Пора надежд - Чарльз Сноу

— В такой день он должен был бы все отменить! — заявил он. — Но в проигрыше будем не мы, а он! Мы-то будем веселиться вовсю! — И проникновеннейшим тоном Гетлиф продолжал: — Коль скоро мы заговорили о Марче, не скрою, Л.С., я всегда считал, что он мог бы подбросить вам кусочек пожирнее! Что ему стоило нажать на одну-две пружинки и дать вам возможность попробовать свои силы! А то вертись как знаешь, рассчитывая только на себя да на то немногое, что я могу вам дать.

Не ослышался ли я? Это было чудовищно! Однако в данную минуту Гетлиф был убежден в правоте каждого своего слова. Так уж он был устроен.

На банкете я сидел рядом с миловидной девушкой. Усталый, захмелевший от вина и одержанной победы, я старался ей понравиться и отчаянно хвастался — такого не случалось со мною с тех пор, как я стал взрослым.

— Я просто на вершине блаженства, — сказал я.

— Это сразу видно, — заметила она.

— У меня нередко появлялось желание избрать себе другую профессию, — продолжал я. — Такую, которая давала бы возможность побыстрее выйти в люди. Зато в нашей профессии ожидание недурно вознаграждается!

Желая поддразнить меня, девушка заговорила о своих друзьях, преуспевающих адвокатах.

— Я не только этим мог бы заниматься, — клюнув на удочку, продолжал бахвалиться я. — Держу пари, я мог бы преуспеть во многих областях!

Я вдруг подумал о том, какая ирония весь этот банкет, и расхохотался. Празднуется моя первая победа — и именно Гетлиф, весело и добродушно улыбаясь, произносит за меня тосты! Празднуется моя первая победа, и ни одного близкого друга за столом, зато сколько соперников! Празднуется моя первая победа, а я, вместо того чтобы прижать к груди Шейлу, безудержно хвастаюсь перед этой хорошенькой, равнодушной ко мне девицей! И все же я победил, а потому имею право громко смеяться!

Я получил немало поздравлений, а через три дня и кое-что более осязаемое. Утром Перси остановил меня в коридоре и, скрывая под елейным тоном приказ, объявил:

— Мне надо поговорить с вами, мистер Элиот!

Я зашел в его клетушку.

— У меня для вас кое-что есть, — сообщил он.

Я поблагодарил его, и он улыбнулся сухой, самодовольной улыбкой, улыбкой важной персоны, которая может облагодетельствовать своими милостями простых смертных.

— Ну вот, сэр, теперь вы дали мне в руки козырь, — сказал он. — Я могу говорить клиентам, что вы выиграли дело Чэпмена, подготовленное Энрикесом. Хвастать тут особенно нечем, но все же это лучше, чем ничего.

Все объяснялось просто; после суда Перси решил, что может рекомендовать меня клиентам для не очень сложных дел. Два года он с интересом наблюдал за мной, не позволяя чувству симпатии, — если таковое у него возникло, — повлиять на его суждение. Он подкидывал мне мелкие дела с гонораром в одну-две гинеи, чтобы я окончательно не пал духом, но дальше этого не шел. А сейчас, когда кто-то другой рискнул и дал мне возможность сделать первый шаг, Перси готов был рекомендовать меня для ведения таких дел, какие, судя по всему, были мне по силам.

Дело, о котором шла речь, исходило от стряпчих, никак не связанных о Энрикесом. По характеру своему оно было очень похоже на первое дело Чарльза и должно было принести мне тридцать гиней.

За год, прошедший между июлем 1928 года и июлем 1929 года, я заработал восемьдесят восемь фунтов, в том числе пятьдесят два фунта за два дела, первое из которых было поручено мне в июне. Это выглядело многообещающе. Я не смел еще признаться себе в этом, но верил, что мои испытания подходят к концу.

Глава 37

ОЦЕНКА ДРУЗЕЙ

Я скоро обнаружил, что одна удача влечет за собой другие. Перед перерывом на лето один из родственников Чарльза Марча поручил мне самое крупное дело, какое мне приходилось до сих пор вести, и почти одновременно я узнал, что скоро получу еще одно — от Энрикеса. Настроение у меня поднялось и, считая, что надо закрепить наметившийся перелом, я стал усиленно нажимать на Гетлифа. Я решил сыграть на его лучших чувствах и на этот раз не дать ему уклониться от своих обещаний; все складывалось в мою пользу, и я намеревался заставить Гетлифа мне помочь, У нас было несколько вполне откровенных и даже трогательных бесед. Я сказал Гетлифу, что не могу уйти в отпуск, если у меня не будет уверенности, что в будущем году я сумею заработать триста фунтов.

