Стрела, монета, искра - Роман Суржиков

— Вы, стало быть, прибыли из Южного Пути? — спрашивал его граф. — Скажите пару слов — как там жизнь идет? Знаете, когда человек приезжает издали — ничего не могу поделать с собою, так и хочется обо всем расспросить.

— Жизнь как жизнь, ваша светлость, — коряво выдавливал Хармон. — Идет себе. Никто не жалуется, боги милостивы.

— Как приятно слышать, что хоть в Южном Пути все хорошо в наше неспокойное время! Я, верите, не склонен к зависти. Если у кого-то все ладно — почему бы и не порадоваться? Ведь это такая редкость!

— Да, милорд, ваша правда.

— Ну что вы, какая правда! Кто же знает правду? Точно не я. Я лишь сказал, что чувствую, и все.

Граф Виттор старался говорить доверительно, с улыбкой, и Хармон оценил это. Торговец и сам говорит таким манером, когда хочет расположить к себе нижестоящего. Однако, ему все же было неловко за этим столом, и все тут. Серебряный кубок с вензелями, серебряная тарелка, нож и вилка… Редкостные северные яства: перепела, угри в сметане, блины с икрой… Первородный землеправитель в роскошном камзоле с гербом на груди, говорящий ему, торговцу:

— А мое послание сильно нарушило ваши планы? Ведь, поди, вам пришлось изменить маршрут, чтобы наведаться сюда.

— Нет, милорд, что вы, визит к вам нисколько не затруднил меня. Это радость и честь!

Граф подмигнул:

— От того вы так радуетесь, что даже вина не пьете?

Хармон послушно взял кубок:

— Ваше здоровье, милорд…

Он ведь и дел с Виттором не имел прежде, лишь видел графа пару раз! Возил товары для Гарольда — графского вассала, кастеляна замка Уэймар. Вот его, Гарольда, торговец знал хорошо, с ним не робел, подход к нему наладил. С вассалом в два счета провернул бы сделку, забрал денежки и уплыл восвояси… зачем же вмешался сам сюзерен? Неужто ему делать больше нечего, кроме как покупать и продавать всякую дребедень?

— Милорд, я очень рад, что мои скромные услуги вам понадобились, — сказал Хармон, надеясь навести графа на разговор по существу. — Если есть дело, которое я могу для вас уладить, то…

— О, конечно есть! Вы человек дела, я это вижу. Но хвататься за дело впопыхах — это лучший способ все испортить. Знаете, со мною в юности было: неприятная ссора с Нортвудами вышла, один из моих сквайров испортил девицу из их семейства. Ну, кровь молодая, горячая — вы же понимаете. И вот, Нортвуды прислали посла с требованием: голову виновника и пятьсот эфесов откупного — срочно, следующим днем, иначе войной идут. Я с этой новостью влетел к отцу, а он мне: садись сын, пообедай со мной. А я: как же обедать? Нортвуды же, угроза, посол… А отец: садись, говорю, поешь. Если они тебя так перепугали, что есть не можешь, то как же ты дело будешь решать? Это папа мне сказал. Ну, я сел и поел. А пока челюстями работал, то успокоился, мысли завертелись, и я — верите! — легко придумал, как правильно поступить. Так-то.

Хармон слегка улыбнулся. По правде, у него с графом находилось все больше общего. Торговец и сам терпеть не мог решать вопросы второпях и на голодный желудок. Ведь тогда думаешь лишь о том, чтобы устроить дело быстро, а не о том, чтобы — выгодно.

Но затем Хармон посмотрел на жену Виттора, и улыбка сползла с лица. Какой-то даже холодок по спине прошел, торговец спешно отвел взгляд.

Иона София Джессика, принцесса Севера…

Каждый человек, подобно товару, из чего-то сделан. Материал несложно распознать, если глаз наметан. Из бронзы получаются драчливые дураки, вроде городских стражников; из камня — упрямцы, сильные, но неловкие; из золоченой парчи — чванливые и пустые лордские отпрыски; из глины — слабаки и трусы; из шерстяной пряжи — юные нежные барышни; из дубовых поленьев — крепкие крестьяне… Джоакин — тот из меди, сам Хармон — из виноградной лозы.

Но из чего сделана леди Иона, это хрупкое создание с бездонными глазами? Она слишком изящна для фарфора, слишком благородна для слоновой кости, более жива и прозрачна, чем родниковая вода. Хармон ожидал, что леди Иона окажется красива… но теперь не знал, красива ли она: те мерила, которыми он привык оценивать девиц, оказались совершенно непригодны. Она была… нездешней, вот какой. Не в этом мире сработанной, не по нашим меркам. Назвать леди Иону красивой — все равно, что сказать: "Этот ветер весит три фунта".

…После знакомства с хозяйкой дома, Хармон вручил подарки. Он чувствовал, насколько они ничтожны, но все же сунул в руки леди Ионе, вымучив какие-то подобающие случаю слова. Принцесса улыбнулась — у нее были очень подвижные губы — и сказала:

— В ваших дарах так много Юга! Все, что приезжает к нам, по пути пропитывается Севером, и это обидно… Но не ваш платок.

Она взмахнула пестрым шелковым лоскутом, любуясь, и повязала на левую руку чуть ниже локтя. Вообще-то, это был шейный платок, но торговец не решился ее поправить: на тонкой руке леди Ионы шелк смотрелся сказочно. Шоколадом она угостила графа Виттора, и тот поморщился: "Горький…". Глаза принцессы тут же сверкнули: "О, горький!" — и она сунула в рот сразу две конфеты.

За столом леди Иона сидела по левую руку от мужа. Она почти не ела, и Хармона это почему-то не удивляло. Принцесса обратилась к торговцу несколько раз. Спросила, бывал ли он в Первой Зиме; затем — откуда он родом и как пахнет его родной дом, и на какой цвет похожа его родная земля; после сказала:

— Хармон, когда снова будете здесь, прошу вас, привезите южную птицу!

— Какую именно, ваша светлость?.. — спросил торговец и принялся описывать всех южных птиц, каких знал. Леди Иона прервала его:

— Нет-нет, выберите вы. Привезите мне птицу с южной душою… я уверена, вы почувствуете.

Но вскоре она забыла о его существовании. Взгляд Ионы перескользнул на людей в нижней части залы, после — на что-то за окном, и ее улыбка дала понять, что мысли принцессы уже очень далеко от этой трапезы и этого дома.

Граф Виттор обожал ее — это виделось в каждом его взгляде, брошенном украдкой в сторону жены, в трепетной бережливости, с которою он трогал Иону за локоть, предлагая вино или кушанье. "Тьма всемогущая, сколько же он заплатил за нее?.." — подумал в какой-то миг Хармон и не смог вообразить себе ответ. Наверное, больше, чем стоит иной город со всеми населяющими его барышнями, их мужьями и детьми… Да уж. Если впоследствии кто-то любопытный, вроде отца Давида, спросит Хармона, отчего тому было неловко на обеде у графа, торговец сможет ответить вполне ясно.

Виттор Шейланд тем временем снова заговорил с гостем:

— Ваш рыцарь выглядит весьма внушительно. Чувствуется человек умелый и благородный. Не представите ли его мне?

Как раз в это время Джоакин, отмеченный графским вниманием, втолковывал что-то сидящему возле него воину — судя по жестам, давал урок фехтования одноручным мечом. Хармона передернуло.