Культурологическая экспертиза: теоретические модели и практический опыт - Коллектив авторов

О защите репутации и свободе мнений. Обеспечить равновесие между этими двумя конституционными ценностями – такая задача прямо поставлена Верховным судом Российской Федерации в постановлении от 24 февраля 2005 года № 3 «О судебной практике по делам о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц». Решать это противоречие судам предстоит, как сказано в постановлении, не только руководствуясь нормами российского законодательства, но и учитывая правовую позицию Европейского суда по правам человека. Последний, рассматривая жалобы на решения судов, ограничивающих свободу самовыражения санкциями, определяется в деле ответом на вопрос: насколько такое предусмотренное законом вмешательство было необходимо в демократическом обществе? В нашем случае дело Игоря Грошева воссоздает опасный прецедент: фактически накладывается запрет (в который раз в отечественной истории!) на социологию. Исход известен: общество, которое не хочет знать о себе правду, не имеет будущего.

Фактологические и оценочные суждения. Среди критериев, на основе которых Европейский суд по правам человека решает поставленный выше вопрос, центральное место отводится разграничению фактологических и оценочных суждений в конфликтном высказывании [291] .

Нам наряду с другими специалистами представляется неверным разведение в высказывании «фактов» и «мнений», что нередко пытаются осуществить, ссылаясь на толковые словари русского языка, определяющих факт как действительное, вполне реальное событие, явление, а мнение как результат психической деятельности субъекта. Мнение – это родовое понятие, охватывающее и суждения о фактах, и их оценку [292] . Мы исходим из того, что факты не даны людям в готовом виде: наше восприятие мира прежде всего – результат психической деятельности.

Социологи, равно как и журналисты, не являются непосредственными участниками того, что они исследуют и представляют в дальнейшем в качестве фактов. Знание в процессе познавательной деятельности мы всегда получаем косвенным путем – через обращение к различным источникам информации (то же можно сказать и о работе судов – установленные ими факты также являются результатом определенных процессуальных процедур, а также мыслительной деятельности). Речь в таком случае должна идти о разведении фактологических и оценочных суждений. Фактологические суждения в отличие от оценочных верифицируются, они могут быть подтверждены или опровергнуты.

Подтверждение фактологических суждений. Фактологические суждения могут быть подвергнуты верификации разными способами. Установление обоснованности социальных фактов, с которыми имеет дело социолог, опирается на ряд принятых в гуманитарной науке операций [293] . Насколько ученый соответствует им, специалисту понятно из того, как составлена программа исследования, как обоснованы его результаты. Обоснованность труда, выполненного Игорем Грошевым как исследователем, сомнению не подлежит.

Однако в силу того, что данные, полученные им в ходе анкетирования курсантов, пусть и помимо его воли, легли в основу публикации в ведомственном журнале, они из фактологических суждений служебного характера обрели характер фактологических суждений, вброшенных в публичную сферу. Поэтому их проверка на «истинность-ложность» осуществляется по «законам» публичного дискурса. Одно из его правил – диалоговый характер конструирования смыслового поля. На передний план могут выйти смыслы, которые субъект высказывания не считал ведущими. В нашем случае предметом информационного спора стали сведения, имеющие промежуточное значение для социологического исследования, но обладающие социальной значимостью в глазах общественности – «факт взяточничества». Субъектами высказывания в данном случае выступают курсанты.

Прямая проверка фактологических сведений на их соответствие действительности путем «сличения» их с этой действительностью невозможна: события, о которых идет речь в анкетах курсантов, – в прошлом. Второй способ верификации данных, который принят в публичном дискурсе (в частности, в такой связанной с публичностью деятельности, как журналистика), – это сличение одного высказывания с высказываниями других участников события. В нашем случае, если указание на наличие факта взяточничества присутствует в нескольких анкетах, это уже само по себе является аргументом в пользу истинности данного факта.

Нами разделяется точка зрения правоведов, указывающих, что если в спорной публикации речь идет о злоупотреблениях и уголовно наказуемых деяниях, гражданское дело по заявленному иску подлежит приостановлению: суд не должен принимать решение, пока не будет разрешен вопрос о соответствии действительности обличающих сведений путем проведения предварительного исследования и разрешения в порядке уголовного судопроизводства [294] .

