Замок Фрюденхольм - Ганс Шерфиг

Шведский корреспондент и датский премьер встретились в ресторане на Лангелиние за богато сервированным столом с холодными и горячими блюдами, с большими рюмками ледяного шнапса, с видом на «Русалочку» и голубой пролив. Все вокруг дышало миром и покоем, совсем как в то апрельское утро, когда немецкие войска высадились на Лангелиние, не встретив помех со стороны датской обороны, ее морских фортов и минных заграждений.

Премьер-министр был в прекрасном настроении, его светлая борода излучала сияние, он улыбался теплому августовскому солнцу и радовался, что все обстоит так хорошо…

— Дания оккупирована, и это, конечно, печально, — сказал премьер-министр. — Однако страна сохранила самостоятельность и сама осуществляет административное управление. Достигнуты большие успехи; занятость, например, возросла. Сорок тысяч датских рабочих получили работу в Германии, и, насколько премьер-министру известно, они очень довольны. И в самой Дании ведется большое строительство, прокладываются новые дороги и — что очень важно — налаживается связь с Германией через Фемерн. Будущее нам улыбается.

На вопрос о взаимоотношениях между датчанами и немцами премьер-министр сказал, что иногда возникают неприятные инциденты, но в основном отношения хорошие. После того как немцы начали поход против большевизма, в датском общественном мнении произошел поворот в пользу немцев и Германии…

— Мы в Дании прекрасно понимаем, что в Европе установится новый порядок и что это внесет изменения и в нашу жизнь, — сказал датский премьер-министр. — Эти неизбежные изменения будут осуществлены под руководством Германии, но мы надеемся, что новый порядок будет вводиться постепенно, темпами и методами, наиболее подходящими для Дании и датчан.

Августовское солнце сияло над Лангелиние. С судоверфи слышались удары молота по стальной обшивке. Немецкий истребитель производил учебный полет над проливом и пикировал с отвратительным воем. Жители Эстербро совершали свою обычную послеобеденную прогулку, приветствуя друг друга и холодно оглядывая встречных немецких солдат. Девиц, гулявших с немцами, также встречали недоброжелательные взгляды земляков.

В проливе не было видно ни одного парусника. В порту царила воскресная тишина, краны не двигались, курсировали только датские каботажные боты да грузились несколько немецких судов, а с финского парохода выгружали лес. Паром на Мальме ушел в рейс без пассажиров.

Премьер-министр выпил последнюю рюмку коньяку со своим шведским гостем; прощаясь, он улыбнулся оптимистически, с верой в будущее. Все будет хорошо. И настоящее и будущее представлялось в самых радужных красках для Дании и датского народа. Его последняя фраза звучала так:

— Германию как теперь, так и в будущем следует считать главной державой в Европе!

57

Оскару через Эвальда сообщили, чтобы он был поосторожнее. Его энергично разыскивают. Полицейские побывали и у его жены, и у Якоба Эневольдсена, заглядывали и под кровать, и за занавески. Они выспрашивали о нем и хозяина молочного завода, устроили допрос соседям Оскара, запретив им на это время выключать радио. Это были два сыщика из Копенгагена — Хансен и Тюгесен, Они ездят в сером автомобиле. Они любезны и хитры. Остерегайся их!

Рассказывала об этом Маргрета, делая покупки в лавке и ощупывая пакеты с кофе из свеклы, чаем из хмеля и синтетическим маслом. Эвальд отпускал товары быстро и ловко и громко говорил:

— Рекомендую, фру. Это у нас хорошо берут! Замечательный товар! — а тихо спрашивал о полицейских. Как они выглядят? — Угодно ли фру еще что-нибудь?

Ловкий Эвальд и утешал и подбадривал. Если Йоханна снова стала сама собой, содержала в порядке дом, заботилась о Вилли и следила за своей внешностью, то это была заслуга Эвальда. Губы у нее снова стали красными, а она сама — молодой и красивой. Кто-то направлял ее жизнь, заботился о ней. Эвальд регулярно передавал ей приветы. Она снова была но одна.

Где скрывался Оскар, Эвальд не знал, а где он его встречал — не говорил. Но Оскар на расстоянии давал советы и заботился о семье.

По его совету она обратилась на молочный завод за работой, и ее взяли мыть по утрам бутылки. На это время Вилли она оставляла у Маргреты, где ему было хорошо, где Роза, Герда и Нильс ревностно следили, чтобы он не подходил близко к дороге.

