Ногти (сборник) - Михаил Елизаров

Папа мой в сорок втором родился. Купить второго отца? Если ты стар, пистолет, будь мне батюшкой, если млад, будь мне братом названым…

Не успел, завернули в тряпочку, спрятали.

Дрогнули мембраны, заговорил голос священной войны – незримый диктор Левитан: «Благодаря исключительным боевым качествам револьвер системы наган производился даже когда на вооружение в Красную Армию стал поступать с 1933 года автоматический пистолет системы Токарева – ТТ».

Прода́вец потянулся за нагантом. Тряпичная пеленка наготове.

«Покупай! Уйдет ведь!» – отчаянно крикнул Левитан прокуренным шоферским голосом и по-змеиному выполз из хриплой шкуры свежим пионерским дискантом: «Есть пули в нагане и надо успеть сразиться с врагами и песню допеть!» Юный мститель белокурый послал в бандитскую грудь пулю. Калибр 7,62 мм. Начальная скорость двести семьдесят метров в секунду.

– А он точно исправен? Мало ли, сколько лет на складе пролежал.

Прода́вец приволок ведро из голубой жести – в нем песок вперемешку с опилками. Поставил под ведро деревянный брус. Включил музыку. Из колонок грянули барабаны. Гитары загудели, как умирающие бомбардировщики. Дурным фальцетом заорал солист.

Прода́вец вложил в мою руку нагант, указал глазами на ведро, сказал: «Пробуй. В песок целься».

Я примерился, будто стрелял в колодец. Нажал на спусковой крючок. Выстрел потонул в гитарах. Нагант коротко содрогнулся, пуля взрыла песок, качнула ведро.

Прода́вец вырубил звуковую завесу, поднял ведро и вынес в коридор, а за ним желтой змейкой на линолеум сыпался песок. Из пробитого пулей ведерного донца.

– Ладно, покупаю, – я согласился. – За двести пятьдесят. Нельзя ли побольше патронов?

Черт знает о чем мечталось в ночь до покупки.

О смуглых итальянских «береттах», о надежных, как швейцарские гвардейцы, «зауэрах», о немецких «вальтерах», внуках арийских «вальтеров», под дулами которых обоссалась Европа.

Но наперед верил до конца в сказочную правду, как девица из терема, твердо верил, что выберу русского. Как ни хорохориться иностранным принцам, наш чумазый из народа, слезший с деревенской печи, лучше окажется.

Сколько появилось их за последние годы… «Бердыш» – пистолет с тремя сменными стволами, на все патронные лады. «Варяг» – гордый пистолет под сороковой калибр Смит-Вессона, чтоб врагу не сдаваться и пощады не желать. «Гюрза» – восемнадцать ядовитых пуль поразят врага, отстоящего на четыреста двадцать метров, ровно через секунду даже сквозь четырехмиллиметровую сталь…

Мечтал, как сказочная невеста ждал, и обманулся, как невеста.

Импортных принцев не было. Разве что давно обрусевший нагантец.

Забыл ли я поинтересоваться насчет ПСМ, пистолета самозарядного малогабаритного? Нет, не забыл. Калибр 5,45 мм, восемь патронов, не уступающих по мощности дебелому патрону «Макарова».

Но прода́вец сказал:

– Редкая штука, был только у командного состава и оперативных работников.

Разве не спросил я о двадцатизарядном АПС, стреляющем очередями, стечкинском первенце пятьдесят второго года, свидетеле смерти великого вождя и учителя Сталина-Джугашвили?

Я помню, как прода́вец отвел в сторону лживые глаза:

– Есть, но дорого.

– Сколько? – я потряс мошной.

– Дорого, восемьсот баксов, – повторил прода́вец и так посмотрел, что я сразу понял: врет, нет у него такого пистолета и не было. Разложил то, что имел.

И разве не спрашивал, в конце концов, о новом «Макарове», уже без звезд на рукояти, но с тугим набитым брюшком до двенадцати усиленных патронов с начальной скоростью четыреста тридцать метров в секунду?

Прода́вец разводил руками:

– Нет, только старая модель, восьмизарядная.

Пусть, пусть у меня на них все равно не хватило бы денег! Хотя нет! Понадобись по-настоящему, то хватило бы!

Так что в наганте нет моей вины!

Прода́вец закрыл за мной дверь. На лестнице прознобило – милиция ждет возле подъезда. Проклинал свою бездумность. Не хотел в тюрьму. Спустился на цыпочках в подвал. Через выломанное оконце выполз с обратной стороны дома. Бежал. Оглядывался.

Взял такси. С умыслом остановил его раньше, чем нужно, за два квартала. Петлял улицами, запутывал следы.

Дома не мог отдышаться. Вытащил из-за пазухи нагант. Любовался. Заряжал, целился, смотрелся в зеркало.

