Сумерки человечества - Кирилл Тимченко

Нам открыли без вопросов, только задержали на минуту, потребовавшуюся для того, чтобы ворота открыли. И за ними начинался совсем другой мир.

Мир Свободной Республики, который мне не очень понравился.

Все свободное место перед больницей занимали машины всех возможных марок, объединяло которых только одно – высокая проходимость. Некоторые были буквально изгвазданы в грязи, что свидетельствовало о большом проделанном пути. Другие уже успели покрыться пылью.

Отдельные машины несли на себе отпечаток одаренной технической и творческой руки, переделанные с учетом современной ситуации. Мощные кенгурятники, забранные решетками стекла, поднятые над дорогой корпуса, сидящие на мощным амортизаторах, выглядели внушительно и вызывали уважение. Для маскировки все тоже были затянуты сетями с зеленой бахромой, но многие и так были перекрашены в различные оттенки зеленого, поэтому с воздуха заметить это все вполне проблематично.

А вот уже у самых стен зданий, в тени, начинались торговые прилавки.

Кажется, здесь буквально собралась вся голытьба и беднота, никуда не девшаяся даже после зомби. А может, просто те, кому не очень повезло.

Вообще, большая удача, что с нами все пошло по такому пути. Мы вооружены, обеспечены и можем постоять за себя. А вот если бы меня все это встретило, скажем, дома. С какой вероятностью я смог бы найти оружие? Или выбраться из безликой массы беженцев, чудом спасшихся из умирающего города? Ведь сколько таких же людей, ничем не хуже и не лучше меня, выброшенные из привычной жизни смрадным приливом мертвечины, со страхом ползали по подвалам, спасаясь от зомби, безоружными в панике метались по улицам, не понимая, что же происходит. Заходили уже в пустые магазины, набравшись смелости выйти или уже просто одурев от голода, только для того, чтобы увидеть пустые полки и выпотрошенные холодильники, так как уже все вывезли. Или выскакивали из парализованных и вставших навек пробок, медленно пожираемых подходящими мертвецами.

Напуганные, потерянные, боящиеся как своих собратьев-людей, так и мертвецов, не имея шансов выбраться из города, в котором уже все улицы были запружены зомби, ютились по подвалам и гаражам, запирались в квартирах или служебных помещениях, без еды и питья. Почти все погибли, а кто-то превратился вот в это, забыв или отбросив за ненадобностью свою прежнюю жизнь. Мир изменился и сломал всех, кто оказался у него на пути.

Напуганные до пены у рта, бегающих глаз и вечного заикания, одетые в изодранные и испачканные вещи, уже утратившие прежнюю форму, грязные и вонючие, с вытянутыми в молчаливой просьбе руками, они сидели или стояли на коленях около входа, молящими взглядами провожая каждого, кто входил или выходил. Другие, еще не забывшие человеческого достоинства, пытались подняться, разложив на грязных тряпках свой товар и больше умоляя, чем предлагая его купить. Все действительно нужное или полезное вывозилось из города фурами и грузовиками, им же оставались либо ненужные, либо отброшенные как брак остатки. Старые фары из машин, местами битые или запачканные кровью, свечи зажигания, мятые или грязные книги, какая-то одежда. Шелковые рубашки и галстуки… Кому они теперь нужны. Один старичок в оборванном пиджаке со скорбным видом пытался продать толстые тома энциклопедий, которые он непонятно как притащил на себе. Шесть или семь толстых, грязных и захватанных томов лежали прямо на асфальте перед опустившимся на колени стариком в очках. Когда мы притормозили рядом, он с надеждой посмотрел на машину, но тут же снова отвернул взгляд.

Дядя Коля остановил машину и заглушил мотор.

- И что теперь? – он посмотрел на меня с таким видом, словно я был во всем этом виноват, - Как прикажешь осматриваться?

- Пока никак, - я чуть приоткрыл дверцу, но потом подумал и захлопнул ее обратно. Сняв с лица респиратор, убрал его в сумку, а на лицо нацепил резиновую маску ГП-7. Фильтр был совсем свежим, поэтому первый же глоток воздуха оказался чистым, но совершенно пустым, без вкусов и запахов.

Даже чувство горчинки, никогда не покидающее респиратор, от постоянных пожаров, разложения и вытекающих из брошенных резервуаров химикатов, и то отступило.

- Вы останетесь в машине, - прогудел я сквозь фильтр, обращаясь к дяде

Коле, - не хочу, чтобы ее угнали, да и на нашем фоне вы будете слишком выделяться. А мы втроем пойдем и посмотрим, что тут к чему. Света, ты тоже лучше надень противогаз.

- Это еще зачем? – возмутилась она, - Мне и в респираторе жарко, а так я вообще вся потом истеку. Сейчас же, считай, лето. Вон как на улице жарко.

