Тирза - Арнон Грюнберг

— У тебя есть другая женщина? — спросила она.

И как сильно он ее ни любил бы, но этот вопрос вдруг вызвал в нем беспокойство. Он был слишком коварным для ее возраста, слишком беспощадным для ее милого характера, слишком подлым для солнечной царицы, которой она оставалась для него всегда.

— Мама — моя супруга, Тирза. Тебе это так же хорошо известно, как и мне. А сейчас отправляйся наверх, я завтра тебе почитаю.

Она наклонилась и укусила его за нос. Она всегда так делала, когда хотела быть ближе к отцу. Это был пережиток из детства. Когда она была совсем крохой, то начала кусать его за нос. Хофмейстер решил, что она искала грудь, хотя это было не очень логично, потому что его нос можно было спутать с чем угодно, но не с соском. Сейчас ей было уже четырнадцать, но она все равно любила забраться к отцу на колени и прикусить его за нос.

— У тебя нет женщины, папа, — сказала она шепотом. — Я — твоя единственная женщина.

Она снова куснула его за нос и помчалась наверх. Он остался на диване, размышляя, стоит ли пойти за ней и строго поговорить. Но размышлял и сомневался так долго, что потом уже было лучше остаться на диване.

Иби ушла в кафе с подружками, его супруга писала картины у себя в ателье и принимала там моделей исключительно мужского пола, Йорген Хофмейстер сидел в гостиной и подчеркивал один абзац за другим в познавательной книге о болезни своей младшей дочери, а у себя в спальне рядом с виолончелью Тирза пустила всю свою сверходаренность на то, чтобы до смерти заморить себя голодом.

Такой была жизнь семьи Хофмейстера в начале нового тысячелетия.

4

С балкона спальни, где он стоял уже пятнадцать минут, Хофмейстеру было видно, что в сарае кто-то включил свет. И выключил. И снова включил. И снова выключил.

Кто-то играл с выключателем. И тут он вспомнил, что оставил в сарае Эстер без буквы «ха», пообещав ей стакан апельсинового сока.

Обещание нужно было выполнять, и Хофмейстер поспешил на кухню. Гостей нельзя было оставлять без внимания, даже если они запирались в сарае.

Тирза стояла у раковины. Ему показалось, что ее тошнит.

— Что ты делаешь? — испуганно спросил он.

— Ем помидор. — Она наклонилась над раковиной, чтобы сок не капал на одежду.

— У нас же столько всего вкусного. У нас тут чего только нет, — сказал Хофмейстер одновременно расстроенно и обиженно.

— Мне захотелось помидора. — Она опять откусила, сок потек по подбородку.

Хофмейстер протянул ей салфетку.

— Твое платье, — сказал он. — Оно сидит немножко криво, и видно бретельку от бюстгальтера.

Он потянулся поправить платье, но Тирза сказала:

— Так и задумано, пап. Ну, скажи, как тебе?

Он налил себе бокал белого вина, снова итальянского гевюрцтраминера.

— Что?

— Шукри. Как он тебе?

Она доела помидор.

— Тебе налить? — спросил Хофмейстер и показал бутылку. — Твое любимое вино.

Она покачала головой:

— Попозже. Так как он тебе?

Хофмейстер посмотрел на потолок. Его срочно нужно было побелить. Даже невооруженным взглядом можно было заметить три огромных темных пятна от сырости. Но денег не было. Хедж-фонд сделал ноги. Все в окружении Хофмейстера сделало ноги. Теперь он инвестировал средства только в вещи первой необходимости, а побелка потолка в первую необходимость не входила.

— Что тут сказать. Он довольно закрытый. Не общительный, не социальный, с ним сложно наладить контакт. Но это, конечно, первое впечатление.

— Да, конечно, он смущался, пап. Ты бы тоже стеснялся на его месте, да ты вообще стеснительный, так что это не самая лучшая комбинация.

— Я не стеснительный.

Он снова наполнил бокал итальянским гевюрцтраминером и выпил вино залпом, чтобы тут же налить снова.

— Ты стеснительный, — сказала она с любовью, но настойчиво. Она не желала никаких возражений по этому поводу. — Я не знаю никого, кто был бы еще стеснительней.

— Я деликатный, Тирза, — сказал он. — Деликатный. А это не то же самое, что стеснительный, я не буду донимать молодого человека моей дочери расспросами, я лучше постою в сторонке.

— Пап, ты всегда жутко стеснительный и скромный, не отпирайся, ты же сам знаешь. Когда мы ездили на каникулы, ты всегда заталкивал нас в ресторан, чтобы мы посмотрели, как там все внутри выглядит. А сам оставался снаружи. Ты что, забыл? Ты разве такого не помнишь? А когда мы еще в начальной школе ставили спектакль и потом все гордые родители примчались в раздевалку, ты вообще пытался спрятаться за мной. Лучше скажи, он же тебе понравился?

Он хлопнул в ладоши. Сам не зная, с чего вдруг. Посмотрел на этикетку на бутылке.

— Сложно сказать. Ты хочешь, чтобы я был с тобой откровенным? Мне сложно сказать. Я не смог в нем разобраться. Он напомнил мне одного человека. Нет, не так. Он напоминает мне одного человека.

— Кого? Он похож на одного актера, правда? Из французских фильмов. Правда, он намного круче всех, кто были раньше?

— Круче твоего бывшего парня?

— Круче всех моих бывших парней.

— Их что, было несколько? Я думал, это было несерьезно.

Время от времени до него долетали звуки музыки из гостиной. Он подумал, что пора пожарить еще порцию сардин. Он купил их так много. И что такое человек без дела? Пустое место. Жарить сардины — вот его дело на сегодня.

— Ну да, это было несерьезно. Но они все равно были. Я же тебя знакомила с ними, пап. Ты всех их видел.

— Да, я видел мальчиков тут, у нас в доме, это правда, время от времени я встречал тут мальчиков в последние годы, и некоторые даже оставались ночевать, но это ведь не были твои парни? Ты же говорила, что это никакие не отношения, а так… Что это ничего не значит.

— Так и было. Я с ними просто развлекалась, но это были мои парни, да.

Он снова чего-то не понял. Господи, сколько же всего он не понял, а ведь он никак не мог считать себя наивным человеком. Ни стеснительным, ни наивным. Он был другим, но каким?

— Тирза, — сказал он и потянулся к ней, как делают малыши, когда хотят, чтобы их взяли на руки.

Осторожный, да, наверное, осторожный. Йорген Хофмейстер был осторожным человеком.

— Тирза, — повторил он все еще с протянутыми руками, — разве ты сама не заметила?

— Что?

— Твой друг. Этот мужчина. На кого он похож. Ты