Цена Империи - Александр Мазин

— Все назначения утверждены императором! — возразил Максимин.

— Вот это меня тоже настораживает! Слишком легко утверждаются все твои проекты. Это не похоже ни на Александра, ни на его мамашу…

— Не беспокойся, — сказал Максимин. — У меня здесь тоже три легиона. А через месяц подтянутся еще два. И все они преданы мне и только мне! Все знают: из мальчишки никудышный командующий. Только и умеет, что откупаться после глупых потерь[72]! Трудно поверить, что это — потомок победоносного Септимия! Воистину измельчали наши Августы!

— Вот прекрасный случай поправить положение, — усмехнулся Маний Митрил.

— Нет! — отрезал Максимин. — Я присягнул императору — и присяге не изменю! Я не Макрин[73]! Хватит об этом. Сейчас я намерен думать только об алеманнах…

Глава первая

Примипил Геннадий Павел Череп

Эта зима прошла на удивление быстро. Наверное, потому, что работы было — невпроворот. Примипил Гонорий Плавт — в постоянных разъездах и легионом практически не занимался — крутил какие-то неизвестные дела. Черепанов подозревал: не военные, а политические. Его в известность не ставили. Да ему и не до того было: он фактически выполнял обязанности примипила. И большую часть обязанностей легата, который еще в середине декабря укатил в Рим. Дескать, ему как члену сената положено присутствовать при присяге новоизбранных консулов[74] и жертвоприношении. Как будто без него бычков не прирежут или Юпитер обидится. Впрочем, без Метелла даже проще. Но обязанности легата и примипила, плюс свои собственные, плюс организация всей пограничной службы вдоль двухсоткилометрового участка побережья — это сурово. Однако Черепанов справлялся кое-как. С помощью префекта и трибунов. С помощью опытных кентурионов и отлично налаженной службы разведки. За три месяца на его участке границы не было ни одного серьезного инцидента, хотя зима была холодная, Данубий замерз, и западнее, в Паннонии Норике, варвары будто с цепи сорвались. Чуть метель или снегопад — перебирались по льду на римский берег, просачивались между заставами и грабили, грабили, грабили… лазутчики доносили: то ли у них там неурожай был, то ли падеж скота, то ли еще какая напасть. А Максимин со свойственной ему жесткостью еще осенью перекрыл германцам кислород: пресек их торговлю с Империей. Черепанов такой подход одобрял. Варварские купцы — они купцы только до тех пор, пока силу над собой чувствуют. И при малейшем послаблении моментально превращаются в разбойников. Но государственная политика императора Александра была принципиально другой. Не душить волков, а подкармливать. Определенный тактический смысл в этом был. Убытки от варварских налетов намного превышали размеры возможных дотаций. Однако со стратегической точки зрения такой подход был для Империи губителен, поскольку усиливал потенциального противника. И здесь, на германской границе, варварам приходилось платить кровью за каждую горсть сестерциев. Зато на востоке, в Сирии, никто не мешал Александру претворять в жизнь свои собственные планы, поэтому от персов откупились: землями и золотом. Дорого. Пришлось вводить новые налоги, хотя и прежние собрать было нелегко.

Из-за этих событий за всю зиму Черепанов видел Максимина только однажды. И приехал главнокомандующий даже не в лагерь, а в Новы[75]. Возникли какие-то проблемы с поставками продовольствия. Черепанов в эти дела не вникал. Полагал: на то есть квесторы и трибуны, и латиклавий Деменций Зима способен организовать снабжение не хуже, а лучше самого Черепанова. Тем не менее проблемы возникли. Потому что перебравшиеся через реку германцы ухитрились схитить зерно, предназначавшееся для одного из паннонийских лагерей, и Максимину потребовалась поставка провианта из Мезии.

О том, что Максимин — в Новах, Черепанов узнал через час после того, как Фракиец въехал в городские ворота. Командующий западной армией передвигался стремительно и появлялся как снег на голову. И радости от его появления было еще меньше, хотя снег в эту зиму тоже всех достал.

Черепанова в Нову не вызывали. Он отправился сам. Вместе с Фракийцем приехал и Плавт, посему Геннадий решил рискнуть и попроситься в отпуск.

Фракийца он нашел в курии. Там же были и все местные чиновники: горстка перепуганных штатских, глядевших на командующего, как овцы — на тигра. Фракиец был разъярен. Он вообще легко впадал в ярость, и в таких случаях окружающим следовало вести себя скромно, помалкивать и по возможности держаться вне пределов досягаемости огромных кулаков.