— Вы же знаете, Л.С., что в нашем деле никогда нельзя быть ни в чем уверенным, — заметил в ответ на это Гетлиф. — Каков, по-вашему, доход, на который я могу твердо рассчитывать? Каких-нибудь две-три сотни фунтов. А вы сами понимаете, что этого хватает лишь на питание. Мне, конечно, удается наскрести еще немного благодаря случайным делам. Но в смысле твердого дохода я не могу рассчитывать даже на то, что получает джентльмен, устанавливающий сумму моего подоходного налога. — Это сопоставление повергло Гетлифа в великое расстройство, и он помрачнел. — Кроме того, я подумываю о том, чтобы стать королевским адвокатом. А это значит выбросить верный кусок хлеба в окно. И все же когда-нибудь я, видимо, так и поступлю! Человек не дорожит тем, что имеет. Во всяком случае, скажу вам одно: если я стану королевским адвокатом, в конторе не будет недостатка в делах для таких людей, как вы.

— Но мне хотелось бы иметь их побольше уже сейчас, — заметил я.

— Нам всем этого хотелось бы, Л.С., — укоризненно произнес Гетлиф.

Но теперь я уже знал, как с ним вести себя.

— Послушайте, — сказал я. — На днях я получаю несколько дел. Чарльз Марч очень много сделал для меня — гораздо больше, чем я вправе был от него ожидать. Не меньше сделал и Энрикес. Теперь, мне кажется, пора бы и вам мне помочь. Ведь вы обещали выделить для меня несколько дел. По-моему, настало время сдержать обещание.

Гетлиф вдруг тепло улыбнулся и с искренней признательностью посмотрел на меня.

— Я очень рад, что вы так ставите вопрос, Л.С.! Я уверен, что вы говорите как друг. Люди называют меня подчас эгоистом, и это меня беспокоит. Ведь если я и поступаю как эгоист, то бессознательно. Я пришел бы в отчаяние, если бы это было в самом деле так. И я хочу, чтобы друзья одергивали меня, когда я, по их мнению, поступаю неправильно!

Однако на следующий день он мог рассуждать совсем иначе. Ходили упорные слухи, — насколько они были достоверны, не знаю, — что перед отпуском он обычно отказывался от дел, которые могли его задержать. Но он отказывался от них не в пользу способной молодежи, а в пользу пожилых и довольно посредственных адвокатов, работающих помощниками у каких-нибудь светил. Я предполагал, что эти слухи могут соответствовать истине: Гетлиф не желал уступать дорогу молодежи, стучавшейся к нему в дверь. И все же я решил заставить его сдержать обещание!

Я сказал Гетлифу, что не могу уйти в отпуск, и все же провел неделю в родном городе, с друзьями. Переехав в Лондон, я продолжал поддерживать с ними связь. Джордж Пассант раз в квартал регулярно навещал меня; сам же я ездил на родину только однажды, на несколько дней, в связи с одним мелким делом в Мидлендском судебном округе, которое предложил мне Иден. Многим мое поведение казалось необъяснимым, и они считали меня черствым человеком.

Но это было не совсем верно. Я, конечно, не лишен странностей, но способен на глубокую привязанность — моя дружба с Джорджем, как и с другими моими приятелями, окончится только со смертью. Я избегал приезжать в родной город по многим причинам: отчасти — из экономии, чтобы не тратиться на дорогу; отчасти — не желая создавать впечатление, будто я, как собачонка, бегаю за Шейлой; отчасти — инстинктивно стремясь не показываться никому на глаза, пока не добьюсь успеха. Но главная и самая простая причина заключалась в том, что ни Джордж, ни остальные члены кружка не стремились видеть меня. Они любили меня, гордились мною, радовались каждому моему успеху, но, увы, я оторвался от их жизни, не был в курсе их тайн, и теперь мое появление стесняло их, воспринималось ими чуть ли не как вторжение чужака. Не удивительно поэтому, что, когда августовским вечером поезд подходил к вокзалу, настроение у меня было крайне удрученное. Я смотрел из вагона на дома, четко вырисовывающиеся на фоне ясного вечернего неба; в здании вокзала, среди красных кирпичных стен, все так же пахло серой, как и тогда, когда я возвращался домой после обедов в корпорации. Сердце у меня почему-то сжалось. Джордж, равно как и остальные члены кружка, приветствовал меня так, словно я был героем, вернувшимся после победы. Но их чрезмерная убежденность в том, что мне уготовано блестящее будущее, только ухудшила мое и без того унылое настроение. Я начал сердито возражать. Мне просто повезло, сказал я, вот и все, но я как был, так и остался безвестным молодым человеком. Правда, мне посчастливилось найти хороших друзей, а в установлении отношений со стряпчими немного помогло то, что я выгляжу старше своих лет. Но только предстоящие два года покажут, на что я способен. Поэтому торжествовать слишком рано. Однако Джордж не желал слушать мои возражения и тупо кричал свое. Нет, кричал он, его не проведешь: выпить все равно придется. Пили все охотно. Теперь члены кружка были менее стеснены в средствах и потому вообще пили больше, чем прежде. Конечно, они предпочли бы кутить на ферме, без посторонних, каким я уже стал для них, но они и здесь с удовольствием пили и веселились. Я тоже пил, но мне было грустно.