Шмагия - Генри Олди

Фюрке не был ревностным почитателем гения, вроде убежденных сусунитов, облюбовавших квартал на восточной окраине. Однако марать душу скоромным до полуночи не собирался. Гении, они ревнивые. Возьмет Добряк Сусун и откажется есть беды-горести некоего капрала Фюрке! Сам, дескать, кушай полной мерой…

В лавку капрала заманили смутные предчувствия. И, скажем прямо, нюх не подвел ландверьера. Клаус уже закрывался, а у прилавка ошивался старый знакомец — дядька Мятлик с подозрительным мешком на плече. Мешок слабо дергался.

— Чего у тебя там? — с профессиональной дотошностью поинтересовался Фюрке.

— Рыбачить собрались, — уклончиво сообщил Мятлик, не спеша раскрывать тайну припадочного мешка. — На вечернюю зорьку. Уху сварим, бражки хлебнем. Сусуна помя… то бишь почествуем. Загодя, перед разговением. Третьим будешь?

Капрал задумался, изучая явившуюся его воображению, надо сказать скудному и медлительному, картину. Однако, проявив стойкость, не позволил увести разговор в сторону:

— В мешке, говорю, что?

— Петух! — Мятлик гордо подбоченился, едва не выронив мешок. — В уху завсегда кочет требуется. Для навару.

— Так постный день сегодня! Грех мясо жрать!

Вынырнув из дверей подсобки, мясник Клаус возмутился от лица всего своего цеха:

— Это петух — мясо?! Ну ты и брякнешь, капрал, хоть гениев выноси… Уха, она скоромная? Ты не виляй, ты прямо говори: уху есть дозволено?!

— Ну… дык, это пожалуй, — малость растерялся Фюрке.

— Вот! А какая уха без петуха?

Возразить было нечего.

— И вообще, глупости ваш пост, — ворчал Клаус, укладывая в широченную суму рыболовные снасти. Бритая голова мясника покрылась каплями гневного пота. — Добряка Сусуна уважить — понимаю. Дело хорошее. А мяса почему есть нельзя? Вот ты мне ответь, Фюрке: почему?

Капрал почесал в затылке, но ответа не нашел. И в самом деле: почему?

— А я тебе отвечу! Этот пост молочники с булочниками придумали. И зеленщики, искусай их травяной клоп. Ага, еще сыровары. С рыбниками вместе. Чтобы, значит, их товар больше покупали, пока мы, мясники, убытки терпим. Вот и весь сказ! А Добряку Сусуну, храни его Ползучая Благодать, без разницы, чего вы там жрете, дурачье…

— Ты это! Ты говори, да не разговаривай! Без разницы ему, еретику! Сусуниты, те вообще…

— Именно что «вообще»! Мяса не едят, вот башкой и двинулись. Мясо, оно для мозгов самое располезное. Больше их слушай, сусунков твоих…

Препираться капралу решительно не хотелось. В спорах, особенно религиозных, он был не мастак. Зато отведать ушицы, да и бражки хлебнуть в компании старых дружков… Вскоре бравая троица, запасшись снастями и двумя кувшинами пшенной бузы, оказалась на берегу Ляпуни. Пока Фюрке с Мятликом ставили верши и закидывали тенета, Клаус успел развести костер, подвесив над огнем казан с водой. Рядом стояла крутобокая миса, куда приятели, выбравшись на берег, принялись крошить лук, морковь, корни петрушки и спадиуса. Покончив с крошевом, открыли первый кувшин.

— Ну, храни нас Сусун от всякого лиха!

Извлеченный из мешка угольно-черный петух — здоровенный, с багровым, налитым кровью гребнем — расхаживал под ивой, к которой был привязан. Вырваться и удрать петух даже не пытался, видимо, смирившись с грустной участью. Лишь время от времени сочувственно косил на людей круглым глазом.

— Ну что, кочет? Пора тебя резать…

Мясник Клаус огляделся в поисках любимого ножа.

