Избранница горца - Монинг Карен Мари

Дэйгис стоял в коридоре за балюстрадой, которая выходила в главный зал, и чутко прислушивался. Оставив Джессику, он помчался на свой наблюдательный пункт, стараясь не попасть в поле зрения Кейона.

Его брат, Гвен и Хло надежно спрятались в дальней комнате. Всего несколько часов назад Дэйгис вынужден был скрывать свои планы и от них, чтобы его могущественный предок не смог прочитать и намека в их сознании.

«Это слишком опасно!» — рычал Драстен.

«Но это единственный выход, брат», — ответил он.

«Драгары знали это наверняка?»

«Айе».

«Очень многое может пойти не так, Дэйгис. Ты не сможешь контролировать происходящее».

Дэйгис не стал спорить. Риск был велик, и он знал это. Он должен был лишь подготовить сцену и надеялся, что инстинкты его не подведут и актеры сыграют, как надо.

Драстен не спешил соглашаться до тех пор, пока Дэйгис не заверил его, что при любом исходе Тревейн не передаст десятину. Что он сам остановит его при необходимости. Но только в самый последний момент, добавил он про себя.

В нескольких десятках метров от него, высоко на каменной стене, висело Темное Зеркало Невидимых.

Его поверхность была серебряной.

Дэйгис представил своего предка. Неужели Кейон растянулся на полу, заложив руки за голову, и, глядя в потолок, просто ждал смерти?

Если да, то он сам хотел бы убить Кейона, и причем всеми возможными способами. В крови Келтаров не было готовности к смерти. В особенности когда они встречали родственную душу и произносили свадебные клятвы. Дэйгис знал это. Он сам был в очень похожем положении.

И именно это дало Дэйгису подсказку.

Он посмотрел на часы.

«Жди предательства, — сказал он Джессике. — Жди предательства в самый последний момент».

Он не сказал ей, что предателем будет не Лукан, а он, Дэйгис.

Кейон прислушивался к часам, висевшим в главном зале, весь вечер отслеживая течение времени.

До полуночи осталось несколько минут, и он готовился в последний раз вдохнуть воздух. Он представлял лицо Джессики и собирался удержать ее образ до последнего мига.

Его отвлек звук приближающихся шагов. Она же обещала не смотреть, подумал Кейон, леденея.

Он дернулся и вскочил с пола, услышав звук, которого совершенно не ожидал.

Он услышал, как смеется Лукан Тревейн.

Нэй! Это невозможно! Этот ублюдок не мог пробраться в замок Келтар! Без посторонней помощи…

— О Господи, нэй, девочка, — прошептал Кейон. — Скажи, что ты этого не сделала. Скажи, что это не так.

Но ему не нужно было смотреть в зал, чтобы понять, что случилось непоправимое. И на самом деле он не мог винить ее. Он тоже не позволил бы ей умереть. Он горы бы свернул. За жизнь своей жены он сражался бы с Богом и дьяволом.

Джесси предала его.

Он слабо улыбнулся.

И тем самым оказала ему великую честь. Его Джессика любила его настолько, что нарушила ради него все правила, приговорила к смерти весь мир, только бы сохранить ему жизнь.

Он сделал бы для нее то же самое. Он во что бы то ни стало сохранил бы ее жизнь.

— Горец, — зазвенел голос Лукана, — ты мой еще на один век.

Улыбка Кейона поблекла. К сожалению, ее действия ничего не изменили.

— Только через мой труп, — пробормотал он. Что, как он всегда знал, было единственным способом.

Джесси смотрела вверх, на лестничный пролет высоко над залом. Там она спала каждую ночь, если Кейон не был свободен, чтобы присоединиться к ней в постели.

Он видел из зеркала, как она стоит рука об руку с его врагом. На миг Кейон зажмурился, словно стараясь избавиться от наваждения. А потом мягко сказал:

— Вызови меня, девочка. Ты ведь не хочешь этого делать. Ты должна позволить мне остановить его.

Джесси посмотрела на высокие древние часы в нише слева от лестницы. Пять минут до полуночи.

Прикусив губу, она покачала головой.

— Джессика, ты не только сохранишь мне жизнь, ты спасешь и его тоже. Мы ведь уже говорили. Ты должна вызвать меня наружу.

