Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Это был важный аспект образа будущего хозяйства, актуальный для фундамента экономической доктрины Октябрьской революции. Она опиралась на синтез мировоззрения большинства российского общества с идеей развития в обход капитализма. Эта доктрина была принята и со временем получала все больше поддержки. Доводы Ленина и обыденное сознание большинства населения совместились.

Ленин на митинге 2 мая 1920 г. сказал советским людям: «Мы будем работать, чтобы вытравить проклятое правило: “каждый за себя, один бог за всех”… Мы будем работать, чтобы внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: “все за одного и один за всех”» [173]. Это – ключевой элемент нарождающейся политэкономии социализма, но от частного хозяина предприятия мы вряд ли услышим такой призыв.

Из этих двух сюжетов можно понять, что картина политэкономии для советского социализма несовместима с картиной политэкономии капитализма Маркса. Становление рыночной экономики и классового общества в Европе происходило вслед за колонизацией «диких» народов, а потом вместе с ней. К. Леви-Стросс пишет об этом анализе Маркса: «Из него вытекает, во-первых, что колонизация предшествует капитализму исторически и логически и, далее, что капиталистический порядок заключается в обращении с народами Запада так же, как прежде Запад обращался с местным населением колоний. Для Маркса отношение между капиталистом и пролетарием есть не что иное, как частный случай отношений между колонизатором и колонизуемым» [13, с. 296].

Великий физик Хэмфри Дэви публично оправдывал эксплуатацию в терминах физических понятий: «Неравное распределение собственности и труда, различия в ранге и положении внутри человечества представляют собой источник энергии в цивилизованной жизни, ее движущую силу и даже ее истинную душу».

Вспомним рождение и образ капитализма. О раннем капитализме в Средиземноморье конца XVI в. Ф. Бродель писал: «Особенность средиземноморских обществ: несмотря на их продвинутость, они остаются рабовладельческими как на востоке, так и на западе… Рабовладение было одной из реалий средиземноморского общества с его беспощадностью к бедным… В первой половине XVI века в Сицилии или Неаполе раба можно было купить в среднем за тридцать дукатов; после 1550 года цена удваивается» [174, с. 136, 571–572]. В Лиссабоне в 1633 г. при общей численности населения около 100 тыс. человек только черных рабов насчитывалось более 15 тысяч [175, с. 457].

Влияние расизма и рабовладельчества на формирование европейских народов Нового времени – большая тема. Дело в том, что это представление о людях – не следствие невежества какой-то маргинальной социальной группы, а элемент центральной мировоззренческой основы Запада. Ведь даже Иммануил Кант писал, что «у африканских негров по природе отсутствуют чувства, за исключением самых незначительных», и что фундаментальное различие между людьми белой и черной расы «похоже, гораздо больше касается их ментальных способностей, чем цвета кожи».

Особый всплеск социал-дарвинизма на Западе произошел после Первой мировой войны и кризиса 20-х и начала 30-х годов. Там некоторые ученые в этот момент стали давать политические рекомендации. В Англии виднейший ученый, сэр Джулиан Хаксли, предлагал ввести меры, не допускающие, чтобы «землю унаследовали глупцы, лентяи, неосторожные и никчемные люди». Чтобы сократить рождаемость в среде рабочих, Хаксли предложил давать пособие по безработице только при обязательстве не иметь больше детей. «Нарушение этого приказа, – писал ученый, – могло бы быть наказано коротким периодом изоляции в трудовом лагере. После трех или шести месяцев разлуки с женой нарушитель, быть может, в будущем будет более осмотрительным». Такого не придумали наши академики: ни либералы, ни монархисты, ни марксисты.

Капиталистический Запад сложился с XVI в. как цивилизация, настолько несовместимая с Россией-Евразией, что политэкономии (явные и неявные) этих двух цивилизаций не могли быть созданы и развиваться на одной и той же основе или на похожих основах. Установка на трансплантацию в Россию западной политэкономии и ее учебников была «детской болезнью» части русского либерализма конца XIX – начала XX века. Один из ведущих идеологов евразийства, историк, философ права и государствовед Н.Н. Алексеев писал: «Русские ученые, вышедшие из западных школ, без всяких особых размышлений и без всяких оговорок перенесли построенную на Западе теорию европейского государства на русскую почву и тем самым придали принципам этой теории нормативное значение. Оттого наше государствоведение… являлось не чем иным, как политикой европеизации русского государства» (см. [176]).

Социал-дарвинизм и представление прогресса высшей и универсальной ценностью помогли обеспечить в глазах образованного западного человека легитимацию империализма и эксплуатации колоний и «третьего мира» – так социальный расизм совместился с этническим. Виднейший представитель английского империализма Сесиль Родс писал: «Обширная колонизация есть абсолютная политическая необходимость первого порядка. Нация, которая не завладевает колониями, неотвратимо скатывается к социализму, к войне бедных и богатых. Поэтому нет ничего удивительного в том, что высшая раса завоевывает страну низшей расы и ею управляет» (см. [177, с. 85]).

Русская философия (включая либеральную) отвергала биологизацию человеческого общества. На Западе обсуждалось как явление в истории культуры представление в России эволюционного учения в XIX в.: из него были удалены мотивы мальтузианства[52].

Известно, что значительная часть граждан Запада в душе отвергала нормы их гражданского общества в отношениях людей и пыталась разными способами смягчить эти нормы. Но недаром заметил Гегель, что гражданское общество «напоминает поле боя, где сталкиваются частные интересы, причем чрезмерное развитие одних элементов гражданского общества может привести к подавлению других его элементов». Этого в России не хотели практически все общности.

В образе будущего после революции (в ее крестьянской ветви, соединившейся с «пролетарской» в начале XX века) был приглушен мотив разрушения «мира зла» для строительства Царства добрана руинах. Здесь, скорее, речь идет о нахождении утраченного на время «острова Преображения», об очищении добра от наслоений зла, произведенного «детьми Каина» (богатыми). Таковы были общинный и анархический хилиазм Бакунина и народников, социальные и евразийские «откровения» А. Блока, крестьянские образы будущего земного рая у Есенина и Клюева, поэтические образы Маяковского («через четыре года здесь будет город-сад»).

А во время войны и накануне революции А. Блок писал о XX веке, где растет зло:

Век буржуазного богатства

(Растущего незримо зла!).

Это было время, когда русские философы и поэты обдумывали альтернативы развития России и пытались предвидеть пути, ведущие с этого распутья. И они, и простонародье с разными методами старались представить картину мира западного капитализма. Некоторые наши интеллектуалы изучали и политэкономию Адама Смита и Маркса, а также философию Гегеля. Большая часть их, либералы и социалисты, считали, что культура России несовместима с главными ценностями европейского капитализма. К сожалению, в ходе