Полет орлицы - Дмитрий Агалаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажите ради всего святого, графиня, что приключилось?
— Жанна, мы сделали все, что от нас зависело…
— Я… не понимаю вас…
— Они продают вас.
— Что?!
— Вы знаете, мой муж — вассал Филиппа Бургундского и во всем обязан подчиняться ему. Он так поступает против своей воли, не вините его, но дело уже решенное.
Брови Жанны нахмурились:
— Поступает против своей воли? Объясните же!
— Как военнопленная, вы принадлежите Филиппу Бургундскому. А герцог Бургундский продает вас англичанам. Мы умоляли графа не поступать так, но он отказал нам. Он бы потерял рыцарскую честь, стал клятвопреступником и смертельным врагом своему сюзерену. Он отказал нам, простите его…
Жанна не желала верить в услышанное.
— Меня продают англичанам?!
Она заметалась по своим покоям так, как мечется от стены к стене голубь, случайно залетевший в чью-то комнату.
— Жанна, милая Жанна, я не знаю, что сказать вам…
— Уходите, прошу вас, уходите! — Жанна бросилась на кровать. — Прошу вас! — точно заклинание, повторяла она.
Графиня ушла.
Через час в коридоре возникло копошение, бряцание оружия, голоса. Она поняла — к ее дверям приставили стражу. Все было кончено. Старая графиня умерла — так Господь отступился от нее, Девы Жанны. Не было больше сил, желания жить. «Ты должна знать — тебя ждут испытания! Тебя ждет плен, Жанна! Покорно прими все, что выпадет на твою долю, и не ропщи…» Холодный ветер врывался в ее душу, принося эти слова, и он же уносил их прочь. Сердце было пусто. От нее отказался «любимый король» — это и оказалось началом краха, смерти… Надо было только угадать! А она не смогла, не решилась…
…Жанна стояла на краю карниза — внизу была каменная площадка, и бледный свет луны неярко обливал ее лунным серебром. Окно нараспашку. Ночной осенний ветер наполнял ее всю — до краев. И от его легких порывов было легче. Где-то справа блестела каска стражника.
Каменные плиты внизу, под окошком, и лунный свет…
«Если я нужна Господу, — прошептала она, — он позволит мне убежать, если нет, то и жить мне незачем!»
Она вывалилась в пустоту, расправив руки, как крылья, до боли стиснув рот, хотя крик так и норовил вырваться из нее — оглушительный, страшный. Она падала молчком, не нарушив тишины, но оглушив саму себя пронзительным стоном, идущим из самого сердца…
А потом глухо ударилась о камни…
Ее нашли тотчас, перенесли в одну из комнат, куда сразу же сбежались все, кто был заинтересован в том, чтобы она жила. Жан Люксембургский думал о потерянных деньгах, возможно, жалея и саму пленницу. У епископа Бове хватало сердце от одной мысли, что он может привезти Бедфорду только труп девицы, которую народная молва с тех пор раз и навсегда назовет святой. Прибежала Жанна де Бетюм и ее дочь, хотя девушку и не хотели пускать…
И еще — врачи. Все врачи, которые были в замке.
— Это чудо! — оглядывая присутствующих, говорил первый лекарь Боревуара. — Она жива! Упасть с такой высоты! Дева цела-целехонька! Ни одного перелома! Святой Михаил! Это же чудо!
Пьер Кошон бормотал молитву, с пронзительной искренностью молились и две Жанны — де Бетюм и де Бар, даже суровый Жан Люксембургский думал о провидении Господнем…
И впрямь — случилось чудо. Упав с большой высоты на голые камни, Жанна отделалась ушибами и ссадинами, а во всем остальном осталась жива-здорова.
Потом ее лечили, ухаживали за ней, как за белой голубкой, поранившей крыло. В один из этих дней в Боревуар на имя Кошона было доставлено два письма. Первое — от Парижского университета, второе — от лорда Бедфорда.
