Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людовик XVI что-то говорил мне, приветствовал, я что-то робко отвечала…
Проснулась я лишь потом, когда получила разрешение удалиться, и меня мгновенно окружила толпа каких-то нарядных самоуверенных мужчин. Они целовали мне руки, говорили комплименты. Их было так много, что я никого почти и не запомнила. И тут меня разбудили, просто обожгли черные, дерзкие, даже наглые глаза графа д'Артуа.
Принц крови смотрел на меня так, будто я уже принадлежала ему душой и телом, будто он знал меня всю, с ног до головы. Я разгневанно тряхнула головой и отвернулась от принца, мгновенно вспомнив все то, что он говорил мне, четырнадцатилетней девчонке, в поместье Бель-Этуаль. Его высочество изволил тогда сказать, что я совсем несведуща в науке по имени Любовь… Что ж, мы еще поглядим, кто окажется опытнее!
Отец взял меня за руку.
– Пора к королеве, мадемуазель. Она вас еще не видела.
2Ее величество в тот день была замечательно хороша.
Нельзя сказать, что черты ее лица были идеально красивы, но чудесное сочетание обаяния и вкуса делало ее неотразимой. Высоко взбитые пепельно-русые волосы, усыпанные, словно каплями росы, бриллиантами, выгодно оттеняли белизну высокого гордого лба и изгибы разметавшихся, как ласточки, бровей, ярко-синие глаза с игравшими в них легкомыслием и безмятежностью делали королеву похожей на простую женщину, ну а благородные линии тонких красивых рук, унизанных кольцами, ясно напоминали каждому, что перед ним – первая дама Франции.
Мария Антуанетта Габсбургская и Лотарингская была высокой женщиной, с тонкой талией и развитым бюстом, еще более подчеркнутым корсетом и глубоким декольте бального платья, однако ее рослость – свойственная всему дому Габсбургов – придавала ее грациозности оттенок королевского величия: достаточно было посмотреть, с каким достоинством двигалась она по скользкому паркету Версаля.
Ее величество была одета в небесно-голубое платье, густо расшитое серебряными розами; широчайшая парчовая юбка шуршала при каждом ее движении и плотно стягивала талию. Королеве исполнился тридцать один год, она совсем недавно родила четвертого ребенка и начинала полнеть, однако на сей раз было видно, что ее горничные и камеристки постарались, затянув корсет так, чтобы как можно выразительнее подчеркнуть линию талии.
Первым делом я взглянула на ее прическу, о которой ходило столько слухов, однако не увидела ничего особенного, если не считать роскошной диадемы ярко-голубого цвета, блестевшей среди тщательно завитых локонов.
Королева приняла меня в своем салоне в присутствии деверя, того самого графа д'Артуа, и принцессы де Ламбаль де Савой-Кариньян, известной своими любовными интрижками. До начала бала в Версале оставалось всего полчаса: в салон доносились пробные звуки музыки и скрип подъезжающих карет.
– Вы прелестны, дитя мое, – сказала мне Мария Антуанетта, играя веером, – вы станете чудесным украшением нашего двора.
– Ваше величество, – сказала я робко, – я хотела бы просить вас о милости.
– Говорите, принцесса, и не чувствуйте ни малейшего смущения, – всю заботу о вашей судьбе я беру на себя.
– О мадам, – сказала я, – мне необходимо всего лишь несколько минут внимания.
Королева улыбнулась.
– Боже мой, мадемуазель, двери моих апартаментов всегда открыты для вас… Знайте, что королева любит вас и сможет защитить.
Я упала на колени, больно ударившись о паркет, и чуть не заплакала. Слова Анри не оправдались – королева оказалась сущим ангелом.
– Ну что вы, что вы, мадемуазель, – ласково сказала королева, поднимая меня, – зачем такие крайности? Вы не при дворе российских императоров. У нас в Версале все очень просто. Мы люди без предрассудков… Вам не стоит оказывать мне столь высокие знаки почтения – я и так верю в него.
Трудно описать всю меру благоговения, надежды и преданности, переживаемых мною к королеве в тот миг.
– Благодарю вас, ваше величество, – сказала я.
Мария Антуанетта, улыбаясь моей наивности, протянула мне руку для поцелуя.
– Я буду рада видеть вас во время утреннего ритуала в качестве фрейлины, – сказала королева, ласково потрепав меня по щеке. – Я сделаю все, чтобы вы были счастливы, мое прелестное дитя.
Мария Антуанетта удалилась, приветливо пожав мне руку Я присела в глубочайшем реверансе.
В проеме двери мне пришлось столкнуться с графом д'Артуа, который отчего-то задержался и отстал от своей коронованной свояченицы.
– Прошу прощения, ваше высочество, – сказала я машинально.
Принц крови был молодой человек лет тридцати, настоящий щеголь, весь увешанный драгоценностями и кружевами, стройный, очень красивый и очень самоуверенный.
– Ничего, мадемуазель, ничего, – произнес он, пристально меня разглядывая. – Я, кажется, уже видел вас когда-то, не так ли?
Я не сочла нужным отвечать на этот вопрос.
– Будьте так любезны, принц, – сказала я, – не могли бы вы оказать мне услугу… словом, речь идет о королеве… объясните мне, что значат слова ее величества «присутствовать при утреннем ритуале»?
– Вам Туанетта сказала такое?
– Мне сказала это королева, – отвечала я, смутно догадываясь, что он называет Туанеттой Марию Антуанетту – очевидно, по праву родственника.
– Это значит, мадемуазель, что вам поручат держать рубашку Туанетты, – произнес принц улыбаясь, – или чулки, или… таз для умывания. Впрочем, нет: таз держит Диана.
Я не поняла, кого он имеет в виду. Он добавил:
– Диана де Полиньяк…
Я буду рядом с той надменной дамой в золотом? Меня охватила робость. Мне никогда не приходилось присутствовать при подобных ритуалах, я даже не знала, что входит в обязанности фрейлины!
– Ну, мадемуазель, по вкусу ли вам подобные упражнения?
– Нет. То есть да. Словом, я не знаю…
Граф д'Артуа смотрел на меня весело и нагло, словно ему нравилось мое смущение.
– Точно, это все-таки вас я видел в Бель-Этуаль! Вы подавали большие надежды, мадемуазель, и полностью их оправдали. По правде говоря, вас давно надо было представить ко двору. – И, словно спохватившись, он восхищенно добавил: – Нет, кто бы мог подумать, что у нашего де Тальмона, этого второго Баярда,[45] может быть дочь – черноглазая блондинка, да еще такая задорная и очаровательная!
– Монсеньор, – сказала я, – оставьте ваши восторги, мне известно, чего они стоят.
– Боже, так юна и так строга!
– Монсеньор, бывают люди, подобные вам, – им чем больше лет, тем они более легкомысленны, но бывают люди, подающие совершенно обратный пример…
– Уверен, мадемуазель: мне удастся пробить броню вашей недоступности.