Ложная слепота - Питер Уоттс

— Со второго раза поправился. И всё же… глупая ошибка для существа, которое может перехитрить вампира, нет? — Сьюзен сглотнула. — Наверное, даже болтуны, когда умирают, начинают ошибаться.

Я не знал, что ответить. За моей спиной Каннингем едва слышно бормотал себе под нос какую-то двусложную мантру в бесконечном повторе.

— Юкка говорит… — Сьюзен осеклась, начала снова: — Помнишь, как на «Роршахе» нас порой охватывала ложная слепота?

Я кивнул, раздумывая, что же сказал вампир.

— Очевидно, и другие органы чувств могут так же отключаться, — продолжала она. — Ложная потеря осязания, ложная потеря обоняния, ложная потеря слуха…

— Глухота.

Она покачала головой.

— Но ведь ты не глохнешь. Так же, как ложная слепота — не слепота. Что-то в твоем мозгу продолжает воспринимать информацию. Какая-то его часть продолжает видеть и слышать, пускай ты и не… осознаешь этого. Пока кто-то не заставит тебя осознать или не появится угроза. Тебя просто охватывает неутолимое желание отступить, и пять секунд спустя там, где ты стоял, проезжает автобус. Ты в каком-то смысле знал, что он приближается. Только не понимал этого.

— Звучит дико, — согласился я.

— Сири, наши болтуны… они знают ответы. Они разумны, мы это выяснили. Но создается ощущение, что они не осознают этого, если их не пытать. Словно у них все органы чувств охвачены ложной слепотой.

Я попытался себе представить жизнь без ощущений, лишенную активного осознания происходящего. Попытался представить себе такое существование в здравом рассудке.

— Думаешь, это возможно?

— Не знаю. Это просто… метафора, наверное.

Она сама в это не верила. Или не знала. Или не хотела, чтобы я узнал.

Я должен был понять, а не гадать. Раскодировать лингвиста…

— Поначалу я думала, они просто упираются, — неуверенно произнесла Сьюзен, — но с какой стати?

Я не знал. Понятия не имел. Отвернулся от Джеймс, только чтобы упереться взглядом в фигуру Роберта Каннингема: Каннингема-заику — пальцы барабанят по настольному интерфейсу, внутреннее око закрыто, поле зрения ограничено картинками, которые КонСенсус развешивал в воздухе или набрасывал на плоские поверхности всем на обозрение. Лицо биолога как обычно оставалось бесстрастно; тело подергивалось мухой в паутине.

Хорошая аналогия. Не для него одного. Сейчас «Роршах» громоздился в каких-то девяти километрах впереди по курсу, так близко, что заслонил бы самого Бена, если бы у меня хватило храбрости выглянуть наружу. Мы застыли в невозможной близости к нему. «Роршах» разрастался перед нами, словно живой, и в нем нарастали живые твари, будто полипы, отпочковываясь от дьявольских механических сосцов. Смертоносные пустые туннели, по которым мы ползали, шарахаясь от теней в собственных мозгах, теперь, наверное, кишели болтунами. Сотни километров извилистых проходов, коридоров, залов заполнялись войсками.

Такова «безопасная» альтернатива в представлении Сарасти. Мы пошли этим путем, потому что освобождать пленников было слишком опасно. Мы слишком глубоко внедрились в ударную волну, пришлось отключить внутричерепные наращения; хотя внешняя магнитосфера «Роршаха» была на порядки слабей, чем его же внутренние поля. Кто знает, не посчитает ли нас пришелец слишком привлекательной мишенью — или слишком большой угрозой на таком удалении? Кто знает, когда чудовище решит вонзить в сердце «Тезея» невидимый кол?

Любой импульс, способный пробить экранировку корабля, поджарит не только проводку в наших головах, но и нервную систему «Тезея». Полагаю, пятеро человек на мертвом корабле получат несколько большие шансы выжить, если у них не будут дымиться мозги, но я сомневался, что нам это сильно поможет. Сарасти, очевидно, считал иначе. Он отключил даже инжектор антиэвклидиков в своей голове и, чтобы его самого не перекоротило, перешел на уколы.

Еще ближе нашего подобрались к «Роршаху» Колобок и Растрёпа. Лабораторию Каннингема вышвырнули за борт; теперь она болталась в нескольких километрах над самыми высокими шипами объекта, глубоко в обьятьях его магнитного поля. Если болтунам для выживания требовались радиация и магнитное поле, то большего они не получат: доза излучения, но не вкус свободы. Экранировка лаборатории динамически настраивалась, по мере поступления данных уравновешивая медицинскую необходимость с тактической осторожностью. Сам пузырь парил на прицеле новорожденных огневых точек, стратегически размещенных по обе стороны корпуса. Эти бдящие оружия могли уничтожить его в мгновение ока. И все, что приближается к кораблю, тоже.

Уничтожить «Роршах» они, конечно, не могли. Возможно, это вообще никому не под силу.

Из незаметного в неуязвимого — насколько мы понимали — превращение еще не завершилось. Возможно, «Тезей» еще мог что-то поделать с объектом, разрастающимся перед корабельным баком, если бы мы только могли решить — что. Сарасти молчал. Собственно, я не мог даже припомнить, когда мы в последний раз видели упыря во плоти. На протяжении нескольких вахт он скрывался в своей палатке и общался с нами только через КонСенсус.

Все на нервах, а мигрант затихарился.

Каннингем буркнул что-то про себя, ткнул непривычными пальцами в незнакомые кнопки, проклял свою неловкость. Лазерные лучи пронесли пароль и отзыв сквозь шесть километров ионизированной пустоты. За неимением свободной руки неизбежная никотиновая палочка висела у биолога на губе. Время от времени с нее срывались хлопья пепла и наискось уплывали в вентиляцию.

Он заговорил прежде меня.

— Все в КонСенсусе, — когда я не отступил, Каннингем смягчился, но глаз на меня не поднял. — Частицы магнетита сориентировались практически в тот момент, как они пересекли ударную волну. Мембраны начали восстанавливаться. Теперь болтуны сдают не так быстро. Но под их метаболизм все же оптимизирована именно внутренняя среда «Роршаха». Лучшее, на что мы можем надеяться здесь, — это замедлить темп их гибели.

— Уже немало.

Биолог хмыкнул.

— Что-то восстанавливается. Что-то… их нервы расползаются, и я не вижу причины. Буквально расползаются. Утечка импульса вдоль аксонов.

— Из-за распада клеток? — предположил я.

— И уравнение Аррениуса[72] никак не сходится, все эти нелинейные эффекты при низких температурах. Фактор частоты летит к чертям. Такое ощущение, что температура вообще не влияет, и… мать… — на одном из дисплеев какая-то из величин превзошла критический предел. Каннингем глянул вверх через вертушку, повысил голос: — Сьюзен, нужна новая биопсия. Из центрального узла.