Салтыков. Семи царей слуга - Сергей Мосияш

— Карл, что ты делаешь?

— В чем дело, дядя?

— Зачем ты велел арестовать жену?

— Но она испортила торжественный пир. Она посмела публично показать неуважение к моему другу королю и к нашему союзу.

— Но она же русская императрица, Карл.

— Сегодня императрица, а завтра я велю постричь ее в монахини и запереть в монастырь. Как это сделал со своей первой женой мой дед Петр.

— Я умоляю тебя, Карл, отмени свой приказ, ты шутишь с огнем у пороховой бочки.

Видимо, «пороховая бочка» убедила Петра.

— А-а, черт с ней, пусть пока гуляет.

— Значит, отменяешь?

— Отменяю… пока. Найди Борятинского, скажи ему.

Князь Борятинский ждал тут же, за дверью, и когда принц Георгий сообщил ему об отмене приказа, искренне обрадовался:

— Вот спасибо, ваше высочество, вот спасибо. Не дали греха на душу взять.

Ближе к вечеру он проник на половину императрицы и рассказал ей о случившемся.

— Спасибо вам, Иван Сергеевич, — поблагодарила его Екатерина Алексеевна.

— За что, ваше величество?

— За то, что сообщили о беде, мне грозившей.

— Я предупредил вас, ваше величество, для того, чтоб вы знали, от чего вам беречься надо. Ведь он завтра может отдать приказ кому другому.

— И это я знаю, князь. Спасибо.

На следующий день явилась к императрице княгиня Воронцова-Дашкова, по ее лицу было видно, что ее переполняют важные новости, которые можно доверить только императрице.

Государыня попросила фрейлин выйти.

— Ну что у вас, Катя?

— Я только что говорила с воспитателем вашего сына графом Паниным, он тоже был возмущен вчерашней выходкой императора, назвав его в разговоре капралом. Более того, он высказал опасение, что нынче ваша судьба и судьба вашего сына на волоске. Петр в открытую отказывается и от вас и от сына и собирается жениться на нашей дуре Лизке. Когда я сказала Панину, что вам надо помочь, он ответил мне, что уже предлагал вам это, но вы отказались. Это правда?

— Правда, Катенька.

— Но почему?

— Потому что они говорили об этом, когда еще жива была Елизавета Петровна. Я не хотела их и слушать.

— Но что они предлагали?

— Они предлагали выслать Петра Федоровича в его Голштинию, объявить императором моего сына, шестилетнего Пашу, а меня регентшей.

— Но почему вы отвергли это предложение?

— Катя, Елизавета Петровна умирала, и я считала кощунственным говорить о наследнике еще живой императрицы. Я пребывала в таком горе, Катенька. Мне так было страшно потерять ее, ведь только она была искренней моей защитницей перед самодуром-мужем. Теперь ее нет, и ты видишь, что получилось… Он меня публично оскорбил, как уличную девку, и этим развязал мне руки.

— Вот именно, — подхватила со страстью княгиня. — Я пошла к Панину и говорю: «Дядя, что-то надо предпринимать, вы же видите, что творится». А он мне: «Вижу, капрал распоясался». Но согласился только на кандидатуру вашего сына с вашим регентством и только с согласия Сената. Я ему говорю: «Если вынесете это на Сенат, в тот же день окажетесь в крепости под караулом». Он говорит: «Боюсь, если случится переворот, может начаться междоусобица». А я ему: «Как только начнем действовать, все поймут, что причиной событий были злоупотребления вашего, капрала, и поэтому нет другого средства, кроме перемены царствующего лица». Он все сомневался в успехе будущего действия, и я ему назвала людей, готовых для этого.

— Зачем же, Катенька? Как вы можете рисковать чужими жизнями?

— Не беспокойтесь, ваше величество, Панин не выдаст.

— Ну и кого же вы назвали вашему дяде?

— Гвардейцев Пассека[68], Бредихина, Баскакова, Хитрово[69], братьев Орловых[70] и князя Борятинского.

— Иван Сергеевич уже вчера спас меня от ареста.

— Вот видите, даже адъютанты «капрала» за вас. Действуйте, ваше величество. Приказывайте мне, что надо делать?

— Катенька, милая, вы и так уже много сделали для меня. Я не хочу, чтобы вы рисковали своей жизнью.

— А-а, ерунда! — отмахнулась юная княгиня. — Я теперь не успокоюсь, пока на троне сидит этот хам. Голштинский капрал.

