Квадрат жизни. Грань первая. Путешествие - Дар Амурский

Яркий луч восходящего солнца игриво светит в лицо, пробуждая к жизни. Удивляюсь, что изменил собственному правилу, проспав рассвет на добрую четверть часа. Решаю не медлить, и скорее наверстать упущенное время, благо выход наружу имеется. Сворачиваю спальник, с запозданием улыбаюсь уцелевшей мандолине, и иду к треугольному проему. Прирожденная стройность позволяет как протиснуться между камней, так и удержаться на крохотном уступе, который выступает из вертикальной гранитной стенки, треснувшей надвое. Подо мной, пятью метрами ниже, вьется горная тропка. Вверх уходит почти ровная каменная поверхность.

Саркастически смеюсь, понимая, что злобная шутка судьбы удалась, свободу вижу, а выбраться никак. Прикидываю свою возможности спрыгнуть или залезть, но все тщетно и ведет к условной гибели. Задним умом понимаю, что при первом падении должна была сработать система безопасности, чего не случилось, а это означает мою абсолютную уязвимость. Большая цена за осознанность, вкупе с ловушкой для излишне целеустремленных личностей приводит меня в уныние. В голове возникает один из осколков памяти об излишней спешке с перевалом, через который тащил троих людей. Гору одолел, но спешка сыграла против меня, как и сейчас.

Ум рад собственному неведению о числе оставшихся дней. Отстраненность позволяет не впасть в истерику, а память услужливо подбрасывает сюжет из недалекого прошлого. Гляжу сквозь светлеющее небо и заново переживаю двойную неудачу. Спешил тогда изо всех сил на встречу с новым заказчиком. Перегрузил машину и серьезно сломал, да так, что на трассе не починить. Прилично потратился на такси, лишь бы успеть, а в итоге получил отказ. На этом месте останавливаюсь. С ужасом думаю об окончательной гибели моей мечты, во всяком случае, при этой попытке. Смиренно принимаю поражение. Успокаиваюсь, осматриваюсь и замечаю своего черного спутника. Видимо следящая система до сих пор старается задурить мне голову, несмотря на свершившуюся неудачу.

Самоедством решаю не заниматься. Вспоминаю счастливого художника, сроднившегося с землями парка. Живу и наслаждаюсь маленьким бытием. Может быть и проедаю оставшиеся рационы впустую, зато второй день кряду созерцаю грандиозный вид на предгорья и туманные дали, наверстывая упущенное в пути. Мандолина приятно разбавляет бесконечный досуг. По очередному кругу играю все мелодии, какие помню, даже подпеваю тихо, остерегаясь вызвать обвал, мало ли. Настроение граничит между счастливым безумием и высшим уровнем просветления, хотя не знаю каково оно. Изредка посмеиваюсь засевшей в голове мысли, что получил то, что желал весь поход, то есть абсолютное отстраненное одиночество, дабы никто не мог помешать моему путешествию.

Обедаю на полюбившемся мне скальном выступе, размышляю о своих ошибках. Слышу звук скорого шага, раздающийся снизу. Вскоре, на недосягаемой для меня тропе, показывается смутно знакомый человек. Жду его приближения и признаю своего лучшего в жизни наставника, чьим методом дыхания пользовался до сих пор. Бурного восторга не выражаю, а доедаю последнюю ложку и односложно окликаю нежданного спасителя. Он резко останавливается, молча смотрит на меня, то ли с недоумением, то ли с презрением, поэтому приходится коротко обрисовать свое положение.

Мой бывший учитель крутит головой, что-то прикидывает, пройдясь вперед, и говорит:

— Собирайся и жди прямо здесь, — после удаляется легкой, почти невесомой походкой.

— Мне и собирать нечего, — говорю ему в спину, а мысленно продолжаю. — Мне бы так в гору ходить, неделей раньше на вершине оказался.

Скоро сверху слышится шуршание подошв по предательскому снегу. Спускается трос, с карабином на конце. Все ясно без слов. Пристегиваю крюк с защелкой к поясу и немного кривлюсь, осознав себя пассивным грузом. Однако спаситель не торопиться вытягивать меня как мешок на лебедке, поэтому с радостью взбираюсь своими силами, используя универсальный карабин и упираясь ногами в скалу, благо трос где-то надежно закреплен. Спустя пару минут встречаюсь лицом к лицу с посланником удачи, и ощущаю неловкость, сродни той, которая возникает перед родителем, если оплошал при попытке самостоятельной жизни. Отстраненность вовремя позволяет мне взять себя в руки.

Непостижимый наставник понимает мое замешательство, усаживается, скрестив ноги, и говорит:

— Вижу собственных сил тебе не хватило, и милости гор тоже не получил. Однако, упёртости тебе не занимать, если без особого снаряжения на такую высоту забрался, к тому же один.

— В этом-то и ошибка, — извиняющимся тоном говорю в ответ. — Мог бы с одним художником подняться, если не считать других неслучившихся попутчиков, но передумал, вот и попался.

— Что сделано, то сделано, однако не забывай, — он глядит на вершину, щурясь от солнца. — Выше нас ждет иная среда, все иное, и к ней ты тоже не готов, поэтому запоминай.

Он начинает выполнять очередное упражнение, чередуя вдохи, выдохи и задержки, видимо контроль дыхания его инструмент на все случаи. Приходится настроиться и повторять в такт наставнику, во второй раз выручающему меня. Сразу понимаю, что предупреждение касается горной болезни, которую вовсе не брал в расчет. В пользе практики не сомневаюсь, ибо успел оценить пользу других приемов. Пока дышу, пытаюсь понять, либо этот человек находится вне власти следящей системы, ведь она меня как бы списала в расход, либо действует с ней заодно, что сомнительно, всё-таки дал шанс на победу.

— В твоем уме такой же бардак, как в палаточных стоянках, — говорит совершенный мастер. — Не знаю, о чем ты думаешь, но практика показывает твои заблуждения. Но это был прием физический, а тебе нужен и другой. Дыши на восходе и закате, до предела растягивая вдох и выдох, расслабляйся, когда мысли приходят в смятение и душа не спокойна. Это всем свойственно.

— Наверно у меня вообще сплошные ошибки и заблуждения, начиная от жесткого режима с отказом от всех возможных излишеств, и заканчивая пренебрежением попутчиками, хоть революцию в сознании устраивай.

— Перестань, режим не является грехом. Можешь уже начинать второе упражнение, уже разнервничался. На самом деле все неважно и существенно одновременно. Проще на жизнь смотри, не уклоняйся и не втягивайся. Дыши, радуйся и иди легко. Удачи, — договорив, несравненный мастер плавно встает со своего места, и поднимает обе руки вверх, на прощание.

Скользящей походкой он обходит опасный нанос снега и возвращается на тропу, оставив меня одного. Понимаю, что он неосознанно выполнил условие моей закладки на отстраненность, но в целом прав, ибо у каждого свой путь наверх. Разум шепчет мне, что можно последовать за ним попятам, и упростить свою задачу, но больше препятствий впереди не замечаю, а только длинный и крутой подъем. Продолжаю дышать по-новому и силюсь понять, за какие заслуги в моей жизни вновь возник этот мастер.