Шмагия - Генри Олди

Кто ж мог знать, что однажды…

Мэлис, мигом найдя общий язык с крошкой-акробаткой, единым фронтом выступила против насмешника Фортуната. Зизи при этом искренне полагала, будто говорит венатору чистые как слеза комплименты. Сдерживая улыбку, колдун дивился чудному раскладу. Вот сидит за столом лилипутка, бывшая шмага, наивная гуттаперчинка. А в Филькином бору ходит-бродит ее копия, по всем приметам демон в свободном состоянии. Гуляет, значит, и тайными путями творит добро. Ключевые слова: «демон», «свободный» и «добро».

Нет, ваша честь, я не тронулся. Я под присягой.

Детишек, добрая душа, спасает, пьяниц бережет. При пособничестве нахального отрока Яноша Кручека (да, ваша честь! Тоже шмаг, но беглый, из хорошей семьи!..), нашедшего приют у кожевника Леонарда. Который в юности отринул шмагию, дабы вернуться в лоно слома на старости лет. А венатор-профессионал раскладывается карточной гармошкой, ставит на демона-одуванчика «флажки» и зовет лилипутку в столицу. Заодно прощупывая ее исподтишка.

Не ощупывая, ваша честь, а прощупывая. Понимать надо!

А влюбленная ведьма старше средних лет ревнует. А малефик-вредитель в ожидании линьки все больше запутывается в этом кошмаре, словно муха в паутине. А местное население полагает вредителя-малефика спасителем и благодетелем, готово ноги мыть и воду пить. Демон творит добро, малефик творит добро, кожевник творит добро. Остальные, по-видимому, также творят добро и ничего кроме…

Если у судьбы есть чувство юмора, так это оно самое, ваша честь.

— Коллега, не кажется ли вам, что наши дамы утомились?

Намек был прозрачен, словно обман ребенка. Для убедительности Андреа подмигнул охотнику «вороньим баньши»: разумный поймет.

— Сусунов день близится к логичному завершению. Скоро в аустерии будет не продохнуть от голодающих Ятрицы… Или вы намерены разговляться в кругу обывателей?!

Ведьма поддержала тему, нелестно отозвавшись о манере обывателей разговляться. Лилипутка живо вспомнила, что у нее утренняя репетиция, а значит, надо хорошенько выспаться. Фортунат умело подхватил обеих дам под локоток: провожать. Учитывая разницу в росте, охотник был великолепен.

Когда они уходили, приор-дьякон Веселых Братьев мрачно допил початый малефиком кубок, осенив мирян благословением.

Дурная, говорят, примета.

Факельщик, честный малый, ждал у входа. Отослав парня домой и понимая, что домой тот никак не пойдет, присоединившись к согражданам, ожидающим ночного шумства, Мускулюс побрел вослед спутникам. Походный городок циркачей надвигался гомоном и огнями. Пожалуй, так близится ад к грешнику. Запах паленых листьев несся над площадью. В кострах обильно жгли осень — не ради тепла, ради забавы. Прогулка напоминала сон: цветом, запахом, зыбкостью.

«Если во сне вы видите груженный овощами фургон, — ни к селу, ни к городу вспомнил колдун „Толковник сновидений“ Этьена Скопы, огибая фургон с дерюжным горбом крыши, — то наяву сможете обеспечить своей семье достойную жизнь. Сон о закрытом фургоне, подле которого вы сгораете от любопытства, говорит, что в жизни вы редко интересуетесь событиями, не входящими в круг профессиональных обязанностей…» Редко, значит… ох, мэтр Этьен, вашими бы устами…

Лавируя между кибитками, кивая в ответ на приветствия фигляров, сидевших у кострищ, Андреа старался держаться позади, строго за акробаткой. Странное чутье подсказывало: так надо. Надо творить добро. Почему именно этот фарватер добрее прочих, колдун не знал, доверясь чутью. Во сне иначе нельзя.

И проклял все добро, какое есть на свете, когда его отшвырнуло в сторону.

Они находились на окраине развеселого стойбища, ближе к домам Пышечного въезда. Зизифельда сказала, что тут стоит ее личный фургончик. Фургончик оказался хлипким — для поездок в самый раз, а для прицельного попадания в борт колдуном крепкого телосложения… Казалось, темнота сжала маленький крепенький кулачок и наотмашь саданула по компании, целясь в лилипутку. У темноты имелся бойцовский задор, но опыта было маловато. Так пьяница в кабаке промахивается мимо обидчика, снося ударом кувшин с пивом. Ничего, время есть, обидчик тоже никуда не делся…

Повторим?

Хмельная ночь замахнулась снова, расплескав терпкую гарь листвы, пылающей в кострах.

Забавно: со времен приютского детства Андреа ни разу не дрался. Поводы были, не было желания. Наука у сурового Грознаты, а потом у боевого мага Просперо напрочь отбила охоту доказывать правду вульгарным рукоприкладством. Тем не менее, тело вспыхнуло животной злобой куда раньше иных знаний-умений. Крякнув от боли под ребрами, малефик оттолкнулся от фургончика, едва не доломав беднягу окончательно. Пальцы крючьями вцепились в крошечный кулачок ночи: поди, отдери! Легче было бы удержать кусок бешеного студня. Упругое желе садануло нежданного бойца в промежность. Колдун ахнул на вдохе, отчего звук вышел стыдным и смешным, но лишь усилил хватку. Он волочился за бешеным кулачком, обдирая голени о брусчатку. «Вороний баньши» открылся сам собой, настежь, вспучиваясь жабьим пузырем. Впервые в жизни Мускулюс узнал, как можно глазить «севшим зраком». Человек давно бы сполз на мостовую от такой порчи. Увы, кулачок лишь стал метаться с удвоенной яростью.

Зря ты, братец, грешил на лилипуткин фургончик.

Старик выдержал и второе попадание.

Битва творилась в полной тишине, если не считать утробных хрипов колдуна. Встав на четвереньки, Андреа вскипел от переполнившей душу радости. Он и понятия не имел, как сердцу хочется кого-нибудь убить. Зверь вцепился в прутья решетки, зверь тряс грудную клетку, желая на волю. Прочь размышления! В Тихий Омут догадки! Бить, рвать и метать…

Колдун был страшен.

Цепь рассудка натянулась, пошла гулять истошным звоном и — удержала.

Возле фургончика творилось небывалое.

Оказавшись на полпути между лилипуткой и Фортунатом Цвяхом, изогнувшимся хищным вопросительным знаком, кулачок ночи затрясся листом на ветру. Он сжимался и разжимался, всякий раз являя взору два чуждых друг другу облика. Дитя-одуванчик в желтом платьице, лживая копия акробатки, сменялась изящным, стройным кавалером старше сорока лет. Миниатюрное личико взрослой женщины перетекало в мужское лицо, полное детского изумления. Губки бантиком, лаковые морщинки у глаз — и саркастический излом брови, клинышек бородки разделен седой прядью. Дамский стилет и шпага фехтмейстера. Двое в одном. Между обликами, сшивая личины иззубренной иглой, возникал переходной кошмар: демон, мелкий, но яростный. Казалось, сумасшедший демон никак не мог выбрать — жертву? облик?! — как знаменитый ишак Наср-ад-дина бен-Валаама, сдохший от голода между двумя одинаковыми копешками сена.