Зарабатывала Йоханна мытьем бутылок немного, но лучше что-то, чем ничего. Работа была редкостью, найти работу считалось удачей, везением. Маргрета тщательно ее искала. В усадьбе пастора требовалась прачка, но в объявлении подчеркивалось — верующая. Садовник в замке нанимал женщин собирать ягоды, но он не желал, чтобы коммунистки собирали черную смородину в графском саду. В это прекрасное лето сотни тысяч здоровых мужчин ходили безработными, а их жены жаждали стирать, убирать комнаты, собирать ягоды, полоть. Хозяева могли выбирать и отказывать.

Енс Ольсен намекнул Маргрете, что у него много красной смородины, она может брать ее сколько ей угодно. Енс Ольсен не был ни злым человеком, ни фанатиком в своих политических взглядах. Он просто испугался полиции и не хотел, чтобы его во что-то вмешивали. Но он видел, что окружающие относятся к Маргрете с симпатией. Доктор Дамсё приходил к ней и пожимал ей руку; навещал ее и старый учитель Тофте. Видно, Мартин не совершил никаких бесчестных поступков и соседям нечего бояться. Поэтому Маргрета по-прежнему могла покупать молоко у Енса Ольсена, а не на заводе. Это было ближе, да и молоко у Енса было жирнее, поскольку молочным приказывали разбавлять молоко водой.

По внучке Енса Ольсена было видно, что молоко у него жирное. Она была похожа на шарик с ямочками на щечках и, сидя в своей колясочке, прыгала от радости и избытка здоровья. Но об ее отце ничего не было слышно. Он работал где-то в Германии, никогда не писал и знать не хотел своего ребенка. Просто понять невозможно, как это человек не питает никаких чувств к ребенку с такими очаровательными пухлыми щечками.

У каждого свои заботы.

Пекарь Андерсен, например, так и не получил возмещения за позор и обиду, нанесенную ему. Он не мог добиться своих прав ни в суде, ни в Министерстве иностранных дел. Он написал даже на немецком языке начальнику почты в Марктхейденфельде. Не известно, был ли там такой начальник, во всяком случае, он не ответил на письмо. Андерсен обратился к адвокату в Престё и узнал от него, что в теперешних условиях сделать ничего нельзя. Эта неприятная новость стоила ему денег.

Вот каковы немцы! Вот каков тот новый порядок, который они хотят ввести в Европе и во всем мире! Не болтайте мне больше о немецком порядке! Сына начальника почты из Марктхейденфельда никто не разыскивал, чтобы вернуть домой и наказать. Знал ли вообще кто-нибудь, где обретается этот Густав? Разве можно что-нибудь узнать? Парень мог быть на Черном или на Белом море. В каком-то месте на гигантском Восточном фронте. Андерсен не желал ему гибели на войне. Он по-прежнему поставлял нюрнбергские пряники и тевтонские торты из картофеля офицерам вермахта в Престё. Но пек он без всякого удовольствия. И не желал удачи и победы немцам. Ни пекарь, ни его жена не захотели присутствовать на прощальном вечере в честь добровольцев из Фрюденхольма, вступивших в добровольческий корпус «Дания», чтобы помочь немцам на Восточном фронте.

Во Фрюденхольме нашлось всего четыре человека, выразивших желание отправиться на Восточный фронт. Два сторожа из замка, Хольгер и Курт, мечтали захватить земли и самим стать помещиками в России. Да два батрака у Нильса Мадсена, жаждавшие приключений и прогулок в военной форме и высоких сапогах. Слишком жирно было бы устраивать для них вечер. Но было выражено пожелание официально отметить отъезд этой четверки и сказать им несколько ободряющих слов от имени их родного прихода.

Председатель приходского совета не хотел ввязываться в это дело и сказался больным. Расмус Ларсен взял на себя труд произнести речь от имени прихода. Пастор Нёррегор-Ольсен, конфирмовавший обоих парней, также выразил пожелание сказать несколько слов.

Торжество происходило дождливым днем у памятника К. К. Скьерн-Свенсену. Мало кто из жителей явился на это торжество. Не то, что в прошлое лето на вечер песни, организованный учителем Агерлундом, когда население округи в песне искало утешения и единства. Нильс Мадсен и его супруга, конечно, пришли вместе со своими батраками. А также управляющий и скотник из Фрюденхольма и еще несколько работников из поместья. Но сам граф был в Копенгагене и не мог украсить торжество своим присутствием. Появился еще Мариус Панталонщик да несколько детей, игравших рядом в бомбоубежище.

Из Престё прибыли четверо полицейских для охраны четырех добровольцев от их земляков и для обеспечения порядка и спокойствия. Из других районов страны, где проводилась вербовка в добровольческий корпус, поступали сообщения о нападении черни на добровольцев, поэтому Нильс Мадсен заблаговременно попросил прислать полицейскую охрану.