Альманах «Мир приключений». 1969 г. - К. Домбровский

— Успокойтесь, господин, — Ленивец говорил, позевывая от пережитого испуга, — проверка ведется по плану. Один раз в начале, второй в середине, третий — в конце плавания. Вот наши документы.

Ленивец сунул руку в карман и там сжал ее в кулак. Карман округлился, распух, вздулся точно перед взрывом.

Пассажир что-то пробормотал и скрылся.

— Пошли, вельо, да не очень-то кричи, а то и впрямь на кого-нибудь нарвемся.

Оробевший было Живчик перед четыреста первой каютой оживился.

«Как-никак мы близки к цели. Моя заслуга. Хотя Ленивец тоже... проявил. Не сробел в нужный момент. Из него выйдет толк. Нужна школа. Пока он сырой какой-то, жирный ленивый поросенок!»

Четыреста первая на стук и возглас: «Санитария!» — ответила тоненьким женским голосом:

— Прошу вас!

Физиономии гангстеров вытянулись. Ленивец даже не произнес традиционную фразу насчет крыс и насекомых. Он широко шагнул в каюту. Живчик шмыгнул за ним.

— Где хозяин?

— Кого вы имеете в виду? — Черноглазая вертихвостка лет шестнадцати, подбоченясь, сурово смотрела на вошедших.

«Задрать бы тебе юбку да всыпать, чтобы не прыгала по каютам взрослых мужчин. Соплячка, дрянь такая! Откуда она взялась?»

Живчик совсем расстроился.

— Закрой-ка дверь, мы сейчас с ней побеседуем, — сказал Ленивец и икнул.

— Что вам нужно? Сейчас сюда придут! Не смейте запирать!

«Ой! Мама про такое не говорила. Они страшные и некрасивые какие. Особенно этот толстый, настоящий поросенок».

— Ладно, не шуми, детка. Мы ничего тебе не сделаем. Но ты нам все расскажешь. Хорошо? — Ленивец оглядывал каюту.

— Я ничего не знаю.

— Ты не знаешь, что в этой каюте едет Дик Рибейра? Ты никогда его не видела? — выскочил из-за спины напарника Живчик.

— Я ничего не знаю. Сейчас сюда придут. И если вы не отстанете, я буду плакать и кричать. А потом я буду драться. Вот тогда берегитесь.

— Успокойся, малышка. Мы не хотим тебе плохого. Как твое имя? — Ленивец перестал икать, но вновь начал зевать.

— Лоис.

— Очень хорошо. А кто твой отец?

— У меня нет отца, у меня есть мама.

— И ее зовут?..

— Ничего я вам не скажу! Ничего! Уходите немедленно или я позову на помощь!

Живчик кипел от негодования:

«Ох же и дрянь! Ну и дрянь! Сначала пару хороших пощечин, затем ремнем по спине, а потом пониже, да так, чтобы с неделю садиться не могла! Но что поделаешь! Надо терпеть. И от этой чернявки приходится терпеть. От всех терпишь, что за профессия, ей-богу! А иначе нельзя. Преждевременный скандал грозит провалом. Это даже Ленивец понимает».

— Ладно. — Ленивец решительно встал с кресла. Из этой девчонки сведения можно добыть только кнутом, но это успеется, и поэтому лучше уйти. — Передай привет Дику, если увидишь его, и скажи, что два старых приятеля из Белена хотят с ним встретиться. И добавь, чтобы он не пытался от нас сбежать. Добудем со дна морского!

— Это уж точно! От нас не улепетнешь! — подтвердил Живчик и демонически захохотал. На душе его скребли кошки. Блистательная операция если и не проваливалась, то откладывалась на неопределенный срок. Будь все проклято!

Они вышли. Лоис, бледная и ослабевшая, упала в кресло. Ей было по-настоящему страшно. Потом заплакала. Ей было очень страшно.

— Подсадная утка, — сказал Ленивец.

— Обходный финт Дика, — сказал Живчик.

— Долго она не высидит. Побежит к маме или к Дику рассказывать о том, как злые дяди ее напугали. Надо следить, она приведет нас в гнездо.

— А если будет сидеть здесь всю ночь?

— Что же, — Ленивец зевнул, — придется ночью ее навестить. Не бегать же нам за Диком по этому корыту? Того и гляди, нарвешься на кого-нибудь, кто знает пассажиров в лицо. Было бы неприятно.

— Да, этого не хотелось бы.

Ленивец посмотрел на товарища. Неудача сокрушила Живчика.

«Сник, вельо, побледнел. Все морщины обозначились на лице. Словно пузырь с воздухом прокололи. Завял и обмяк Живчик. Эх, ты!»

— Ну ты, вельо, не скисай, — грубо сказал Ленивец, — добудем мы клятого Дика и все, что надо, сделаем. Держись, не так уж плохи дела. Не уйдет он, ему разве что за борт прыгать, а другой дороги, кроме наших лап, нет.

— Да я что ж, я ничего.

