Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, какую-то часть капиталист использует на свое потребление. Допустим, он потребляет скромно, как раз в меру своих усилий по организации производства. Но тогда выходит, что он всю прибавочную стоимость возвращает работникам – через государство или свое производство. Чем это хуже полного изъятия прибавочной стоимости государством и его чиновничеством? В чем тут антикапиталистический пафос, «снаряд в голову буржуазии» и т. п.? Выходит, все зависит от нравственности капиталиста?
Почему же речь идет о грабеже? Потому, что категории необходимого и прибавочного труда надуманны, а капиталист платил рабочему в соответствии с балансом сил. И долгое время был кровопийцей, так что это надолго врезалось в память. Причем здесь стоимость рабочей силы? Переходя к эмпирической реальности, Маркс рисует совсем другую картину, в которой и речи нет об эквивалентном обмене. Когда рабочие организовались, а капиталисты научились вытапливать сало из рабочих Юга, они поделились с рабочими метрополии, и «антагонистическое противоречие» испарилось.
Еще важное, но необъясненное предположение Маркса о форме преодоления капиталистического способа производства. Очевидно, что этот сдвиг означал бы кардинальное изменение политэкономии.
Этот процесс Маркс видел так: «Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание. Это – отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры: на основе кооперации и общего владения землей и произведенными самим трудом средствами производства… Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами, здесь народной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов» [24, с. 772–773].
Это крайне странный прогноз. Почему надо восстанавливать «индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры»? Почему не строить сразу общенародную собственность средств крупного производства на основе общинной культуры, достижений науки и индустриализации? Откуда видно, что эта попытка построить уклад общенародной собственности «консервативна, даже более, реакционна»? Почему это значит «повернуть назад колесо истории»? Разве оно катится только вперед или только назад, а изменить его траекторию никому не дано?
Примечательно, что в комментариях к высказанному Марксом представлению о том, что отрицание капитализма «восстанавливает не частную собственность, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры», в канонической книге советской политэкономии («Комментарии к “Капиталу” К. Маркса») эта цитата Маркса прерывается, и далее своими словами говорится: «На смену капиталистической собственности идет общественная собственность» [137, с. 285]. Советскому официальному обществоведению пришлось радикально подправить Маркса, сказав вместо слов «индивидуальная собственность» слова «общественная собственность». Эта поправка показывает, что политэкономия Маркса не могла быть фундаментом разработки политэкономии советской России.
* * *
Эта часть нашей темы завершает период борьбы главных альтернативных политэкономий России – на уровне Февральской и Октябрьской революций.
Н. Бердяев, либерал, в эмиграции написал: «Коммунизм прав в критике капитализма. И не защитникам капитализма обличать неправду коммунизма, они лишь делают более рельефной правду коммунизма. Неправду коммунистического духа, неправду духовного рабства могут обличать лишь те христиане, которые не могут быть заподозрены в защите интересов буржуазно-капиталистического мира. Именно капиталистическая система прежде всего раздавливает личность и дегуманизирует человеческую жизнь, превращает человека в вещь и товар, и не подобает защитникам этой системы обличать коммунистов в отрицании личности и в дегуманизации человеческой жизни» [168, с. 151].
В продолженииеэтой книжки мы обсудим процесс становления народного хозяйства России (СССР), опираясь на общественную собственность средств производства, плановой системы и солидарного социального строя. Но над всем этим витала «тень» нашего народного хозяйства и строя – политической экономии социализма. Реальная экономика и социальный строй использовали свою неформальную «вульгарную» политэкономию. Между ними неявно шел диалог, а с 1960-х годов вызревала холодная война. Победила «тень» с ее конъюнктурным союзом – результат всем известен.
Теперь, чтобы найти приемлемый путь выхода из новой исторической ловушки, надо беспристрастно представить политэкономию Маркса и противоречия советских политэкономий, а также угрозы от политэкономий Запада.
Переходим к советским экономистам.
Раздел IV
Гл. 8. Становление политэкономии социализма в СССР
Этот раздел – самый сложный. Вероятно, многие не примут его утверждения – и патриоты СССР, и те, кто сдвинулись к антисоветизму. Становление политэкономии социализма в умах российского населения, интеллигенции и политиков было подспудным процессом. Образ этой картины благой жизни для России складывался из реальности, религий и мифов, преданий и традиций – все это связывалось отношениями сословий, социокультурных общностей, опыта и нового знания, противоречиями и конфликтами со своими и чужими. Многое в этом образе отбиралось и входило в культуру стихийно, другое высказывалось отечественными или иными прорицателями.
Этот стихийный процесс в конце XIX в. нелинейно, скачкообразно ускорился. Лев Толстой писал в 1895 г.: «В то время как высшие правящие классы так огрубели и нравственно понизились, что ввели в закон сечение и спокойно рассуждают о нем, в крестьянском сословии произошло такое повышение умственного и нравственного уровня, что употребление для этого сословия телесного наказания представляется людям из этого сословия не только физической, но и нравственной пыткой» [169].
Главное было в том, что принципиально менялись представления о справедливости. В прошлом крестьянские бунты и восстания были следствием нарушения помещиками и чиновниками межсословных «договоров», невыполнения их традиционных обязанностей. Крестьяне бунтовали против «злых помещиков» и «злых бояр», но не против самого устройства сословного общества и тем более не против монархии – она была легитимирована Откровением, нападки на царя – это почти нападки на Бога. В 70-80-е годы XIX века крестьяне зачастую сами вязали и сдавали в полицию агитаторов, которые «шли в народ» и пытались объяснить несправедливость всего общественного строя. Теперь, в начале XX века, крестьяне стали считать несправедливым и нетерпимым само социальное неравенство.
Эта проблема во второй половине XX века стала предметом интенсивных исследований. Социолог и культуролог Л.Г. Ионин пишет: «Обратимся к традиционному обществу… В современном обществе по сравнению с простым и традиционным ситуация существенным образом меняется… Многообразные объективные неравенства не только осознаются как таковые, но и интерпретируются с точки зрения идеала равенства. Поэтому они воспринимаются как факты социального неравенства и становятся как предметом общественного дискурса, так и причиной многих классовых и прочих конфликтов. Возникают – в противоположность теориям божественной иерархии или природного порядка – многочисленные теории социальной структуры…
Фактическому неравенству
