Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Венедикт Ерофеев

«Робеспьеру все было ненавистно в Марате: и его революционный пыл, который Робеспьер считал преувеличением, и его ненависть к богатым, и его абсолютное недоверие к политиканам – все вплоть до бедной и грязной одежды этого человека, который с самого начала революции стал питаться, как питался народ, – хлебом и водой, чтобы целиком отдаться народному делу. <…> Робеспьер оставался неподкупным посреди всех тех, а их было очень много, кого прельстила власть и богатство: обстоятельство, в высшей степени важное во время революции» (Кропоткин П. Великая французская революция 1789–1793. СПб.; М., 1922. С. 271, 548).

18.10 …мне, как Карлу Марксу, нравилась в них слабость… —

Карл Маркс (1818–1883) – немецкий мыслитель, основоположник марксизма как фундамента научного коммунизма. Знаменитая «Исповедь» (1865) Маркса, имеющая форму анкеты, постоянно цитировалась в изданиях большевистского толка, чтобы наглядно продемонстрировать тот факт, что основоположник научного коммунизма в быту был самым обыкновенным человеком со своими человеческими слабостями и капризами. В этой анкете на вопрос: «Достоинство, которое вы больше всего цените в женщине?» – Маркс отвечает: «Слабость».

Кстати, о слабости… «Женская» тема – одна из центральных в романе Чернышевского «Что делать?», и здесь читатель сталкивается также с марксистским подходом к предмету:

«– <…>Женщинам натолковано: „вы слабы“, – вот они и чувствуют себя слабыми, и действительно оказываются слабы. <…>

– Да, Саша, это так. Мы слабы потому, что считаем себя слабыми» («Что делать?», гл. 6).

18.11 …они вынуждены мочиться, приседая на корточки… —

Это написал Венедикт Ерофеев. А вот у Виктора Ерофеева чтец-декламатор, придя на выступление в дом культуры, обращается к распорядительнице вечера Нине Львовне с вопросом:

«– А где здесь у вас туалет? <…>

– Предпоследняя дверь по коридору, – обиженно выдавила она, всем видом показывая, что она не вахтерша и не уборщица, а представительница местной интеллигенции, состоящая на службе у муз <…> [ее внутренний голос: ] – и, знаете ли, молодой человек, я вас не понимаю, подъезжать к женщине с таким вопросом… или я что??? Подумаешь, тоже мне, столичная птица… Мужчины писают стоя – какой ужас!» («Ядрена феня», 1979).

18.12 …ведь они в И… из нагана стреляли! –

И… – Ильич, «любовная», фамильярная (только по отчеству) форма называния Владимира Ильича Ленина. Здесь имеется в виду известный факт покушения на Ленина, совершенный эсеркой Фанни Каплан (Ройдман) 30 августа 1918 г. в Москве, во время которого Ленин был ранен двумя пистолетными выстрелами. После покушения Каплан была схвачена и, по официальной версии, расстреляна. Однако в начале 1993 г. в российской прессе появились сообщения о том, что террористку долгое время держали в тюрьме и что на самом деле в Ленина стреляла не она, а мужчина; дело Каплан вновь принято на изучение следователями Генеральной прокуратуры и Федеральной службы безопасности России (Известия. 1993. 2 февраля).

Личность и образ Каплан были объектом пристального интереса Венедикта Ерофеева. Его последняя (неоконченная) пьеса так и называется – «Диссиденты, или Фанни Каплан». Там имя легендарной эсерки дано дочери директора приемного пункта стеклотары, при этом Фанни получает следующие характеристики: «Фанни Каплан – любимая дочь Каплана с врожденным, но трогательным идиотизмом. <…> „Ни одного героя – кроме Фанни – ни одного в разумном здравии, и это хорошо, потому что я [автор] в добром здравии за жизнь не встречал отнизу доверху“».

Также в воспоминаниях друга Венедикта Ерофеева читаем о том, как они в компании с автором «Москвы – Петушков» «играли в „фанечку“, или, проще, в „капланчики“. Пели оперы: импровизируя либретто и музыку, Боря Сорокин всегда пел Ильича – это у него в характере, а я – тогда еще только Черноусый, но еще не чернобородый, – пел партии М. Горького, Ф. Дзержинского, И. Сталина и прочих… а раз даже партию съезда коммунистической партии. Играли в „хорошеньких“ и „плохих“. Эта игра наподобие игры в морской бой в тетрадке в клеточку. Попал в „плохого“ – очки возрастают, попал в „хорошенького“ – штраф. „Плохими“ были и Брежнев, и Гомулка, и Вера Засулич, и Максимилиан Робеспьер, и Боря Сорокин, и бодливая черная коза Вениной [Ерофеева] тещи, и сама теща Кузьминична, и контролер Митрич, и Жан-Поль Сартр, и, конечно, – Ильич. „Хорошенькой“ всегда была „маленькая девочка из бедной еврейской семьи Фаня Каплан“» (Авдиев И. [О Вен. Ерофееве]. С. 86).

