Клинок эмира - Георгий Брянцев

Вот он, ориентир! Значит, клинок не лгал, его тайнопись оказалась верной. Сбываются мечты бессонных ночей, голодных дней.

Местность эту издавна называли урочище Кок-Ит, что в переводе означало — урочище Серая собака.

Наруз Ахмед почти побежал к колодцам, расположенным звездой примерно в сто метров диаметром.

Теперь предстояла задача более трудная: надо обнаружить второй ориентир, решающий. Только найдя его, можно добраться до тайника.

Наруз Ахмед тревожно и внимательно осмотрел местность. Да, второй ориентир отыскать не так легко. Это всего-навсего кусок рельса четырех аршин длиной. Половина его загнана в песок, а другая должна торчать на поверхности. Но рельса не видно. Его могли вытащить и увезти, или, быть может, замело песком — и тогда крах всем надеждам.

Наруз Ахмед обошел все семь колодцев, как голодный волк вокруг кошары, озираясь, подгибая почему-то колени и втянув голову в плечи. Его серая тень причудливо металась по песку, то замирая, то снова двигаясь вперед. Он сделал второй, потом третий круг — и все безрезультатно. Тогда Наруз совсем низко пригнулся и принялся исследовать каждую пядь земли в пределах десяти шагов от колодцев. Временами он опускался на четвереньки и тогда впрямь становился похожим на большого шакала. Казалось, вот-вот он поднимет лицо к бесстрастному ночному светилу и завоет.

Лишь к часу ночи, когда были проверены и ощупаны все песчаные уголочки вокруг каждого колодца и когда отчаяние готово было овладеть им, Наруз наткнулся на железный шпынек, торчавший из песка в таком месте, что нельзя было и предположить найти его. Почти весь рельс ушел в песок. На поверхности маленького барханчика оставался лишь верхний конец, сантиметров двадцать. Еще год-два — и он исчез бы.

Наруз Ахмед сообразил, почему он так долго не мог отыскать этот проклятый рельс: он искал его в пределах десяти шагов от колодцев, ориентир же торчал в двадцати пяти шагах.

Обессиленный Наруз Ахмед уселся на песке, отдохнул, выкурил папиросу и, шумно вздохнув, дрожа от нетерпения, встал, готовый к дальнейшим поискам. Теперь все зависело от точности ориентировки. Он достал компас со светящимися стрелками и отпустил зажим. Стальная тросточка длиной ровно в аршин служила ему меркой. Отмерив семь тросточек от рельса строго на восток, он уткнулся в один из колодцев. От колодца он проложил пять тросточек на северо-восток и поставил вешку. Потом от нее он отмерил еще семь — на юг, затем на север и, наконец, четыре на запад. Все! Хватит! Теперь надо копать. Он воткнул в песок тросточку, сбросил с плеч рюкзак и вынул из него небольшую саперную лопату с короткой деревянной рукоятью. Затем очертил круг диаметром в метр, опустился на колени и начал копать.

Верхний слой песка, наносный, не слежавшийся, подавался легко. Далее песок становился плотным, копать было труднее. Но все же работа быстро подвигалась вперед.

Взволнованный и потный Наруз Ахмед отбрасывал песок во все стороны, все больше углубляясь в почву и расширяя края ямы. Когда глубина ее достигла полуметра, на ладонях Наруза вздулись волдыри. Но что такое волдыри в сравнении с тем, что лежит на дне ямы? Ерунда, о которой даже не стоит думать.

Но вот что-то глухо звякнуло. Наруз Ахмед отложил лопатку в сторону, лег плашмя и с замирающим сердцем стал по-собачьи разгребать песок руками.

Когда он вытащил из ямы первый череп, то едва не закричал от радости. Он готов был расцеловать пожелтевшую кость, вскочил на ноги, обхватил череп руками и, испуская дикие вопли, принялся выделывать ногами невообразимые фигуры. Успокоившись, Наруз вновь улегся на песок и энергично заработал руками. За первым черепом последовал второй, третий, четвертый и, наконец, последний, пятый, как и указано на клинке. Теперь на песке уже лежала пирамидка черепов. Все правильно! Никакой ошибки! Сейчас он доберется.

Наруз Ахмед яростно вгрызался в песок, рвал, рыхлил его пальцами и пригоршнями выбрасывал наружу. Сердце ходило ходуном от восторга, усталости, возбуждения. Надо бы сделать передышку, но он уже не мог остановиться. Пот катился по лицу, заливал глаза, спина взмокла, и рубаха прилипла к телу. Если бы сейчас затрещали пулеметы и стали рваться снаряды, он все равно не прекратил бы рыть. Наконец палец правой руки скользнул по чему-то твердому. Наруз Ахмед всем корпусом сунулся в яму. Руки его заработали еще быстрее. И вот они ухватились за что-то. Напрягая остатки убывающих сил, Наруз вытащил здоровенный глиняный кувшин. В него можно было вместить не меньше двух ведер воды. Синие жилы вздулись на его лбу и мышцах рук, когда он приподнял кувшин, чтобы оттащить в сторону. Обессиленный, он упал рядом с кувшином.

Вот он, клад! Вот оно, богатство! Вот оно, наследство отца! Теперь все.

Когда Наруз Ахмед отдышался, он сунул руку в горловину кувшина. Пальцы наткнулись на плотный, как камень, песок. Тогда, напрягшись, он перевернул тяжелый кувшин вверх дном, чтобы вытряхнуть содержимое. Но песок, видимо, так спрессовался, что закупорил горловину, точно притертой пробкой. Видя, что из этой затеи ничего не выйдет, Наруз схватил лопатку и с силой ударил по кувшину. Лопатка отлетела от него, как молот от наковальни. Наруз нехорошо выругался, постоял в раздумье, тяжело дыша, затем схватил кувшин в охапку и потащил к рельсу. Уж против стали никакая глина не устоит!

И кувшин не устоял. Ударившись о конец рельса, он развалился на куски. Развалился, и из него высыпался песок. Да, песок. Обыкновенный песок пустыни, который на сотни километров простирался вокруг. Кругом пустыня… Везде этот проклятый песок… И во рту он хрустит, к телу прилип. В тяжелой, налитой голове — тоже будто песок…

Наруз Ахмед стоял, тупо уставившись на обломки кувшина. В глазах его мелькали желтые точки, будто колючие песчинки.

Постояв, он медленно опустился на колени и трясущимися руками стал перебирать каждый слежавшийся комочек. Песок бежал между пальцев бесконечным ручейком, и казалось, нет конца этой быстро текущей, тающей в пальцах струйке.

В эти минуты Наруз Ахмед еще неспособен был охватить умом случившееся. Мозг его будто выключился, и оставалось лишь странное ощущение, что вместе с вытекающим сквозь пальцы песком уходят из тела мысли, силы, жизнь. Это отупение длилось недолго. Внезапно он вскочил на дрожащие ноги. Больше он не мог сдерживать себя. Он рванул ворот рубахи и разразился страшными проклятиями. Он проклял аллаха и Магомета, пророка его, проклял того, кто опередил его, проклял самого себя и тот день, когда родился. Этот обезумевший человек повалился на песок и стал кататься по нему, и лишь когда на востоке заалел край неба, Наруз Ахмед пришел в себя и поднялся. Опустошенный, разбитый, он взял свой рюкзак и ковыляющей походкой поплелся к железной дороге.