Опровержение фактологических суждений. Анализ конфликтов, возникающих вокруг спорных публикаций, свидетельствует, что герои критических выступлений, как правило, влиятельные лица, стремясь опередить грозящие им неприятности, спешат обратиться в суд с иском о защите их доброго имени, чести мундира их организации. Расчет, как указывают эксперты, в том, чтобы упредить решение компетентных органов по сигналу, прозвучавшему в публикации, связав ее автора судебным решением по гражданскому иску о несоответствии действительности опубликованных сведений: «Известно, что в состязательном и диспозиционном гражданском процессе возможность поиска доказательств для установления истины принципиально ограничена и несравнима с возможностями прокурорских и следственных органов. Когда же эти органы неохотно или вовсе не реагируют на сообщения о преступлениях, положение истца облегчается, а ответчика – крайне усугубляется» [295] .

Правовая ответственность. В информационных спорах такого рода по искам о защите чести, достоинства и деловой репутации в абсолютном большинстве случаев, как свидетельствует практика, ответчиком выступает (зачастую наряду с автором) средство массовой коммуникации. Как нам известно, именно по инициативе редакции журнала «Следователь» служебные сведения, опубликованные Игорем Грошевым в сборнике научно-практической конференции, без ведома автора стали журнальной статьей. Таким образом, данному изданию, вне зависимости от состава учредителей типологически примыкающему к отряду корпоративной прессы, принадлежит «честь» превращения исследовательского материала в доступную широкой аудитории информацию. Последняя в таком случае автоматически становится объектом информационного права со всеми вытекающими отсюда последствиями. С точки зрения профессиональной этики такое обращение с авторами, которое демонстрирует редакция по отношению к Игорю Грошеву, не выдерживает критики. Почему же журнал «Следователь» отстранен от правовой ответственности? Вопрос риторический.

Как видно по тексту произведенной нами «экспертизы до востребования», упорядочивание логики движения мысли в ней происходит через определение понятий, которые, по нашему мнению, нуждались в раскрытии. Когда поводом для написания экспертного заключения становится обращение физического или юридического лица, текстовое содержание структурируют поставленные перед экспертом вопросы. В зависимости от специфики конфликтной ситуации и характера ее участников в одном случае актуализируются знания по информационному праву, в другом – по технологиям массовых коммуникаций, в третьем – по теории речевого акта, в четвертом – комплекс разнородных знаний.

В связи с этим важно отметить, что, как бы ни назывался эксперт текстов массовой коммуникации, он должен быть специалистом в области медиакультуры, одно крыло которой представлено специализированной культурой лицензированных медиаорганизаций (редакций, информационных агентств) и других субъектов медиарынка и информационной политики, другое крыло – культурой, которую как участники повседневной коммуникации творим мы сами. Предметно-методологическое объединение этих разноструктурных культурных сегментов возможно на основе понимаемого в широком смысле семиотического подхода, дискурсивная конкретизация которого происходит в зависимости от характера задуманного исследования и позиции эксперта. Он призван быть теоретиком медиакультуры и ее критиком, защищающим интересы общества и отдельного человека.

Художественная критика и экспертиза: дискурсивные практики

Е. А. Сайко

Проблема современной художественной критики и экспертизы неразрывно связана с «предельностью языка» [296] в различных жанрах искусства и литературы. В связи с этим Ж. Бодрийяр, размышляя над «предельностью» постмодерна в целом, отмечает, что «…сегодня художественность отрицает свой собственный принцип иллюзии – отрицает ради эффективности, перфоманса, инсталляции, ибо стремится заполучить в свое распоряжение все измерения сцены, наблюдаемости, пытается обрести предельную функциональность, так что даже если перед нами истерзанное, искалеченное тело актера, динамика телесности все равно определена некой концептуальной операциональностью» [297] .

С этой точки зрения можно рассматривать и современную российскую литературу – как многообразное явление в культурфилософском, литературоведческом контексте, а также – в аспектах социологии литературы и художественной критики. В литературе рубежа ХХ – XXI вв., по аналогии с постмодернистским искусством, ролевые и семантические акценты значительно смещены. Поэтому, в конечном счете, важным становится не то, о чем рассказывается, а кем и как это пересказывается, т. е. авторское «я» (как правило, герой и повествователь одновременно) и метод. При этом основной мотивацией метода является «концептуальная операциональность» (Ж. Бодрийяр) [298] , она же – мера «предельности языка» [299] , означающая в литературе сверхзадачу каждого автора: чтоб читалось и запоминалось – во что бы то ни стало.