Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Мы поднялись в монастырь. Длинный коридор увешан портретами выдающихся членов ордена. Отец Альфред остановился около одного из портретов.

— Он вам никого не напоминает? — спросил он.

— Да, — ответил я, — Уинстона Черчилля!

— Совершенно верно, — сказал отец Альфред. — Это отец Игнатиус Спенсер, пассионист, дедушка Уинстона Черчилля.

Мы вышли в сад, который является одним из малоизвестных чудес Рима, но не как сад, ибо у пассионистов были уголки, более располагающие к неспешным размышлениям, а как сельскохозяйственный участок. Агриппа, когда строила храм Клавдия, велела разровнять большой кусок земли под возделывание бобов и артишоков; Веспасиан, построив резервуары для морских сражений в Колизее, заложил фундамент последней римской фермы, где монахи держали четырех коров, несколько свиней и кур. Приятно, что коровы теперь пасутся на месте бывшего vivarium, зверинца, где держали диких животных, привезенных со всех концов света для зрелищ в Колизее.

Кто бы мог подумать: поблизости от Колизея до сих пор доят коров, и даже можно сказать, поблизости от Сатро Vaccino — Коровьего поля, потому что Форум только что не виден со спины Палатина. Вот курица гордо прошествовала со своими цыплятами.

— Сюда по ночам прокрадываются кошки с Форума и с рынка Траяна, — сказал отец Альфред. — Так что приходится запирать птичники.

Чудом на Целии уцелел Рим Пия Девятого, то есть Рим Средних веков. Время здесь надолго остановилось, и как странное видение глядящему вниз предстает Рим: Колизей, причудливая картина развалин Палатина, далекий собор Святого Петра… И все это очень похоже на гравюру Пиранези.

— Вернувшись в мое шумное жилище среди неоновых огней, — сказал я отцу Альфреду, — я буду думать о вас, оставшемся здесь, в тишине Целия, о запертых на ночь птичниках, о загнанных в хлев коровах, о коварных котах с рынка Траяна, выглядывающих из кустов. Это кусочек Рима, оставшийся нам от других времен.

Глава шестая. Папа, история и будни Рима

Итальянцы иногда используют слово accidente,[79] сопровождая его очаровательной улыбкой, стремясь загладить свою вину, небрежность или, возможно, снять с себя ответственность за что-то, чего можно было избежать. Вспоминается, как Гиббон описывает человека, который, говоря о своих провинностях, называл их несчастьями.

Когда неряшливый, но очаровательный владелец пансиона пришел ко мне рассказать о таком accidente и вручить мне послание с ватиканской маркой и штемпелем пятидневной давности, я понял, что кто-то беспечный, возможно, он сам, положил его не в ту ячейку ящика для писем. Удивительно, что это вообще обнаружили. Должен признать, что я был раздосадован, когда, распечатав письмо, обнаружил, что распорядитель пять дней назад учтиво пригласил меня на аудиенцию к папе в Кастель Гандольфо. И день аудиенции — как раз сегодня. Тем не менее здесь так же, как, например, в Ирландии, было совершенно бесполезно показывать свое раздражение. Можно только попытаться обратить все в шутку.

Нельзя было терять ни минуты, так что я немедленно по телефону заказал машину, переоделся в темный костюм, повязал галстук для торжественных случаев и скоро уже мчался из Рима в Кастель Гандольфо. Чудесное летнее утро очень скоро сгладило последние следы моего раздражения, особенно когда мы выехали на дорогу к этому чудесному холму. Около одиннадцати я был на месте. Гвардейцы по-прежнему дежурили у ворот дворца, на площади по-прежнему журчал фонтан. Поставив машину в тени, еще раз внимательно изучив карточку с приглашением, я обнаружил, что аудиенция назначена не на утро, как я решил в спешке, а на вечер.

Итак, мне снова предстояло провести несколько часов в этом изысканном месте, в самом красивом, на мой взгляд, из городков на Альбанских холмах. Я пошел к маленькому ресторанчику, увитому виноградом, выстроенному у самого обрыва, смотрящему с высоты в четыреста футов на округлое голубое озеро Альбано. Виноградины, которые в прошлый мой приезд напоминали маленькие горошинки, теперь налились соком и были уже почти готовы, чтобы подавать их к столу. Официант принес мне стакан местного вина и сообщил, как и в прошлый раз, что это — купаж альбанского винограда и винограда Неми. Я уселся и с удовольствием созерцал великолепную панораму, замечая, что вода из небесно-голубой по краям озера становится ярко-синей на глубине, посередине озера, где на ее глади нет ни одной морщинки, и раздумывая о том, как чудесно было бы владеть одной из белых вилл, венчающих собой вершины холмов. Вероятно, такой же пейзаж был здесь и в античные времена.

Неми. Я пил вино Неми — мрачного места, где когда-то обитали убийцы, ожидавшие своих убийц. Это было то самое трагическое озеро, которое вдохновило Фрэзера на «Золотую ветвь». Неми находилось всего в нескольких милях отсюда, и я решил туда отправиться.

Дорога петляла вверх и вниз по горам, то в тени дубов и вязов, то на солнцепеке. Я вспомнил, с каким огромным интересом собирал упоминания об осушении озера и подъеме на поверхность двух римских галер, которые затонули много веков назад. Во времена Калигулы их использовали для празднеств на озере и для перевозки желающих к храму Дианы. Еще несколько миль — и я был в городке Дженцано, знаменитом своей клубникой и тем, что каждый год в день праздника Тела Христова его главная улица покрывается ковром из цветов. Там я остановился ненадолго — постоять на террасе и взглянуть вниз, на далекое озеро Неми.

Оно гораздо меньше озера Альбано, и по нему еще больше видно, что это — бывший кратер вулкана. Но если Альбано — веселое и светлое, то Неми — темное и мрачное, и бывшие склоны вулкана, теперь покрытые растительностью, ведут вниз, к месту какого-то доисторического катаклизма. Берега озера не усеяны, как у Альбано, жизнерадостными белыми виллами. Они черные, угрожающие, покрыты тут и там темными лесами и диким виноградом. Я подумал об ужасной истории этого озера, о не находивших покоя убийцах, обитавших на его берегах. За несколько минут я спустился по горной дороге, и теперь шел по самому краю высокого берега. Стены кратера так высоки, что ветер не часто волнует поверхность воды, и в это утро водная гладь была неподвижна. Озеро молчало, углубившись в свои воспоминания.

В первобытные времена, и даже еще во II веке н. э. здесь поклонялись Диане, отправляя странные и варварские обряды, сохранившиеся от детства человечества. Верховный жрец богини должен был быть беглым рабом, притом убившим предыдущего жреца. Совершая убийство, он получал титул Лесного царя, но в свое время ему предстояло пасть от руки другого беглого раба. Так он и жил, с мечом в руке оберегая некое дерево в лесу. Он следил за ним день и ночь, потому что первым знаком скорого появления его убийцы считалась сломанная ветвь этого дерева. Она символизировала Золотую ветвь, сломленную Энеем перед его опасным путешествием в иной мир. Сломав ветвь, вновь прибывший приобретал право убить Лесного царя и занять его место. Вот почему по берегам озера Неми много веков бродит зловещее привидение — страж Золотой ветви, скрывающийся в тени лесов, вечно ожидающий появления своего убийцы.