Нашел в хозяйственных бабкиных закромах масло для швейной машинки. Поставил кассету с каким-то боевиком – для создания героического, с выстрелами, фона. Главное, что в это время, уложив нагант на фланельку, я, как умел, чистил его и смазывал. Потом обтер насухо, чтобы спрятать под подушку.

И так неделю. Только фильмы разные смотрел.

А на восьмой день покручивал пустой барабан, лениво примечая вращение камор. Возле одной – царапина, как седой волос, легла на воронение. Я наделил ее невидимым патроном. Художественно поднес к виску. Щелкнул. Глянул на барабан. Меченую отделяли от ствола две каморы. Стало интересно. Из кухни притащил жестянку с окурками. Выломал фильтр, чтобы придать потехе видоподобия.

Сколько же раз стрелялся с фильтром? Не вспомню. Отчаянно везло. Что-то делал для жизни, ел, спал, а в остальное время стрелялся, ожесточаясь предчувствием ужаса.

Вечером сменил фильтр на аккуратно отпиленный брусок карандаша. С ним стрелялся до ночи. Крутил барабан, нажимал на спусковой крючок и тут же смотрел, что было бы, заряди я нагант всерьез.

Понял, что с расточительным безумием отщелкал счастливые попытки, и когда придет черед патрона, мне уже не повезет. Выковырял карандашный обрубок. Ногами, обутыми в ороговевшие носки, точно копытами, топтал проклятый заменитель. Содрогаясь от непоправимого, достал патрон. Увидел в зеркале свое лицо в свекольных от борща экземах. И наступил ужас.

Жадность погубила! Ведь были деньги. Мог бы заплатить и триста пятьдесят долларов. А погнался за дешевизной. И прогадал.

Господи, ведь если бы купил я автоматический ТТ, то так же точно и смазал бы его, и в зеркало на нас погляделся! Проклятые копейки!

Каким замечательно другим сделал бы меня «Токарев»! Метким, дальнобойным, шутка ли – четыреста двадцать метров в секунду! Оружие великоотечественных офицеров и нынешних малобюджетных киллеров. Бесшумным и хищным стал бы я, сжимая его в руке. Эти жирные плаксивые губы сделались бы тонкими и жестокими, близорукая каурость глаз окрасилась бы цветом голубого металла. С пистолетом Токарева.

Собрался ехать к прода́вцу менять нагант на «Токарева», уточку на гусочку.

Готовил речь: «Я тут подумал, лучше ТТ возьму. А деньги, сто тридцать долларов, я вот принес доплатить. Нельзя ли побольше патронов?»

Бессонная ночь.

Попутал голод со страхом, и на ощупь поперся на кухню, скользя, как слепец, пальцами по стенам. Тогда и наступило открытие, едва дверца ударила по колену и электрическое нутро холодильника маргаринового цвета осветило таким же пищевым, трупно-лунным оттенком мои ноги.

Два слова: «слепец» и «маргарин» – напомнили мне, о чем забыл – Марголин! Слепой конструктор Марголин, создавший легендарный спортивный пистолет МЦ – «марголин целевой»! Как я мог выпустить его из головы. Марголин, с возраста юноши незрячий, без чертежей, лишь в голове увидел свое оружие. Целевое! Простое и надежное. Конечно же! Слепой Марголин делал пистолет для потенциальных слепцов! В нем нет ничего, что отличает тяжелые армейские модели – сильный удар курка, тяжелый спуск. Наоборот, «марголин» имеет механизм регулировки спускового крючка. С изумительным наклоном рукояти, не напрягающий руку, «марголин».

Калибр 5,6 мм – вроде маленький, а начальная скорость пули до трехсот сорока метров в секунду, и это почти без отдачи! Магазин на десять патронов!

И если что, вдруг с ним поймают, «марголин» не относится к военным пистолетам. Максимум конфискуют, и штраф. Только штраф. Возможно, к «марголину» легче получить разрешение или купить, он же все-таки спортивный, и уж достать-то небось проще простого! И стоит он, пожалуй, недорого! Да сколько бы ни стоил!

Утро никак из раннего не становилось поздним. Взял нагант, ненавистно обернул фланелевой портянкой – я разлюбил его.

Потом испугался, а что, если меня остановят на улице и обыщут? И принялся кутать нагант все новыми одеждами, чтобы растворить в тряпье револьверные контуры.

Полностью одетый, он стал похож на обрубок ступни. Для большего сходства я надел на него шерстяной носок. Ступня сорок пятого размера. Ампутированный обрубок, в котором непрестанно тлеет гангрена моей смерти. Я даже примерил на него ботинок. Точно, мой размер. Разве я думал, что сорок пятый размер станет кобурой моего страха?

Ботинок, уже без пары, я положил в сумку, а сверху для конспирации просто накидал еще другой обуви.