В годы большевисткого подполья - Петр Михайлович Никифоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот конфликт привел к тому, что начальство перестало вмешиваться в дела приема продуктов от поставщика, и наше положение на кухне окончательно упрочилось.
Мастерские централа были хорошо оборудованы. Имелись токарные станки, металлообрабатывающие и деревообрабатывающие, строгальные и сверлильные. Мастерские выполняли заказы учреждений Иркутска и железной дороги. В коллективе было более ста человек квалифицированных рабочих, в большинстве металлистов. Солдаты, матросы из крестьян были преимущественно плотники, столяры. Вот эти две группы и работали в мастерских. В сапожной, портняжной работали в основном уголовные, но их профессии не являлись ведущими. Мастерские были под решающим влиянием политических.
Администрации мастерские приносили некоторый доход. Получала доход и казна. Поэтому администрация дорожила мастерскими, стремилась расширить и улучшить их. Вот почему в конфликте из-за кухонного старосты начальство быстро пошло на уступки, как только политические прекратили работу в мастерских.
Художественная мастерская находилась в жилом корпусе, в нашем коридоре. Позднее для нее была отведена особая камера. Мастерская эта служила своего рода клубом, где иногда, по договоренности с надзирателем, устраивались совещания старост камер. Сюда стекались новости с воли и со всех камер, отсюда они распространялись по другим камерам.
В мастерских работали с 7 часов утра до 5 вечера. Работали сдельно, а потому усиленно.
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ КАМЕРА
Сидеть в одиночке, куда я попал после неудачной попытки бежать из тюрьмы, мне не хотелось, и я решил добиться перевода в общую камеру.
Староста коллектива имел право посещать политических, находящихся в одиночках. Я попросил дежурного надзирателя сообщить старосте, что хочу его видеть.
Я заявил Тимофееву, что хотел бы перейти в одну из политических камер.
— А каковы ваши намерения? Я имею в виду последний случай с вами.
— Решил заняться самообразованием, а все остальное откладываю на неопределенное время.
— Придется вам пойти в четырнадцатую, долгосрочные — там.
Дня через три меня перевели в четырнадцатую камеру. Я вошел в коллектив и стал активным участником его деятельности.
Моя жизнь значительно изменилась. Я затерялся в общей массе политических каторжан. В этом было преимущество общих камер перед одиночками, где ежеминутно сталкиваешься с надзирателями или более «важным» начальством. В общей камере можно прожить год без непосредственного соприкосновения с ними.
Четырнадцатая камера была угловая и помещалась в северо-восточной части корпуса. Зимой стены этой камеры покрывались слоем льда. Окна также покрывались толстым слоем льда и снега. Каторжане, спавшие возле стен, всегда были простужены.
Большинство каторжан четырнадцатой камеры имело приговоры от двенадцати лет до бессрочной каторги. Почти все — в цепях. Многие были ранее приговорены к смертной казни. Уже одно это характеризовало четырнадцатую как самую активную камеру коллектива.
Партийный состав здесь был пестрый. Преобладали эсеры, получившие каторгу за покушения на убийство или за убийства сановников царского правительства. Большевики составляли небольшую группу: Прованский, Рогов, Петерсон, Петренко, Ордин, Трифонов и я.
Леонид Прованский, сын польского социал-демократа, сосланного за лодзинскую стачку в Сибирь, непримиримо относился к пепеэсовцам — польским правым социалистам. «Панские прихвостни» — так называл он их.
Алексей Рогов был неутомимый агитатор. Его преданность партии была безгранична. Во время дискуссий он с непреклонным упорством наседал на меньшевиков и эсеров, беспощадно разоблачал их.
Я, как только освоился, тотчас же активно включился в споры.
Из меньшевиков самыми заядлыми были Кунин и Чаплинский. Если некоторые меньшевики, особенно так называемые «примиренцы», старались в спорах сглаживать острые углы и стремились к компромиссу, то Кунин с Чаплинским были непреклонны. Они считали себя «ортодоксами».
Кунин, низкорослый, крепкий, с маленькой круглой головой, рано начавшей лысеть, говорил подолгу и без запинки, размахивая короткими руками. Речь его была книжной и скучной. Еще более скучным и надоедливым был Чаплинский. Он весь свой яд направлял против большевиков, называя нас «бланкистами».
Впоследствии, во время первой мировой войны, Чаплинский, как и все меньшевики, стал ярым оборонцем.
Эсеро-меньшевистская верхушка пользовалась особыми льготами: получала «с воли» много посылок и жила не впроголодь, как вся масса политических.
Столкновения и споры с меньшевиками и эсерами обычно начинались в дни получения новых газет и журналов. Мы использовали материалы из нашей большевистской газеты «Социал-Демократ», доходившей до нас из-за границы с большим опозданием.
* * *
Шел 1913 год.
Под натиском крепнущего революционного движения плотная стена российской реакции давала трещины. Вожди большевистской партии Ленин и Сталин готовили партию, рабочий класс к новой революции.
Весной 1913 года мы получили очередной, 30-й номер газеты «Социал-Демократ». С огромным интересом прочли мы статьи товарища Сталина «Выборы в Петербурге» и «На пути к национализму».
Мы знали, что Владимир Ильич в это время был за границей, но где находится товарищ Сталин, никто из нас не знал. Поэтому у вновь прибывающих большевиков мы спрашивали, не знают ли они, где теперь товарищ Сталин.
Пришедший из тобольской тюрьмы большевик Тохчогло сообщил нам, что Иосиф Виссарионович в феврале 1913 года был арестован и отправлен в ссылку в Туруханский край.
Политические события в стране отзывались и на каторге, приводя заключенных в состояние крайнего возбуждения. Письма, газеты, журналы приносили нам вести об усиливающемся революционном движении. Напряженные дискуссии в четырнадцатой камере вспыхивали с новой силой.
Меньшевики и эсеры высмеивали нашу позицию.
— Вы предсказываете социалистическую революцию, — говорили они, — потому, что вам хочется ее, а не потому, что она действительно наступает… Не кучка ли ваших безграмотных рабочих построит социализм? Происходят обычные экономические стачки. Не только социалистической, но и вообще никакой революцией не пахнет.
Мы настойчиво разоблачали меньшевистско-эсеровские «теории», вскрывали их оппортунизм и обвиняли меньшевиков и эсеров в предательстве рабочего класса.
Большевистская группа нашей камеры пользовалась всяким поводом для того, чтобы поднимать вопросы поведения политических заключенных в условиях каторжного режима. Мы указывали, что политическая каторга Александровского централа, в результате оппортунистической политики эсеро-меньшевистского руководства коллектива, стала терять свое революционное лицо и что коллектив под влиянием этой политики скатывается к обывательщине, утрачивая сопротивляемость и принципиальность. Мы указывали, что ловкая политика начальника тюрьмы, хитрого сатрапа Снежкова, построенная на компромиссах с политическими, разлагает коллектив и он при первых же ударах развалится.
Большевистская группа настойчиво вела борьбу против оппортунистов и старалась группировать вокруг себя революционно настроенных заключенных.
После дискуссий, длившихся больше недели, четырнадцатая камера большинством голосов приняла решение о необходимости выправления политической линии руководства и вынесла этот вопрос на обсуждение всего коллектива. Чтобы парализовать наши действия, руководство повело энергичную обработку других камер.
— Четырнадцатая опять бунтует против политики коллектива, надо дать отпор.
Руководству коллектива не раз удавалось наши принципиальные позиции представлять как бузотерство и срывать выдвигаемые нами вопросы. То же произошло