Вот тут-то и объявился на круче бродяга Янош. Зла на парня дядька Мятлик с Клаусом не держали. Даже чувствовали себя виноватыми: чуть не зашибли сгоряча! Посему замахали приветливо руками:

— Эй, заброда! Давай к нам!

— Ушицей угостим!

— Не боись, бить не будем!

— А я и не боюсь, — парень нога за ногу принялся спускаться к реке. Однако, поравнявшись с ивой, он выхватил из-за голенища короткий ножик, чикнул лезвием по веревке и, с лисьей быстротой ухватив петуха, кинулся наутек.

«Наутек» у Яноша вышло едва ли не вразвалочку, с нагловатой ленцой.

Рыболовы разом забыли про гостеприимство и обещание «не бить». Вся троица бросилась в погоню за воришкой, оставив без присмотра и кувшины с бузой, и закипающий казан. Их брань распугала не только ворон на милю вокруг, но и всю рыбу в реке, до распоследнего ершика. Праведный гнев стучал в сердца. Догнать паршивца! Отмутузить! Насовать под микитки! В душу плюнул, гаденыш, — к нему как к человеку, а он…

Янош свернул к мосту через Ляпунь. Отстав от мясника с прытким Мятликом, капрал налетел на торчащий из земли корень. Растянулся во весь рост. Сгоряча вскочил, прошкандыбал шаг-другой и сел на обочине: ругаться. Колено ушиб будь здоров! Провожая взглядом скрывшегося в лесу воришку и запыхавшихся друзей, Фюрке искренне надеялся, что щенка рано или поздно поймают. А нет, так завтра он лично отыщет ворюгу в городе и упечет в холодную.

В любом случае вечер был испоганен безнадежно.

Фюрке еще посидел, ожидая, не возвратятся ли приятели. Однако из леса никто не появился. Длинные тени наискось перечеркнули мост. Солнце катилось за Филькин бор. Капрал со стоном вернулся к месту горе-рыбалки, допил бузу, расколотил кувшин об иву и заковылял в Ятрицу. Проходя мимо дома Швеллера, он решил заглянуть, сообщить Леону, какого змееныша тот пригрел на груди.

— И кто он после этого, Леон? Змееныш и есть. За шкирку, и в кутузку! Чтоб, значит, не в повадку…

— Где ж дядька Мятлик петуха-то взял? — с девичьим невинным румянцем, ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовалась Цетинка. — Отродясь у Мятликов в хозяйстве птицы не водилось…

— Мало ли? Купил на рынке. К празднику.

— Мятлик? Купил?

Цетинка привстала, наклонилась к суровому ландверьеру и выдала последний, убийственный аргумент:

— За деньги?!

— Ты это… К чему клонишь?

Пшеницу усов ударил ледяной град. Опали колосья, пожухли. Быть хозяину без урожая.

— А к тому, что любопытно нам, кого первого в холодную сажать будем, — поддержал дочь Швеллер-старший.

Он сделался вдруг необычайно красноречив и убедителен. Не кожемяка, а знаменитый обер-прокурор Кшиштоф Рунец, выговоривший пожизненное Аптекарскому Приказу в полном составе, от фармацевтов-эвтанатов до писцов-рецепторов.

— Увидел мой змееныш краденого петуха, решил вернуть хозяевам. А ворье за ним — бегом… Во главе с одним героическим ланд-капралом. Стой, честный парень! Мы тебя дубьем, мы тебя убьем! Вот я завтра после разговеньица схожу к Намюру, поделюсь соображениями…

Мордобоя не будет, понял Мускулюс. Дело заканчивалось вялой застольной сварой. За такой даже наблюдать скучно. Лишь дурацкий поступок Яноша сидел соринкой в глазу, раздражая. Другое дело, если б дуралей попытался стянуть петуха исподтишка. А так, внаглую… Глупость какая-то.