мы развлекались, отдавая приказы услужливой утвари, Нюргун во все глаза смотрел на представление, забившись в дальний угол. И вот теперь он оттуда выбрался. Издалека донеслось фырчанье — что-то стремглав приближалось. «Дверь, закройся!» — хотел крикнуть я, но опоздал. Тяжеленный топор, насаженный на топорище из комля березы, бешено крутясь, пронесся перед самым моим носом. Лицо обдало холодным ветром и кисловатым запахом металла. Нюргун потянулся и даже не поймал — взял топор из воздуха, словно тот висел там без движения. Лезвие тускло блестело, мой брат попробовал его ногтем. Качнул топором, проверяя, удобно ли тот лег в руку. Затем Нюргун обвел нас тяжелым оценивающим взглядом и уведомил:

— Хороший. Люблю.

Когда топор лег на лавку, а недавний пленник горы вернулся в угол, по комнате пронесся дружный вздох облегчения.

— Уже прохладней, — обрадовала всех Айталын. — Работает! Мастер Кытай, у вас еще яйца есть?

У кузнеца отвисла челюсть: о чем ты, девушка?

— Ну, такие, с домами? Железные! Есть?

— Нет, — с сожалением вздохнул кузнец. — Последнее в расход пустил.

— Вот беда! — огорчилась сестренка. — Точно последнее?

— Точно.

— А вы не врете?

2

Мы не едем в Кузню

— …брат твой…

— Что брат мой?

— Пропадет ведь! Ни за ржавый гвоздь пропадет…

Кузнец долго ловил момент, чтобы застать меня в одиночестве. Вот, поймал. Я прохаживался из угла в угол, выбирая: в какой из двух комнат-близняшек спать мне, а в какой — Нюргуну? Ложа-ороны тут тоже были из одного яйца. Всех отличий: в первой спальне царил аромат сосновой хвои, а в соседней — можжевельника.

— С чего бы ему пропадать?

— Не с чего, а без чего….

— Без чего, мастер Кытай?

— Без Кузни.

— Да ладно вам…

— Ковать Нюргуна надо. Ох, надо…

Сколько лет прошло после моей перековки, а я до сих пор помнил, как пылали у кузнеца глаза, когда он говорил о Нюргуне. Великий труд. Вызов. Мечта. И вот она, твоя мечта — рядом, в двух шагах! Хочешь, любуйся, хочешь, обнюхивайтесь. Хочешь, трогай, если не боишься получить по шее. Кузнец сгорал от желания затащить Нюргуна в Кузню. Я понимал его, но отдавать брата в перековку не собирался. Нюргун — взрослый мужчина, сроки давно вышли. Иди знай, что там мастер Кытай накует! Вдруг напортачит? Сляжет Нюргун пластом, или чихнет — гору снесет! Выжгут ему в горне последние остатки разума… Нет уж, спасибо, мы без Кузни обойдемся.