Заколдованный замок (сборник) - Эдгар По

— Это так, но не всегда. Когда-то у нас было двадцать семь пациентов, и среди них восемнадцать женщин, но потом положение изменилось, как видите.

— Да-да, положение очень, очень изменилось! — возбужденно перебил его господин, испортивший платье госпожи Лаплас.

— Придержите языки, — сурово произнес директор, сверкнув глазами. Мгновенно воцарилась мертвая тишина, сохранявшаяся около минуты. Одна дама поняла его окрик слишком буквально и, высунув язык, крепко стиснула его пальцами левой руки да так и держала его до конца ужина.

— А эта милая барышня, — шепотом спросил я у месье Майяра, наклонившись к нему поближе, — которая только что кукарекала, она, надеюсь, вполне безобидна?

— Безобидна? — воскликнул он. — О чем вы говорите? Что вы имеете в виду?

— Ну, ведь она же явно не в себе! — пояснил я, слегка коснувшись собственного виска. — Но она, по-моему, не опасна, или я ошибаюсь?

— Бог мой, что вы такое выдумали? Эта дама — мой старый друг. Уверяю вас, госпожа Жуайез так же здорова, как и мы с вами. Может, она немного эксцентрична, но ведь многие пожилые люди имеют чудачества.

— Ну да, — сказал я. — Верно. А остальные дамы и господа, это…

— Мои приятели и помощники, — подхватил месье Майяр с высокомерным видом. — Верные друзья и коллеги.

— Как? Все? — изумился я. — И женщины тоже?

— Разумеется, — ответил он. — Без женщин мы бы не справились, у нас в лечебнице лучшие в мире медсестры. Они пользуются особым методом — очаровывают и успокаивают сиянием глаз. Что-то вроде гипноза.

— Разумеется, — сказал я. — Это замечательно. Но они довольно странно себя ведут. Вам не кажется?

— Странно?! Почему вы так решили? Здесь, на юге, мы не слишком чванимся и не всегда следуем этикету, зато мы наслаждаемся жизнью и делаем, что хотим.

— М-м-да-а… — протянул я. — Кажется, я понимаю.

— Ну еще и вино, конечно. Сдается мне, что это «Кло де Вужо» чересчур крепкое и терпкое. Вам не кажется?

— Пожалуй, — ответил я. — Кстати, вы, кажется, говорили, что система, которую вы ввели вместо «свободной системы», отличается крайней строгостью и жесткой дисциплиной, верно?

— Я бы так не сказал. Разумеется, режим у нас строгий, но лечение, то есть медицинский уход, гораздо эффективнее прежнего. Некоторые принципы мы позаимствовали у доктора Смолла, а затем под моим руководством внедрили многие достижения знаменитого профессора Перрье, с которым вы, должно быть, хорошо знакомы.

— Стыдно сказать, но я никогда не слышал об этих почтенных господах.

— Святые мученики! — воскликнул директор, всплеснув руками, и резко отодвинул стул от стола. — Неужели я ослышался? Они вам неизвестны? Ни великий Смолл, ни гениальный Перрье?

— Вынужден сознаться в своем невежестве, — ответил я. — Но не буду лгать. До чего же стыдно не знать о трудах столь выдающихся людей! Клятвенно обещаю найти их сочинения и обстоятельно изучить. Смею сказать, господин Майяр, вы вогнали меня в краску!

И это действительно было так.

— Ни слова больше, мой юный друг, — сказал он, ласково пожимая мою руку. — Лучше выпейте со мной стаканчик сотерна.

Так мы и поступили. Гости последовали нашему примеру и продолжали веселиться. Они болтали, шутили, смеялись и вытворяли всякие глупости. Скрипки завывали, барабан грохотал, тромбоны ревели, как быки Фаларида[79], и с каждой минутой шум становился все более оглушительным. Между тем мы с месье Майяром, сидя за бутылкой сотерна и отчаянно напрягая голос, пытались продолжать беседу. Слово, произнесенное здесь обычным тоном, имело не больше шансов быть услышанным, чем речь рыбы на дне Ниагарского водопада.

— Месье! — кричал я в ухо директора лечебницы. — Перед ужином вы упомянули, что существует опасность, связанная со старой «свободной системой». Что вы хотели этим сказать?

— Да-да, — во весь голос отвечал он, — иногда у нас действительно бывали опасные положения. Слишком уж поощрялись капризы пациентов. Но, в соответствии с системой доктора Смолла и профессора Перрье, больных больше не оставляют без присмотра. Сумасшедший может некоторое время сохранять рассудок и спокойствие, но рано или поздно становится буйным. А их хитрость просто неописуема. Если пациент что-то задумал, то он способен скрывать свои намерения с непостижимой изобретательностью. А ловкость, с которой они симулируют душевное здоровье! Именно она стала главной загадкой для специалистов, изучающих человеческий разум и его недуги. Поверьте, когда душевнобольной кажется совершенно здоровым — самое время надеть на него смирительную рубашку.