Екатерине Алексеевне, конечно же, было приятно слушать откровения пылкой и молодой княгини. Однако сама она открываться ей не спешила. И даже когда княгиня назвала Пассека и братьев Орловых в числе сторонников императрицы, Екатерина Алексеевна не рискнула открыть ей, что давно держит с ними связь, что знает об их замыслах, следуя мудрой русской пословице: «Береженого Бог бережет».

А ну болтнет где княгиня ненароком, той же сестре своей Лизавете — любовнице Петра. И все. И сама погибнет, и всех за собой потянет. Поэтому, прощаясь с ней, попросила:

— Катенька, милая, умоляю вас, не называйте этих имен больше никому. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Дашкова.

28. Переворот

В гвардии шла невидимая и неслышимая подготовка к перевороту, назначенному на время, когда император уедет к армии. В заговоре участвовали не только офицеры, о которых говорила княгиня Дашкова, но и рядовые солдаты.

Император назначил отъезд к армии после своих именин — 29 июня и собирался отметить их в Петергофе в окружении своей компании и голштинцев.

За несколько дней до этого он уехал в Ораниенбаум, где и предавался с любовницей и компанией дикому веселью. Императрица жила в Петергофе со своими фрейлинами.

Двадцать седьмого июня в Преображенском полку появился слух, что императрица погибла. Один солдат, знавший о заговоре, кинулся к капитану Пассеку.

— Ваше благородие, сказывают, что императрицу убили, — выговорил он, едва не плача. — Кого же мы на престол возведем?

— Глупости, — отвечал спокойно Пассек. — Выкинь из головы.

Однако солдат не успокоился, кинулся к другому офицеру, на беду не посвященному в заговор, и спросил его о том же. Тот встревожился:

— Ты с кем еще говорил об этом?

— С капитаном Пассеком.

— А он что тебе?

— А он сказал: глупости.

Офицер велел арестовать солдата и побежал к майору Воейкову. Майор смекнул, что раз Пассек не арестовал солдата, говорившего о возведении на престол императрицы, то, значит, он сам в заговоре.

И приказал немедленно арестовать Пассека.

В Ораниенбаум к императору был отправлен посыльный с донесением Воейкова: «Ваше величество, в столице заговор. Вам надо немедленно быть здесь». Но откуда было знать Воейкову, что уже около десяти тысяч гвардейцев ждут сигнала к выступлению. И уже через полчаса его донесение императору читали в Измайловском полку заговорщики.

— Так, братцы! — сказал Григорий Орлов. — Выступаем немедленно. Ты, Алексей, бери карету и скачи за императрицей в Петергоф. Бибиков[71], ты тоже с ним. Везите ее. Как только она явится живой и невредимой перед полками, все пойдет как по маслу. Ты, Федя, — обратился Орлов к младшему брату, — ступай к Воронцовой-Дашковой и сообщи ей о случившемся. И спроси: что, мол, делать? Как-никак она родная сестра любовницы Петра, интересно, что ответит?

— А ты, Гриша, где будешь? — спросил Алексей.

— Мы с Потемкиным[72] будем готовить гвардию к встрече ее величества. Да только быстрей, ребята, нельзя терять ни минуты. Железо добела раскалилось, ковать надо.

Июньские ночи светлы в Петербурге, от этого заснуть трудно. Императрица в своей комнате дворца Монплезир велела закрыть высокие окна шторами. Но все равно и в этом полумраке долго заснуть не могла, на душе тревожно было.

Теперь после публичных унижений она сама стала торопить события, возненавидев своего мужа вместе С его любовницей и компанией: «Или он, или я, другого не дано».

Казалось, только заснула, как громкий возглас «Ваше величество!» разбудил ее.

В дверях стоял Алексей Орлов.

— Пора вставать. Все готово для вашего провозглашения.

— Как? Почему?

— Пассек арестован.

Екатерину словно подкинуло на ложе.

— Я сейчас.

Орлов вышел, чтобы дать возможность женщине переодеться. Императрица быстро натянула платье, спешила так, что и в зеркало поглядеться не успела.

Орлов откинул ступеньки в карете. Екатерина опустилась на мягкое сиденье. Гвардеец захлопнул дверцу, прыгнул к кучеру на козлы, скомандовал:

— Гони!

И четверка помчала легкую карету. Рядом у самого окошка экипажа скакал на вороном коне Бибиков.

Орлов не давал коням перейти даже на рысь, выхватив у кучера кнут, хлестал по сытым спинам лошадей. Четверка шла махом, так что карета едва по воздуху не неслась, высоко подлетая на мелких ухабах, раскачиваясь из стороны в сторону.

Вскоре с четверки от гонки стала слетать лохмотьями белая пена.