Завтра будет лучше - Бетти Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но полюбить его ты бы не смог, – подумала Марджи, – как не можешь любить меня».
– Я с самого начала был прав: таким людям, как мы, дети не по карману. Имел бы я работу получше, жалованье побольше – тогда бы другое дело. Я знаю, что ты не можешь посмотреть на все это с моей точки зрения. И все же я прав. Многие люди сказали бы то же самое.
«Да, он прав, – подумала Марджи. – Есть такой класс: образованные, обеспеченные альтруисты, для которых это профессия или хобби – просвещать массы. Они бы одобрили то, что говорит Фрэнки: не надо рожать, если для детей не созданы благоприятные материальные условия».
Но она, Марджи, тоже чувствовала себя правой в желании иметь ребенка. Оно было превыше экономической логики, оно коренилось в природе – в стремлении человеческого рода к продолжению своего существования. Марджи знала женщин, которые говорили: «Конечно, я хочу стать матерью. Но только тогда, когда мы сможем дать ребенку все». Она считала, что они просто боятся и прячут свою трусость за современными клише.
Спорить с Фрэнки о том, кто прав, Марджи не стала. Когда не правы оба, из этого проистекают тяжелые ссоры. Однако еще тяжелее они оказываются, когда правы оба. Так или иначе, все уже закончилось, и спорить не имело смысла.
– Ты кое-что сказал… Что ты имел в виду, когда спросил меня, что я с тобой делаю?
– Не бери в голову.
– Нет, Фрэнки, я должна знать. С твоей стороны было бы честнее, если бы ты объяснил мне с самого начала. Я знала, что с нашим браком что-то не то, но не знала, что именно.
Марджи села рядом с Фрэнки на кровать и стала ждать. Через некоторое время он, не глядя на нее, заговорил:
– Каждый человек рождается немножко не таким, как все. Он растет, и оттого, что с ним происходит, те черты, которые отличают его от других, проявляются сильнее. – Подумав, Фрэнки остался недоволен тем, как прозвучала его мысль, и решил попробовать другой подход. – Мой отец всегда был человеком грубым. Мать, тягаясь с ним, тоже такой стала, хотя в глубине души она другая. Я у родителей первый. Она меня от себя почти не отпускала, постоянно со мной говорила. Хотела, чтобы я вырос не таким, как отец. А он тянул меня в другую сторону: считал, что я должен быть жестче, и потому заставлял меня драться с другими мальчишками и нарочно при мне сквернословил. Становиться маменькиным сынком я не хотел, но не хотел и брать пример с отца: вечно драть глотку, сыпать грязными шуточками и так далее. Поэтому… Только не пойми меня неправильно! – взорвался Фрэнки. – Я не хочу спать с парнями. Я просто не хочу ни с кем спать. Вот как-то так… Нет, девушки мне нравятся – всегда нравились. Но когда я приглашал девчонку на танцы, а потом мы прощались в ее подъезде и она намекала, что хочет… Мне становилось противно. С тобой я чувствовал себя по-другому. Ты казалась разумной девушкой, которая стоит ногами на земле, не сюсюкает, не требует телячьих нежностей.
– Извини, – пробормотала Марджи, – что обманула твои ожидания.
– Все это не твоя вина, – сказал Фрэнки, – и не моя. Просто так бывает. А жениться я хотел. Хотел обзавестись домом и обеспечивать жену. Чтобы доказать, что я нормальный мужчина.
«Он доказал бы свою нормальность, если бы завел ребенка, но почему-то не пожелал этого сделать, – отметила про себя Марджи и заключила: – Эх, когда у человека в голове нет порядка, не разберешь, почему он одного хочет, а другого нет».
– По большому счету мне нельзя было жениться. Я не имел права…
– Конечно, ты имел… то есть имеешь право. Просто тебе надо было выбрать другую девушку. Такую, чтобы лучше тебе подходила. Чтобы не брала в голову лишнего и не ждала, что муж все время будет ласковым. Да, хорошо бы, она была как Сэнди из вашей конторы – та, которая называет тебя «парнем». Только не во всем как она…
– Кажется, я тебе разонравился?
– Не наговаривай на себя, Фрэнки. Пожалуйста, не надо. Ты порядочный, трудолюбивый и честный. Всегда стараешься поступать правильно. Ты вырос хорошим человеком, если учесть, как мать и отец тебя воспитывали.
– Марджи! – вскричал он: в его голосе были и мольба, и нотка испуга.
На этот раз женский инстинкт подвел Марджи. Первым ее побуждением было обнять его и утешить. Но она заколебалась, ведь он так часто ее отталкивал. Вероятно, сейчас было самое время, чтобы попробовать снова. Вероятно, он так нуждался в ней, что не высвободился бы из ее объятий. Но она не почувствовала уверенности. И ничего не сделала.
– Марджи, – сказал Фрэнки, – не пиши своему боссу.
Она долго молчала, прежде чем ответить.
– Мы оба очень устали.
Он тоже долго молчал, прежде чем ответить.
– День выдался тяжелый.
Она выключила свет.
Лежа в темноте рядом с Фрэнки, Марджи чувствовала себя потерянной и несчастной. Ей не хватало ребенка, которого она носила в себе все лето, всю осень и часть зимы. С внезапной болью отчаяния она обвила Фрэнки руками, крепко прижала к себе и, затаив дыхание, стала ждать. Она знала: если он расслабится в ее объятиях, она заплачет жгучими очистительными слезами. Он и она превратятся в единое целое, связанные общей бедой и общим пониманием. Она попытается заново в него влюбиться.
Но он почти яростно стряхнул с себя ее руки, сказав чуть ли не с ужасом:
– Марджи! Еще и десяти дней не прошло с тех пор, как… Не думаешь же ты о…
Она, содрогнувшись, вздохнула. Конец!
– Нет, дорогой, – сказала она мягко. – Об этом я еще долго думать не буду. Просто я почувствовала себя такой одинокой, и мне так захотелось к кому-нибудь прижаться. Мне показалось, что и ты, может быть, чувствуешь себя одиноким, и от нас не убудет, если мы полежим в обнимку. Только и всего.
Фрэнки обнял ее, и они стали разговаривать в темноте. Обо всяких пустяках. Он передал ей местные сплетни, рассказал, что нового у Кэтлин и Марти. Мистер Мэлоун, оказывается, стал подумывать о том, чтобы бросить изучение погребального дела, а миссис Мэлоун кричит на него из-за того, что столько денег
