Пояс Богородицы.На службе государевой – 4. - Роберт Святополк-Мирский

рег. И для тебя, Яков, у меня будет задание.

 Но никаким планам не суждено было сбыться, по­тому что к тому времени, как они рождались, Настень­ка уже была мертва.

Распоряжение хана было выполнено немедленно, и еще прежде, чем наступила темнота, тело Настеньки доставили в Синий Лог для передачи в Медведевку.

По приказу хана доставившие тело люди подробно рассказали, как все произошло.

Леваша трудно было чем-нибудь удивить, он и не такое видел, но тут даже его сердце дрогнуло. Он лишь сжал зубы, чтобы ничем себя не выдать, когда понял, что татары так и не узнали, что это не Анница. Им же самим казалось, что такая женщина, как славная луч-ница Анница, победившая самого Богадура, как раз и должна была так поступить, чтобы спасти свою честь. Они поклонились Левашу и просили передать семье покойной, что слава о ней и ее героическом поступке будет всегда жить в Орде.

Они еще не знали, что самой Орде осталось недол­го жить…

Когда татары ушли, бывшая жена Кожуха Кроткого, а ныне жена Леваша Ядвига, увидев голову Настеньки, отделенную от туловища, упала в обморок

Леваш отнес жену в ее покой, потом позвал людей и велел принести лучший гроб — благо их у Леваша, всегда готового к боям и схваткам, было заготовлено несколько десятков.

Помолившись, он сам уложил тело Настеньки в гроб, аккуратно приложил голову и перевязал рану на шее белым платком.

Разумеется, это была только временная мера, чтобы не происходило того, что произошло с его женой, по­ка тело покойной не будет доставлено в Медведевку или Картымазовку. Леваш знал, что все необходимые процедуры, предшествующие погребению, будут про­деланы там.

Он перевез гроб на пароме, когда уже стемнело, и тут же встретился ему Кузя-Ефремов, посланный за ним Анницей.

Они одолжили в монастыре телегу и привезли гроб в Медведевку.

Леваш запретил Кузе ехать вперед, как тот хотел.

— Я сам скажу Аннице, — заявил он!

Анница, увидев Леваша, входящего в ворота, броси­лась ему навстречу.

Он вдруг крепко взял ее за плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:

— У нас у всех горе. Настасьи Бартеневой больше

нет на свете. Я привез ее тело. Мужайся и помни, что

твоя жизнь вся впереди.

И какая-то внутренняя сила бесстрашного воина и мужественного человека, притом весельчака и пьяни­цы, вдруг передалась Аннице.

— Это я должна была быть на ее месте, — только и

прошептала она. — Это мое тело ты привез…

— Такова была воля Божья, — сказал Леваш. —

Не нам судить…

…Настеньку схоронили, вернулся Картымазов, еже­дневные военные хлопоты постепенно приглушили го­ре, особенно тяжелыми были дни с восьмого по один­надцатое октября, когда стрельба и атаки не прекраща­лись трое суток подряд.

Потом наступило затишье,- ударили морозы, и Угра стала покрываться льдом.

Князь Холмский и его штаб еще раньше покинули Картымазовку, и никто не предупредил жителей окре­стных поселений, что московские войска отступят.

Просто однажды морозным солнечным утром 12 но­ября Анница проснулась от удивительного ощущения глубокой тишины, которой не было здесь почти три месяца.

Сначала она не могла понять, что это значит, но тут ее разбудил взволнованный Клим и сообщил, что на всем берегу Угры не осталось ни одной пушки и ни одного московского ратника.

Несколько татар пронеслись на конях по дороге ту­да и обратно, взволнованно о чем-то переговариваясь, не обращая никакого внимания на беззащитные посе­ления, а через час и они исчезли.

А потом с той стороны донесся все затихающий глухой рокот тысяч конских копыт, все удаляясь, уда­ляясь и удаляясь…

И вот, наконец, наступила зимняя лесная тишина…

Великое Стояние на реке Угре закончилось.

Пояс Богородицы, как называли Угру московиты, спас и сохранил Великое княжество.

Трехсотлетнее владычество Золотой Орды над ог­ромными пространствами и сотнями народов ушло в прошлое…

Глава девятая

КОБРИНСКАЯ СВАДЬБА

Венчание князя Федора Вельского и княжны Анны Кобринской происходило в главном православном соборе столицы княжества при огром­ном стечении народа.

Служба была длинной, торжественной и красочной, и присутствие таких знатных вельмож, как Олелько-вич и Ольшанский, привело к тому, что ни один жи­тель Кобрина и даже соседних сел не усидел дома — все явились на главную площадь и, не поместившись на ней, растеклись по лучевым, расходящимся от нее улицам. ,. ..

Олелькович, на удивление трезвый с утра, выглядел величаво и все время шевелил губами, проговаривая в уме текст вечерней речи перед королем.

Ольшанский, как обычно, спокойный и добродуш­ный, будучи любителем старинной военной традиции, надел легкие и блестящие парадные доспехи, повязав розовую ленту через плечо, отчего стал похож на ма­некен, поставленный в угол зала для украшения.

Один мальчишка, должно быть, сын кого-то из име­нитых гостей, скучая в храме, даже не поверил, что это живой человек, и звонко постучал пальцем по латам. Когда Ольшанский наклонился, чтобы по­смотреть, в чем дело, перепуганный мальчишка, дико взвизгнув, бросился к матери, чем вызвал маленькое замешательство в процессе венчальной службы.

Василий Медведев, скромно стоя в заднем ряду большой группы приглашенных дворян, дождался главного акта объявления жениха и невесты мужем и женой и потихоньку вышел из церкви на свежий, мо­розный воздух.

Весь город, несмотря на рано наступившую зиму, был украшен зеленью елей и яркими сухими цветами, заготовленными еще с лета и сплетенными в причуд­ливые венки, вязи, оплетающие деревья вдоль дороги, которая вела к замку и по которой через несколько часов должен проехать сам король.

Сегодня Василий проснулся и с самого утра ощутил странное и уже было забытое чувство физической опасности, которое раньше часто было знакомо ему, особенно в первые дни пребывания на Угре.

Он насторожился и стал внимательно присматри­ваться ко всему, что происходит вокруг, и вслушивать­ся в разговоры, чтобы попытаться понять, откуда это чувство исходит, но ничего не вызвало у него никаких подозрений.

; Торжество в храме подошло к концу, и не успело еще стемнеть, как гости кто на санях, а кто нетороп­ливо пешком перешли на княжеский двор, располо­женный неподалеку в самом центре Кобрина. Его нельзя было назвать замком, но это было большое ка­менное громоздкое двухэтажное строение с дворовы­ми службами, конюшнями, псарнями и всем, что необ­ходимо для нормальной жизни княжеской семьи.