«Мы с огромным удивлением отмечаем, — писалось в первом письме, — что отправка этой женщины, называемой Девой, столь надолго откладывается, что наносит вред вере и церковному правосудию…»
Парижский университет нервничал — Тома де Курселю, главному поборнику искоренения ересей, не терпелось поскорее дотянуться до Жанны. Но Кошона только разозлило это письмо. Если бы они знали, каких трудов ему стоила эта купчая! Сколько нужно было потратить сил, применить ловкости, изворотливости, чтобы заполучить девчонку!
— Легко писать депеши и отправлять их из Парижа, как почтовых голубей! — обиженный, пожаловался Кошон Жану Люксембургскому. Прелат выждал паузу. — Вот что, граф, я также получил письмо от лорда Бедфорда. Он попросил заверить вас, что означенную сумму вы получите в Ле-Кротуа. Регент рекомендовал перевезти Жанну наиболее безопасным путем — через север Франции — в Руан. Тем более, что Нормандия платит выкуп за Жанну, и Нормандия потребует показательного процесса над ней. Да поможет нам Господь!
19
Она уже забыла, каково это, когда руки связаны. Точно вновь вернулись те часы, когда ее везли из-под Компьена в Мариньи переброшенной через лошадь.
— Я хочу оградить вас от новой попытки самоубийства, только и всего, — объяснил Жан Люксембургский этот поступок.
— Самоубийство — смертный грех! — сопротивлялась Жанна. — Никогда бы я не осмелилась разгневать моего Господа! Я только хотела… убежать.
Лицо графа Люксембургского, изуродованное шрамами, было непроницаемо.
— Тем более, Жанна. Этого я никак не могу допустить. Вы — дорогой приз.
…В телеге, под осенним небом Пикардии, Жанна вспоминала лица двух женщин, неожиданно возникших в ее жизни. Они по-христиански отнеслись к пленнице и так же быстро расстались с ней по воле их властелина. Вспоминала прощание. Супруга Жана Люксембургского сдерживала слезы, стоя у ворот, юная герцогиня рыдала навзрыд, закрыв лицо руками. Вот для кого купля-продажа подруги оказалась истинным горем! «Покорно прими все, что выпадет на твою долю, и не ропщи…» — глядя в небо, твердила Жанна одну, единственную фразу, однажды услышанную под Мелёном в крепостном рву.
Пока Жанну везли по тщательно выбранному маршруту, под Компьеном для бургундцев и англичан начался Судный день.
Филипп Бургундский отбыл в Нидерланды — ему предстояло бороться за наследство, главнокомандующим герцог назначил Жана Люксембургского, вернувшегося после удачной сделки к своим полкам. Но выдохлись не только осажденные в Компьене, но и осаждающие — каждый день от артиллерийского обстрела погибали те, кто жаждал смерти городу.
Тем временем войско маршала де Буссака вошло в те земли, что были заняты противником.
Опыт заставил французов поумнеть. Под крепостью Вербери, на Уазе, что стояла юго-западнее Компьена, лицом к лицу оказались два войска — Карла Валуа и англо-бургундской коалиции. Но на этот раз французы, почти все — конники, готовые для быстрой атаки, не подходили близко. Они стали на полтора полета стрелы лучников Хандингтона, которых было около семисот человек. Войско англичан и бургундцев, по обычаю спешившееся, ожидало атаки. Расчет был простой — английские лучники смертоносным огнем сломят атаку рыцарской конницы, а бургундцы добьют противника в пешем строю. Но бой не начинался. Англо-бургундцы не знали, что сейчас, сделав большой обход со стороны Шуази, к воротам Шапель, напротив которых не было бастилий осаждающих, под конвоем ста человек в Компьен устремился обоз с продовольствием! А недалеко от Пьерфонских ворот, напротив которых бургундцы выстроили мощную бастилию, названную «Большой», и угрожали означенным воротам днем и ночью, в густом лесу затаился отряд Потона де Ксентрая числом в триста бойцов — в случае нападения на обоз они должны были внезапной атакой отбросить охотников за провизией.