Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Святая Сабина, чья церковь находится неподалеку на Авентине, была римской матроной, обращенной в христианство своей рабыней-гречанкой по имени Серафия. Обе приняли мученичество во времена Адриана, а церковь построили на том месте, где стоял дворец Сабины, и я думаю, что эта — самая красивая из всех ранних церквей, сравнимая даже с церковью Сан-Клименте. Могу понять одного моего друга, который дважды в год проводит вечер в Риме и всегда заходит в эту церковь в ожидании своего позднего рейса. Лишившись большинства украшений, эта церковь не утратила своей красоты и даже наоборот, кажется, выиграла в чистоте линий. Двадцать четыре рифленые белые колонны нефа — возможно, из храма Юноны, который стоял раньше на этом месте. Ничто не отвлекает от простоты и римского достоинства античных декораций. Молодой монах-доминиканец, раскладывающий цветы у алтаря под темным сводом, мог бы позировать Сурбарану с его удивительной светотенью. Он подвел меня к отверстию в стене церкви и спросил, что я вижу. Я увидел апельсиновое дерево, потомок апельсинового дерева, посаженного святым Домиником семьсот лет назад. И еще он указал на мраморную плиту, на которой святой часто лежал распростертый ниц, погруженный в молитву.

Святой Франциск и святой Доминик находились в Риме в одно и то же время, и есть история, согласно которой они встретились. Трудно представить себе двух людей настолько различных, общего у них было — разве что кротость и страстная вера. Святой Франциск, провидец и фантазер, был христианским Орфеем — братом деревьев и птиц. Он весь — стремление к небесам. Святой Доминик, испанец, был строг и фанатичен; возможно, он унаследовал духовную мощь мусульман Испании. Его ужасали грехи человечества. Его перст указующий направлен вниз, в ад. Папа посвятил церковь Святой Сабины ему, и до сих пор здесь резиденция главы ордена.

Я спросил, осталось ли еще что-нибудь напоминающее о святом Доминике, и мне сказали, что в монастыре есть часовня, когда-то служившая ему кельей, но я решил, что все его следы, должно быть, давно стерты благочестивыми прихожанами, и не стал спрашивать дорогу к ней. Я поднимался вверх, думая, что в Риме еще остались места, подобные этой части Авентина, вызывающие в памяти спокойные римские пейзажи, как их описывали писатели прошлого столетия. Сегодня такие уголки надо либо долго искать, либо на них неожиданно натыкаешься. Один из них — узкая тропа к Виа Аппиа (Аппиевой дороге), между старой оградой сада и решетками, увитыми виноградом; другой — переулок, ведущий к маленькой церкви Святого Бонавентуры за Форумом. Это тупик с запертыми воротами, по другую сторону которых — Палатин. Но если есть в Риме место, где можно ожидать встречи со святым Франциском, то это именно этот переулок. И когда добираешься до самого верха, то видишь почтенных францисканцев, которые сидят на солнце и читают, сдвинув очки на кончик носа.

Еще к этим чудесным уголкам Рима я добавляю маленькую площадь, спроектированную Пиранези. Должно быть, нечто подобное представлял себе Шекспир, когда писал: «Сцена I. Перед домом Оливии». Вокруг высятся старые стены, пропитанные светом бесчисленных жарких римских лет, и сквозь отделанный медью глазок в калитке сада, принадлежащего ордену мальтийских рыцарей, далеко, на другой стороне Тибра, в конце аллеи из темных, высоких деревьев вы видите собор Святого Петра. Когда я припал к глазку, ожидая, что на аллею сейчас выйдет, например, Мальволио, послышался сильный шум — на площадь хлынула толпа возбужденных людей, приехавших в автобусе. Они заполнили небольшое пространство своей болтовней и после того, как последний турист отошел наконец от глазка, вновь попрыгали в свой автобус и укатили. Я продолжил прогулку, направившись к Circus Maximus. Решил навестить отца Альфреда в церкви Святого Иоанна и Святого Павла на Целии.

Монастырь пассионистов[78] на вершине Целия и его огромный сад известны только кардиналам и монахам, так что увидеть их — большая привилегия. Они считаются собственностью Ватикана, а так как правило закрытости от посторонних глаз строго соблюдается, этот уголок Рима знаком только обитателям монастыря и тем членам ордена, которые удаляются сюда, ища уединения.

Рядом с монастырем — великолепная средневековая колокольня, воздвигнутая на огромных сводах храма Клавдия, и еще церковь, чья паперть была построена единственным папой-англичанином, Адрианом IV, восемь столетий назад. Фасад недавно восстановлен кардиналом Нью-Йоркским Спеллманом, ее титульным кардиналом. Внутри церкви — мощи Паоло Франческо Даней, известного как Павел Креста, основателя ордена пассионистов в начале XVIII века. Под церковью — римский дворец III века, с двадцатью комнатами, среди которых парная баня, библиотека и винный погреб, открытые семьдесят лет тому назад монахом отцом Джермано, который был уверен, что там, внизу, должно быть нечто удивительное. Святой отец вел раскопки под церковью с упорством крота и, разрушив сомнения скептиков, нашел дом и изображение мученичества святых Иоанна и Павла.

Странный контраст с церковью и монастырем являет обширная оцинкованная крыша на противоположной стороне переулка. Я спросил отца Альфреда, пассиониста из Ланкашира, что это такое.

— О, это киностудия! — ответил он.

Вот вам Рим! На нескольких ярдах, бок о бок — арки храма времен Клавдия, могилы двух мучеников, римский дворец времен античности, средневековая колокольня, мощи Павла Креста, следы реставрационных работ, проведенных американским кардиналом, и… киностудия!

Я прошел под церковью с отцом Альфредом, а потом пробрался вслед за ним в комнаты двухэтажного римского дворца. Христиане, устроившие часовню в здании, известном всем ранним паломникам, сочли языческие фрески неуместными и замазали их под мрамор. Штукатурка осыпалась, и открылись грациозные боги и богини. Толстенькие купидоны плывут в маленьких лодочках, дельфины резвятся и играют. Дом стоит на углу. Мы вышли через заднюю дверь, и нам предстала улица античного Рима. Мы посмотрели на высокую кирпичную стену дома и на окна, из которых римские служанки, должно быть, обменивались улыбкой или словцом с прохожими. Дом и дорога были погружены во тьму, как будто мы находились в склепе. Электрический свет падал сверху, отбрасывая жуткие тени. Почти невозможно поверить, что христианская набожность сохранила этот кусочек Рима III века так же надежно, как лава сохранила Помпеи.

Мы поднялись в монастырь. Длинный коридор увешан портретами выдающихся членов ордена. Отец Альфред остановился около одного из портретов.

— Он вам никого не напоминает? — спросил он.