Песня светлячков - Дж. А. Редмирски

– Я тебя не оставлю, – шепчу я, когда ее уводят с заложенными за спину руками. – Не оставлю.

В следующую секунду ее уже нет рядом.

Глава 28

Через год и две недели…

Я писал ей каждый день. Каждую неделю приезжал на свидание. Делал все, чтобы доказать Брей: мы по-прежнему вместе. И не только ей. Себе самому – тоже.

Брей приговорили к трем годам лишения свободы за непредумышленное убийство и бегство с места преступления, однако ее адвокат был уверен, что она проведет за решеткой менее половины срока. До этого у нее не было столкновений с законом, если не считать подростковых шалостей. Помогло ей и то, что она согласилась пройти тест на детекторе лжи. Поначалу суд противился тесту, поскольку против него почему-то возражали родные Джаны Макинтайр. В конце концов они перестали упрямиться.

Прошлое Джаны Макинтайр оказалось богатым на буйные выходки. Будучи подростком, она часто попадала в полицию, и ее хорошо знали в комиссии по делам несовершеннолетних. Почти везде в записях о причинах задержания фигурировала одна и та же фраза: «Агрессивное поведение с элементами насилия». Козырной картой адвоката Брей стало трехмесячное пребывание Джаны в колонии для несовершеннолетних. Туда она попала, жестоко избив в спортзале одноклассницу. В свете этой истории слова Брей о вынужденной самообороне выглядели более правдивыми. Она могла бы получить еще меньший срок, если бы не призналась, что поведение Джаны ее разозлило. Но в данном случае Брей сказала правду. Судья поверил, что Брей действительно оборонялась, однако, учитывая подробности ее стычки с Джаной, отметил, что сама Брей в тот момент не ощущала угрозы для своей жизни и ее действия были в большей степени продиктованы злостью, нежели страхом.

Помогли Брей и результаты вскрытия тела Джаны. Содержание алкоголя в крови погибшей втрое превышало допустимую норму. Помимо алкоголя, в ее организме было обнаружено изрядное количество наркотических веществ.

И еще Джана наврала о своей беременности. В отчете о результатах вскрытия об этом не было ни слова.

Что касается меня, я отделался гораздо легче. Мне дали два года условно за «оказание обвиняемой пособничества в ее бегстве с места преступления». Я остался на свободе. Но сознание того, что Брей обречена на одинокие дни за решеткой, делало и мою жизнь подобием тюремного заключения.

Брей заставила меня клятвенно пообещать, что я ни в коем случае не буду пытаться выступить в суде ее свидетелем. Такая мысль не оставляла меня и до нашего ареста, и после. Я придумал достаточно стройную историю, которой и собирался придерживаться в суде. Пока мы были вместе, Брей категорически не желала обговаривать детали. Потом такой возможности уже попросту не было. Но Брей помнила о моем намерении и на свидании сказала, что, если я попытаюсь осуществить задуманное, между нами все будет кончено. Она заявит суду, что меня в момент стычки с Джаной там не было и что я лишь пытаюсь ее выгородить.

Подумав, я понял, что она права и своими благими намерениями я бы только ей навредил.

Брей в тюрьме тяжело. Каждый раз, когда мы видимся, я замечаю, что она еще глубже погружается в свою внутреннюю тьму. С тех пор как нас разлучили, я плохо сплю. Стал пугаться телефонных звонков, каждый раз думая, что это звонит ее старшая сестра Райен с сообщением о новой попытке самоубийства Брей. Или, что несравненно страшнее, о факте самоубийства. Стараюсь успокаивать себя положительными мыслями. Убеждаю себя, что у Брей сильная воля и она умеет противостоять тьме. Но в глубине души чувствую совсем другое: причина не в силе воли, а в том, что у Брей сейчас нет никаких возможностей наложить на себя руки. Тюремная администрация знает, что Брей страдает биполярным расстройством второго типа и уже пыталась покончить с собой в Южной Каролине, поэтому за ней установлено особое наблюдение.

Мне тяжело навещать Брей. Всякий раз, когда я сижу с нею за белым пластиковым столиком, я чувствую, как она все больше отдаляется от меня.

– О чем ты думаешь? – спросил я ее на прошлом свидании.

Я взял ее за руки. Телесные контакты здесь не приветствуются, и мне пришлось опустить руки под стол. Мне хотелось ее согреть и ободрить.

Она улыбнулась. Точнее, заставила себя улыбнуться. Я это почувствовал.

– О чем? Все о том же: как выбраться отсюда, – сказала она и отвела глаза.

– Ты получила мое письмо?

Она кивнула и заставила себя смотреть мне в глаза. Кажется, теперь ее улыбка, пусть и слабая, вполне настоящая.

– Я их получаю каждый день, кроме воскресенья.

В какой мере мои письма помогают ей держаться на плаву? Я часто думаю об этом. Я называю их письмами, хотя на самом деле часть из них – просто записки. Я пишу их не на обычной бумаге, а на том, что в данный момент подвернулось под руку. Рассказываю о своих повседневных эпизодах, вспоминая какие-то события из нашего прошлого, пишу о том, что хотел бы сказать ей сейчас.

Написано на оборотной стороне меню ближайшей закусочной:

Вспомнил, как однажды в десятом классе из-за грозы во всей школе погас свет. Вы с Лиссой сбежали в туалет и там курили. Потом всю неделю твои волосы пахли пепельницей. Я тогда думал: неужели за всю неделю ты ни разу не вымыла голову? А мне так не хватало запаха твоего любимого земляничного шампуня. Мне нравилось стоять возле шкафчика, когда ты перед ланчем запихивала туда книжки, и нюхать твои волосы. Глупо? Сам знаю, что глупо, но я все равно нюхал. Поэтому та неделя была для меня тяжелой. Я боялся, что твои волосы уже никогда не будут пахнуть земляникой… Люблю тебя и скучаю.

А это я написал на обороте чека из супермаркета:

Сижу в машине у светофора – у того, что недалеко от дома твоих родителей. По-моему, он всегда горит только красным. Когда ты вернешься, мы займемся с тобой разными веселыми штучками. Возможно, даже в машине, возле этого светофора.

Люблю тебя.

На бумажной салфетке из ресторана «Деннис»:

Привет, Брей!

Сегодня меня оштрафовали за превышение скорости. Опаздывал на работу и гнал на пятидесяти, а в том месте тридцать пять – предел. Кстати, у меня новая работа. Я теперь кровельщик. Конечно, летом на крыше – адское пекло, но платят хорошо. С первой зарплаты куплю тебе что-нибудь симпатичное. И разумеется, оплачу штраф.