Асьенда - Изабель Каньяс

Я прошел мимо Хуаны, оставив ее вопрос без ответа. У меня не было терпения ни для одного Солорсано. Не сегодня. Не тогда, когда ненависть разрывала мне ребра, пока я шел сквозь ночь.

Ненависть к Солорсано, к донье Каталине. К самому себе за то, что подверг Палому опасности.

Она не может находиться здесь. Не с этими чудовищами.

Я найду путь к ней, к этому месту – даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Ни один Солорсано не встанет у меня на пути. Горе превратило эту мысль в раскаленную молитву, отпечатавшуюся на моих костях обещанием.

Господь, помоги мне вернуться.

26

Беатрис

Настоящее время

Мы с Паломой ждали в кабинете у спальни, пока там находилось такое количество людей, какое эта комната не видывала до сегодняшнего дня: Падре Андрес, Хосе Мендоса и каудильо Викториано Роман – местный военный офицер, назначенный следить за порядком в районе Тулансинго. Он со своими людьми прибыл с удивительной быстротой, учитывая время, в которое за ними послали. Люди Романа сейчас обходили территорию в поисках преступников.

Мы послали и за врачом, но его не было в городе. Его супруга сообщила гонцу, что он находится в почти дне дороги отсюда, в асьенде Алькантарилья. Он уехал навестить беременную дочь землевладельца, подхватившую лихорадку, и вернется, как только сможет.

Палома стояла в дверном проеме. По ее настоянию я переоделась в подобающую одежду, но волосы оставила нетронутыми. Я не надела ни чулок, ни туфель, и теперь ступни, покрытые растрескавшейся грязью со двора, пачкали ковер.

– Донья Солорсано, – Роман позвал меня из спальни.

Я испуганно подняла голову. Палома озабоченно нахмурила брови и прошептала:

– Они вас зовут.

Я знала. И все же застыла в нерешительности. Я не хотела проходить сквозь дверь, ведущую в спальню, но так было нужно.

Я проглотила ужас, стоящий в горле, и шагнула в комнату.

Андрес с Хосе Мендосой стояли ближе к двери, около моего трюмо. Роман стоял на противоположной стороне комнаты, прямо напротив них. Грубым и властным жестом он указал на стену.

– Вы обычно открываете это окно на ночь, донья?

Я должна была смотреть на него. Я старалась изо всех сил. Но против своей воли, словно по вине силы притяжения или от тяжести ужаса, мой взгляд упал на кровать.

Родольфо лежал на спине, закутанный в простыни. Лицо его было бледным, открытые глаза со стеклянным, замершим взглядом – расширены от ужаса, как у Аны Луизы. Как и Ана Луиза, Родольфо был мертв.

На этом сходства заканчивались.

Кровь пропитала его сорочку и простыни, жутко-черные в утреннем свете. Кровь расползлась до изголовья кровати и пролилась на пол. Ею была перепачкана даже оштукатуренная стена под окном, где стоял Роман, ожидая моего ответа.

Горло Родольфо было перерезано от уха до уха, как у овцы после убоя. Красные края разреза в свете выглядели неподобающе, но я не могла отвести взгляда.

Не могла.

Даже когда Родольфо по-птичьи резко повернул голову, и его глаза забегали по комнате, осматривая ее, после чего остановились на мне. Его прекрасные бронзовые волосы откинулись на подушку, когда невидимая нить, будто привязанная к его грудной клетке, потянула его так, что спина выгнулась.

Он не отрывал от меня взгляда, но глаза его были невидящими. Стеклянными и пустыми.

Затем он заговорил.

Или скорее что-то оживило его губы, двигающиеся скованно и мучительно. Голос, исходивший от него, не принадлежал ни ему, ни какому-либо другому мужчине. Это был женский голос, голос молодой девушки, наполненный злобой.

– Отвечай ему, дрянь.

В ушах зазвенела тишина. Я оторвала взгляд от Родольфо и, ошеломленная, посмотрела на Андреса. На Хосе Мендосу. На Романа. Все они ждали от меня ответа.

Они не слышали голоса, исходящего от Родольфо. Они не видели, как резко дернулась его голова и как задвигались концы пореза у шеи, превращаясь в рот огромного чудовища.

– Отвечай!

Я снова посмотрела на Родольфо. Этот голос… Эти движения, похожие на судорогу рывки, искажающие мертвое, холодное лицо моего мужа…

– Расскажи ему правду!

В глазах начало темнеть.

Словно вдалеке я услышала, как кто-то говорит: «Она сейчас потеряет сознание». Андрес, стоящий рядом, взял меня под руку и вывел из комнаты.

– Расскажи ему правду!

Больше никто не слышал этого голоса. Никто не видел происходящего прямо перед их глазами в холодном свете утра.

Именно Палома помогла мне спуститься и как можно быстрее вывела на улицу. Я упала на колени, и меня вырвало в клумбу с мертвыми цветами, стоящую у ступеней. Палома села рядом.

Я отплевывалась, пока кислота жгла мне нос и глаза. Палома достала из потайного кармана носовой платок и вытерла мне лицо, сама она в этот момент оставалась спокойной и мрачной. Затем она провела меня к ступеням и усадила рядом с собой, крепко держа за руку.

– Прости, – сказала я, сжимая платок.

Палома отпустила мою руку и погладила по спине.

Значит, теперь вы одна из нас. Значит, вы застряли в Сан-Исидро, как все мы.

Но больше всего на свете мне хотелось оказаться как можно дальше от Сан-Исидро. Я хотела вернуться в столицу, хотела обжигать руки и гордость горячей водой, стирая грязное исподнее тети Фернанды. По крайней мере, мама была бы рядом. По крайней мере, я бы крепко спала. По крайней мере, когда люди умирали, они оставались бы мертвыми.

Глаза наполнились слезами. Как я презирала маму, настаивающую на том, что замуж нужно выходить по любви! Как уверена я была в своей правоте, считая, что лучше быть практичной и пожертвовать любовью, какая была у мамы с папой, ради загородного поместья и обеспеченности!

Но что принесла мне моя жертва? Асьенду Сан-Исидро. Сумасшествие и пытки. Это место никогда бы не стало домом для моей матери, как бы сильно я ни старалась все исправить и сколько бы фарфора и стекла ни заказывала из столицы. Сколько бы обрядов изгнания ни пыталась провести, чтобы вытащить зло из самого основания этого дома. Мама никогда бы не высадила в этом саду ни цветов, ни апельсиновых деревьев, ни оливок, которые землевладельцы обсуждали за ужином и хотели разместить у себя в поместьях. Никогда бы не разводила тут райских птиц.

Это место было проклято.

Оно никогда не станет домом.

Ни мне. Ни ей.

– Я хочу уехать, – прошептала я, держась руками за голову. – Уехать