- Не лето, а весна, - напомнил я, - а противогаз ты надела бы даже если бы зима была. Дело не в том, что мне этого хочется, а в том, что у нас есть немаленький шанс здесь встретить старого знакомого, при этом мне очень не хочется, чтобы он нас узнал. Лучше от этого нам точно не будет.

- Это кто еще такой? – удивилась она, но все же полезла за противогазом.

- Помнишь такого Павла? – я чуть поправил зеркало заднего вида, чтобы посмотреть ей в глаза, - так вот, есть все основания думать, что он жив и здравствует. И есть свидетельство, что обретается он именно здесь.

- Почему ты раньше не сказал? – удивилась она и сразу выглянула в окно, словно ожидая увидеть, как он там стоит и сверлит ее взором.

- А зачем? – беззаботно спросил я, вылезая на улицу, - меньше знаешь, крепче спишь. Или у тебя есть к нему что-нибудь личное?

- Ничего у меня к нему нет, - с вызовом бросила она, спускаясь следом, – кроме желания сказать ему, что он трус, предатель и истерик.

- Этого делать явно не стоит, - включился Влад, обходя машину и присоединяясь к нам, - если у него на вас зуб, то нам это может выйти боком. Хорошо бы, если все пройдет тихо и незаметно, а то ведь и за шпионов нас принять могут

- Спасибо, что просветил, - съязвил я, - без тебя бы никак не додумались. А теперь, если никто не против, предлагаю все же зайти внутрь, а не препираться здесь.

Кивнув на прощание дяде Коля, оставшемуся внутри и сейчас занятого разборкой своего автомата, мы вышли на небольшую дорожку между машинами с одной стороны, и тем нищим рынком с другой, прижатому к стене. Бродяги и нищие расползались от нас в разные стороны, словно мы горели, и явно не желали оказаться у нас на пути. Продавцы с надеждой смотрели на нас как на потенциальных покупателей, хотя ни у одного не было вещи, которая могла заинтересовать одного из нас. Либо они были настолько широко распространены, что достать их не составляло труда, как, к примеру, скрученные в мотки провода, либо они просто были никому не нужны, вроде энциклопедий у старика. Самые смелые из них протягивали к нам руки, словно пытаясь остановить, но столкнувшись хоть с кем-нибудь из нас взглядом, тут же убирали их.

У одной мы все же остановились. Женщина лет сорока, когда-то ухоженная и следившая за собой, но сейчас вконец опустившаяся, ползающая по земле на двух замотанных грязными бинтами культях, одетая во что-то, напоминающее мешковину, с разбитым и посиневшим лицом, через которое по диагонали шел длинный рубец, плаксивым и шепелявым голосом обратилась к Свете, набравшись смелости схватить ее за штанину.

- Госпожа… Милостивая госпожа… - она в страхе приоткрывала рот, в котором не хватало половины зубов, и жмурясь, будто ожидая удара, но не отпуская ее штанину, молящим взглядом смотрела Свете прямо в глаза, - Вы ведь девушка… Молодая, красивая девушка.

Света не выдержала и остановилась. Она была очень добрым человеком, редко проходящая мимо чужой боли со спокойным видом. Хотя в последнее время эта черта ее характера сильно ослабела и забилась куда-то глубоко, но никогда не исчезала окончательно, поэтому такое явное обращение заставило ее остановится. Женщина же, обрадованная успехом, держалась за ее штанину как за последнюю ниточку.

- Госпожа… Купите… Прошу госпожа… Вам это еще пригодится… - в руках у женщины был небольшой пакетик с несортированной косметикой, явно второпях схваченной с полки или ночного столика. Некоторые тюбики были открыты, у духов не хватало колпачков или были плохо закрыты, пудреница и вовсе раскрылась, рассыпав содержимое по пакетику. Женщина продолжала настаивать, - вы девушка, молодая, вам пригодится… Купите…

Света посмотрела на меня странным взглядом, не похожим на виденное мной раньше. Она понимала, что ей это не нужно даже даром, но и просто уйти, вырвав ткань из слабой ладони, тоже не могла.

- Сколько? – спросил я в ответ на ее немые колебания у женщины, - за все?

- Еды, господин, - сказала она, поворачиваясь ко мне. Полные боли глаза обожгли не хуже раскаленной кочерги, - Пуль не надо. Пули заберут.

Господин, еды, я три дня ничего не ела.

Я похлопал себя по карманам разгрузника, но не нашел ничего съестного.

Там были только патроны и завалявшиеся туристические мелочи, необходимые при переходах, но совершенно ненужные в этой ситуации. Тогда я молча посмотрел на Влада. Он, казалось, пытался отделиться от ситуации, но увидев мой взгляд, закатил глаза к небу и глубоко вздохнул. И все же достал из верхнего кармана разгрузника шоколадный батончик из туристического набора, положив в мою вытянутую ладонь. Руку я не убрал, только внимательнее на него посмотрел, перевел взгляд на руку, после снова на Влада.