Живчик отвернулся, стараясь не смотреть Ленивцу в глаза. «Поросенок тебя пожалел, Живчик. Докатился, старик. А что ж, поросенок не так уж плох, ума маловато, правда, но работать с ним надежно».

— Слышишь?

— Что?

— Не выдержала уточка, полетела в гнездышко. Давай за ней!

Питер Ик допил бренди и решил перейти на виски. В буфете был превосходный шотландский «хейг».

«Это невозможно. Это совершенно невозможно. Почему они все умничают? Почему? И этот туда же... Точка, тире. За что на меня со всех сторон наседают умники? Интеллектуалов сейчас больше, чем дураков. Это верный признак приближающейся всемирной катастрофы. Но что теперь делать? Уходить не хочется, оставаться противно. Ах, донья Миму, донья Миму, секунды счастья мчатся мимо, жизнь до смешного коротка, сиди и слушай дурака... Добавить разве коньяка?»

Он критически посмотрел на виски пополам с водой. Смесь была едва желтоватой. Потянул носом. Из стакана пахло торфяным дымом. «Эх, Шотландия!»

— Вы нелюбопытны, — сказал Оссолоп, — это очень плохая черта в писателе. Вы никогда не станете великим.

— Как вы никогда не станете приятным и вежливым собеседником, — проворчал Ик, доливая в стакан еще виски.

«Кажется, мне уже пора удаляться. Не знаю, как тире, а точка перебрала основательно. О, какое волшебное явление! Это ее дочь, несомненно. Девочка взволнована, она ужасно взволнована. Она как птенец, выпавший из горящего гнезда, у нее дымятся крылышки и беспомощно раскрыт клювик...»

— ...видеть Дика Рибейру, — донеслось от стойки до ушей писателя и пьяного ученика доктора Трири.

Джимми Оссолоп вздрогнул.

«Господи, что я здесь делаю? Как я сюда попал? С ума сойти, как человек может распуститься. Где мои сигареты? Вот они, милые. Сейчас все пройдет. За дело, Джимми, за дело. Выходит, женщины знают, где Дик. Которая из них? Займемся сначала молодой. А старуха не уйдет, ей от бара не отклеиться. Вперед, Джимми! Не шататься, это на девушек производит тяжелое впечатление».

Питер Ик отпил немного, поморщился и взял в рот ломтик лимона.

«А ведь донья Миму разгневана! Эти красные пятна на шее, они совсем ей не идут. Вот она создает повелительный жест, именно создает, а не делает, и выпроваживает дочь. В чем смысл этого жеста? Ступай и сиди. Или ступай и жди. Бедная девочка ушла, вобрав голову в плечи. Строга Миму, очень строга».

— Вы куда, Джимми?

— Простите, одну минуточку, одну-единственную...

«Ай да точка с тире! Какая прыть! Как он, однако, быстро протрезвел? Неужели эта девица его так воодушевила? Нет, нет, он дремал и при появлении девочки, и во время разговора с матерью, девочка вовсе ни при чем. Что же все-таки? Как-то сразу, даже противоестественно... Что-то произнес и побежал. Было какое-то восклицание... пожалуй, имя, чье-то имя было произнесено. Так!»

Увидев входящих в салон Живчика и Ленивца, писатель быстро соскользнул с табурета.

— Сколько, Миму?

«Это уже слишком. Зайцы стали так же нахальны, как и охотники. Меньше всего я хотел бы выяснить сейчас внутренние комплексы этих ребят. Они, наверное, состоят из одних точек. Точек, которые остаются в яблочке мишени после стрельбы. К черту. Я удаляюсь».

— Ваша лодка в целости. Можете получить в любой момент, — тихо сказал Ик, минуя Ленивца. Тот приятно осклабился и покосился на Живчика. Вот что значит правильное воспитание клиентуры! Учись, учитель.

В баре было немного народу. Разговор мог бы получиться глубоким и содержательным, если б эта чертова кукла не уперлась. Слишком самостоятельный вид у этой женщины.

— Ты нас знаешь, Мимуаза, не правда ли?

Ленивец накрыл табурет своим телом. Миму показалось, что он стечет на пол, как жидкое тесто.

— Да, господа, знаю. Не очень близко, но, кажется, мы встречались, и не раз, внизу у Вер-о-Пезо.

— Именно. Мы тебя тоже знаем. И ты не можешь пожаловаться, что мы тебя обижали. Не так ли?

— Нет, синьоры, ни за что на свете. Зачем мне брать грех на душу и говорить то, чего нет. Я не из тех женщин, которые сочиняют небылицы. Вам это, надеюсь, известно?

— Да, Миму. Ведь мы знали тебя еще тогда, когда ты стояла за стойкой у Толстого Педро. Не забыла?

— Еще бы забыть! Тогда был жив мой последний муж. Он не дурак был выпить и всегда приводил с собой большую компанию пьяниц. Я вас часто тогда видела. Это ж была почти даровая выпивка. Толстый Педро через месяц выгнал меня из ресторана за перерасход спиртного.

— Слушай, Миму, мы бы сразу пришли к тебе, если б знали, что Дик станет валять дурака и будет прятаться от нас. Где Дик, Мимуаза?