— Но, дорогой месье Майяр, опасность, о которой вы упомянули… Что говорит ваш опыт: стоит ли считать рискованным предоставление свободы душевнобольным?

— Мой опыт? Знаете, пожалуй, да. Например, совсем недавно у нас был примечательный случай. «Свободная система» тогда еще действовала, и пациенты вполне располагали собой. Их поведение было превосходным, даже слишком хорошим. Любой нормальный человек уже догадался бы, что они что-то задумали. И вот однажды утром надзиратели были связаны и брошены в изолятор как душевнобольные, а пациенты, поменявшись с ними местами, стали охранять их как надзиратели.

— Быть того не может! Никогда не слышал ничего абсурднее.

— Но это факт! Все случилось по вине одного безумного болвана. Он ни с того ни с сего решил ввести новую систему управления лечебницей, которая якобы лучше прежней. И вот, решив опробовать свой метод, он убедил всех больных присоединиться к нему, вступить в заговор и свергнуть действующее руководство.

— И у него получилось?

— Вне всякого сомнения. Надзиратели и пациенты вскоре поменялись местами. Более того, при прежней системе умалишенные могли свободно гулять, а заключенным в изоляторы сотрудникам лечебницы не позволяли выходить оттуда, да и обращались с ними, к сожалению, весьма скверно.

— Но, полагаю, этот бунт был вскоре подавлен? Такое положение вещей просто не может долго существовать. Жители соседних деревень и посетители заметили бы весь этот ужас и подняли тревогу.

— В этом вы, бесспорно, ошибаетесь. Глава заговорщиков оказался слишком хитер. Он запретил всякие визиты, сделав исключение только для одного молодого человека, чей вид был так глуп, что его не приходилось опасаться. Его приняли и провели по всей лечебнице исключительно ради забавы. А потом, поглумившись над ним вдоволь, выставили за ворота.

— И как долго продолжалось это правление безумцев?

— Довольно долго, наверное, с месяц. Это было славное времечко для наших сумасшедших, могу поклясться. Они сбросили свои лохмотья и надели на себя все лучшее, что только смогли найти. В замке имелся солидный запас хорошего вина, а ведь эти невменяемые знают в нем толк. Замечательно они позабавились, эти дьяволы…

— А что насчет лечения? Какой метод был предложен главарем бунтовщиков?

— Ну, он был не таким уж и безумным. Я считаю, что его лечение оказалось гораздо действеннее прежнего. Замечательная система — простая, ясная, никакого насилия над личностью, просто чудо. Это была…

Тут рассказ хозяина был прерван теми же воплями, какие уже однажды повергли в шок всю компанию. Но теперь эти вопли стремительно приближались.

— О боже! — воскликнул я. — Должно быть, сумасшедшие вырвались на волю!

— Боюсь, что так оно и есть, — ответил, стремительно бледнея, месье Майяр.

Не успел он договорить, как крики и проклятия послышались под окнами. Стало понятно, что те, кто находился снаружи, пытаются ворваться в столовую. Затем послышались могучие удары в дверь: в нее явно колотили кувалдой. Кто-то бешено тряс ставни, пытаясь их сорвать.

Поднялась страшная суматоха. Месье Майяр, к моему полному изумлению, нырнул за буфет. Я ожидал от него большего мужества. Музыканты из «оркестра», успевшие хватить лишку, бросились к инструментам и, забравшись на стол, разом грянули «Янки Дудл» — фальшиво, но с редкостным воодушевлением.

Тем временем, расшвыривая бутылки и стаканы, на стол забрался господин, которого недавно едва уговорили не делать этого. Утвердившись в центре, он принялся разглагольствовать. Речь его могла бы быть эффектной, если бы кто-то мог ее расслышать. И тут же человек, говоривший о человеке-волчке, принялся с поразительной скоростью вращаться, вытянув руки и сшибая с ног всех вокруг. Послышалось хлопанье пробки и шипение шампанского — это в дело вступил человек-бутылка, а человек-лягушка расквакался так громко, словно от силы этого кваканья зависела его жизнь. К общей какофонии добавился истошный рев осла, а насмерть перепуганная мадам Жуайез стояла в углу у камина и во все горло вопила: «Кукареку!»

События достигли, так сказать, кульминации. А поскольку никто из присутствовавших в столовой даже не пытался сопротивляться, все ее десять окон были выбиты почти одновременно вместе со ставнями. Мне никогда не забыть того ужаса и удивления, с которыми я смотрел на целую армию существ, похожих на шимпанзе, орангутангов и огромных черных бабуинов с мыса Доброй Надежды, которые прыгали в окна, сбиваясь в кучу, колотя направо и налево, лягаясь, царапаясь и жутко завывая.