— Вот моя расписка! — Широченная ладонь припечатала к столу клочок папируса. — Вы ее забираете — и не позднее завтрашнего утра я должен увидеть тридцать подвод, нагруженных провиантом по моему перечню. Вы его получили?

Чиновники мялись…

— Квестор, ты получил перечень?

— Да-а…

— Завтра утром! Ясно?

— Но я не могу… — пробормотал чиновник.

— Почему? — наклонившись, свистящим шепотом спросил Максимин.

— Я не могу отгрузить тебе провиант, легат. Закон не разрешает мне принимать такие расписки. Все армейские квоты уже выбраны! — Чиновник трусил, но сознание собственной правоты придало ему уверенности. — Наместник Туллий…

Раздался треск — и несчастный, отброшенный страшным ударом, отлетел назад и упал между шарахнувшихся «лучших людей» города. Тога его задралась. По штанам из толстой серой шерсти расползлось темное пятно. Квестор был мертв.

— Мне плевать на квоты! — проревел Максимин. — Мои солдаты не будут голодать! Утром! Завтра! Тридцать подвод! Или я сдеру с вас тряпки и выгоню на Данубийский лед!

Командующий развернулся и стремительно покинул комнату. Чтобы пройти в двери, ему пришлось наклонить голову. Легионеры и свита (на лицах у них читалось полное одобрение действий командующего) вышли следом. Задержался только Черепанов.

— Он что, был сумасшедшим? — спросил принцепс, кивнув на труп.

— Это твой легат — сумасшедший… — пробормотал кто-то.

— У него приказ наместника, — сказал седовласый патриций, глава местного совета. Геннадий пару раз был у него в гостях и относился к нему с уважением: честный человек, философ-стоик[76]. — Не отпускать армии зерно из городских хранилищ без финансового обеспечения.

— У него был приказ наместника, — сказал Черепанов. — Что вы намерены делать?

— Жаловаться наместнику. Пусть император узнает…

— Император знает, — сказал Черепанов, — как Максимин обошелся с вашим судьей, который посягнул на армейские привилегии.

— Но это же другое…

— То же самое. Главная привилегия солдата — быть сытым. Совет: дайте Максимину то, что он требует. Довольно одного мертвеца…

— О чем ты с ними толковал? — недовольно спросил Черепанова Гонорий Плавт.

— Уговаривал дать провиант.

— Куда они денутся! Фракиец всегда получает то, что хочет.

— Только методы его мне не очень нравятся, — проворчал Черепанов.

— Скажи спасибо, что не ты испробовал его кулака! — усмехнулся примипил. — Да, он грубоват, зато всегда поддержит своих.

— Ну, если это называется — грубоват… — протянул Геннадий.

Плавт засмеялся.

— Ладно, — сказал он. — Говори, чего хотел. Ты же не любоваться, как Максимин зерно выколачивает, в город прискакал?

— В отпуск хочу, — сказал Черепанов. — Недели на три. В Рим.

— Небось, к патрицианке своей? — усмехнулся Плавт. — Ой смотри! Фракиец с ее папашей сейчас не в ладах.

— Это их интимные проблемы, — ответил Геннадий. — Меня не касается. Отпустишь?

— Не уверен. Если Фракиец отпустит меня. В мой легион. Я узнаю…

Максимин Гонория не отпустил.

— Может быть, на мистерии… — понизив голос, пообещал Аптус. — Надейся, лев …

— А что мне еще остается… — проворчал Черепанов.

Он очень скучал по Корнелии. И по Лехе. Но пришлось удовольствоваться письмами. Из Рима они приходили намного чаще, опечатанные и пахнущие благовониями. Письма от Коршунова пахли менее возвышенно, и запечатывать их не требовалось. Читать по-русски здесь никто не умел. Дела у Лехи шли хорошо. Он уже получил добро и от готов, и от герулов. Сейчас вел переговоры с сарматами. Если получится, будет замечательно. Тяжелая конница очень нужна…

Обещание Аптуса не реализовалось: февральские митраистские мистерии, так же как и декабрьские, Геннадий отпраздновал не в Риме, а здесь, в Мезии. К своим обязанностям примипил одиннадцатого так и не приступил. Потому что пошел на повышение: в префекты восьмого. А место примипила Одиннадцатого Клавдиева занял Черепанов: Геннадий уверенно шел вверх по карьерной лестнице. Интересно, куда она его заведет? Не свалиться бы…