Она одеревенела от напряжения, но снова покачала головой.

Когда зеркало внезапно ярко засияло и зал исказился, в первый миг Джесси просто не могла этого осознать.

А затем Дэйгис вышел из тени за балюстрадой, и она поняла, что это он пробормотал заклинание, чтобы выпустить Кейона, — заклинание, которое она сама ему сообщила в тот первый день в библиотеке, — и сделал это так тихо, что ни она, ни Кейон не услышали.

Но почему?

— Дэйгис, что ты… почему ты… ох! — вскрикнула Джесси.

Он шагал прямо к Темному Стеклу, и она не сомневалась в его намерениях.

Ее ошеломило предательство Дэйгиса, и она не заметила опасности, пока не стало слишком поздно.

Лукан перебросил шелковый шнур через ее голову и крепко затянул его на шее, завязав удавку раньше, чем она сообразила, в чем дело.

— Сукин сын, отпусти ее! — заревел Кейон, вырываясь из зеркала.

Но вместо того, чтобы отпустить Джесси, Лукан слегка затянул удавку.

Девушка замерла. Ей было знакомо устройство гарроты. Один поворот, и она мертва. Она не осмеливалась сдвинуться на те несколько дюймов, которые были необходимы, чтобы воспользоваться кинжалом, который дал ей Дэйгис.

«Будь готова ко всему», — сказал он.

Теперь, горько подумала Джесси, ей понятны его слова.

Три минуты до полуночи

Лукан взял в заложницы его жену, набросил гарроту ей на шею.

— Возвращайся в зеркало, горец. Вернись в него по своей воле, и я сохраню ей жизнь. Пошел. Живее.

Кейон напрягся. Он должен был почувствовать это раньше, но ведь он ни о чем не подозревал. Айе, барьеры, не пускавшие Лукана в замок, были сняты.

Но барьеры, сковывающие магию Тревейна, все еще были на месте. А это значило, что он может заколдовать ублюдка, и тот не сумеет ему помешать.

Кейон открыл рот, и Лукан тут же зашипел:

— Скажи хоть одно слово из заклинания, и она мертва. Я не дам тебе шанса заколдовать меня. Если я услышу хоть один неверный звук, я сломаю ей шею.

Кейон стиснул зубы.

— Тебя это тоже касается, — рявкнул Лукан, обращаясь к Дэйгису. — Если кто-то из вас попытается произнести заклинание, она умрет. Возвращайся в стекло, Келтар. Немедленно. Мне пора передавать золото.

Столетия ненависти и злости захлестнули Кейона при взгляде на человека, который давным-давно украл его жизнь, а теперь угрожал его женщине.

Месть — вот для чего он жил так долго, что в нем почти не осталось ничего человеческого.

А потом появилась его чудесная страстная Джессика.

Когда-то ничего, кроме смерти Лукана Тревейна, не имело для Кейона значения. Не имела значения и цена. Еще недавно, двадцать шесть дней назад, он не желал ничего больше.

Но теперь, глядя на то, как древний враг удерживает в заложниках его жену, Кейон почувствовал, как у него внутри что-то меняется.

Его больше не волновало, выживет Лукан или погибнет. Важно было лишь вырвать из лап ублюдка свою жену и прожить достаточно долго, чтобы спасти ее. Чтобы она увидела рассвет завтрашнего дня и могла жить дальше. Она была его светом, его истиной, его самым сильным желанием.

Любовь к ней заполнила его, захлестнула, и в промежутке между двумя ударами сердца одиннадцать веков ненависти и жажды мести испарились, словно их никогда и не было.

Тревейн его больше не волновал.

Значение имела только жизнь Джессики.

Тихая решимость, неожиданное спокойствие заполнили душу Кейона. Никогда раньше он не ощущал ничего подобного.

— Ради тебя я бы тоже заключил сделку с дьяволом, девочка, — мягко сказал он. — Я бы тоже сделал что угодно. Я люблю тебя, Джессика. Ты моя единственная любовь. Никогда не забывай об этом.

— Возвращайся в стекло, горец! — зарычал Лукан. — Или она умрет. Я не шучу. Быстро!