18.13 C. 39. …каким же мне быть теперь? Быть грозным… —

Во второй серии «Ивана Грозного» Эйзенштейна царь Иван IV (Николай Черкасов), начиная вендетту против злокозненных бояр, восклицает: «Грозным буду!»

18.14 Она сама – сама сделала за меня мой выбор, запрокинувшись и погладив меня по щеке своею лодыжкою. В этом было что-то от поощрения, и от игры, и от легкой пощечины. И от воздушного поцелуя – тоже что-то было. —

В сходной с Веничкиной ситуации оказывается один из ветхозаветных царей:

«Я видел его и Апамину, дочь славного Вартака, царскую наложницу, сидящую по правую сторону царя; она снимала венец с головы царя и возлагала на себя, а левою рукою ударяла царя по щеке. И при всем том царь смотрел на нее, раскрыв рот: если она улыбнется ему, улыбается и он; если же она рассердится на него, он ласкает ее, чтобы помирилась с ним. О, мужи! Как же не сильны женщины, когда так поступают они? <…> О, мужи! Не сильны ли женщины?» (2 Езд. 4: 29–32, 34).

18.15 …эта мутная, эта сучья белизна в зрачках, белее, чем бред… —

Сравнение «белее, чем бред» – из Пастернака:

Я больше всех удач и бедЗа то тебя любил,Что пожелтелый белый светС тобой – белей белил.

И мгла моя, мой друг, божусь,Он станет как-нибудьБелей, чем бред, чем абажур,Чем белый бинт на лбу!

(«Не трогать», 1917)

18.16 …седьмое небо! —

См. 32.19. Поскольку Веничка едет к любовнице на выходные, возникает законная ассоциация с монологом одной из лирических героинь Цветаевой: «Я – страсть твоя, воскресный отдых твой, / Твой день седьмой, твое седьмое небо» («Не самозванка – я пришла домой…», 1918).

18.17 И все смешалось: и розы, и лилии… —

Розы и лилии, будучи олицетворениями чистой, светлой, исключительно поэтической любви, смешиваются регулярно у поэтов – например, у Брюсова: «Молитесь о праздничных розах, / О лилиях чистых молитесь… <…> Молитесь о пламенных розах, / О лилиях белых – молитесь!» («Молитесь!», 1917). Сравнение возлюбленной одновременно с розой и лилией есть у Гейне в переводе Фета: «Она всей любви и желаний царица, / Мне роза, лилея, голубка, денница» («Лелеею, розой, голубкой, денницей…», 1857). У раннего Пушкина лилея также связана с розой: «Увяла роза, / Дитя зари. <…> И на лилею нам укажи» («Роза», 1815).

Кроме этого, вместе упомянуты розы и лилии в опере «Иоланта» Чайковского (см. 24.7), где в начале слепая героиня вместе с хором поет: «Вот тебе ландыши, розы, лилии, вот васильки». Забавно, что не только «розы, лилии», но и ландыши, и васильки фигурируют в «Москве – Петушках» (см. 22.24, 36.16, 45.15).

18.18 C. 39. …и в мелких завитках – весь – влажный и содрогающийся вход в Эдем… —

Вход в Эдем – ворота в рай. У Пушкина: «В дверях Эдема ангел нежный / Главой поникшею сиял…» («Ангел», 1827). Здесь: метафорическое наименование влагалища.

В идентичном обрамлении из роз (см. 18.17) вход в Эдем представлен у Гумилева: «Перед воротами Эдема / Две розы пышно расцвели…» («Две розы», 1911). Сравните также вход в Эдем у других поэтов. У Фета: «И вздохи неба принесло / Из растворенных врат эдема» («Пришла, – и тает все вокруг…», 1866); у Мережковского: «Как филина заря, меня бы ослепила / В сияющий эдем отворенная дверь» («С потухшим факелом мой гений отлетает…», 1886); у Сологуба: «Но радужных Эдемских врат / Смущенное не видит око» («Как было сладостно вино…», 1923), «Мое самовластительство поэта, / Эдемскую увидевшего дверь» («Я не люблю строптивости твоей…», 1925). В ином, но сходном с поэмой, контексте Эдем фигурирует у Эренбурга: «Что это – тяжелое похмелье / Иль непроветренный Эдем?» («Скрипки, сливки, книжки, дни, недели…», 1921).

18.19 Вы мне скажете: «Так ты что же, Веничка, ты думаешь, ты один у нее такой душегуб?» —

Фраза построена по аналогии с ранним Евтушенко:

А друзья засмеются: «Что ты, Женечка!Да и кто на ней, подумай, женится!Сколько у ней было-перебыло…»

(«Ира», 1957)

18.20 А какое мне дело! <…> Пусть даже и не верна. —

Вспоминается реплика пушкинского Алеко: «И что ж? Земфира неверна! / Моя Земфира охладела!» («Цыганы»). Похожие чувства испытывает лирический персонаж Брюсова: «Не все ль равно, была ль ты мне верна? / И был ли верен я, не все равно ли?» («Неизбежность», 1909).