Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - Валерий Вьюгин

Несмотря на то, что текст предисловия Гальпериной в архиве не сохранился, его стилистику и содержание нетрудно реконструировать по другим ее работам о Прусте 1934 года (статье о Прусте в Литературной энциклопедии, соответствующей главе в ее «Курсе западной литературы XX века» (М., 1934) и, прежде всего, статье в журнале «Литературный критик» (1934. № 7–8), которая, как можно предположить, и представляет собой отвергнутое «Временем» предисловие), где Пруст представлен как прежде всего «энциклопедия буржуазного паразитизма»[789], а эпопея «В поисках за утраченным временем» — как «15-томное признание банкротства своей жизни и жизни своего класса»[790]. Крайне грубый как стилистически, так и по приемам вульгарно социологического анализа текст Гальпериной резко диссонирует с незаконченным предисловием Луначарского, которое, вопреки обыкновению его советских работ, является совершенно европейским и модернистским по кругу обсуждаемых тем (Луначарский пишет о родстве творчества и памяти, обсуждает проблематику Warheit/ Dichtung, указывает на роль А. Бергсона[791]), откровенно влюбленным в Пруста (Луначарский постоянно пишет о художественном «наслаждении», которое испытывал сам Пруст и получает его читатель, о несравненной утонченности дарования Пруста: «несколько мутноватый, медово-коллоидальный, необычайно сладостный и ароматный стиль Пруста — единственный, при помощи которого можно принудить десятки тысяч читателей восторженно переживать с вами вашу не так уж особенно значимую жизнь, признавая за ней какую-то особую значительность и предаваясь этому растянутому наслаждению с явным восторгом»[792]), ностальгическим, свободным от классовой и социологической советской доксы и, как кажется, предсмертным. Гальперина же начинает с того, что «весь облик Марселя Пруста не вызывает в нас в противоположность многим писателям прошлого ни малейшей симпатии»[793]. Далее она, как того хотело «Время», цитирует Луначарского: «По замечательному выражению А. В. Луначарского, он [Пруст] поставил спектакль „моя жизнь“»[794], — однако полностью искажает смысл сказанного им. Луначарский писал о том, как Пруст, который свою истинную жизнь разыграл не в реальности, а в процессе художественного творчества, поставил этот спектакль «Моя жизнь» «с неслыханной роскошью, глубиной и любовью»[795]. Гальперина же говорит о том, что «по иронии судьбы» «в спектакле „моя жизнь“ всплыла масса статистов» и Пруст, будучи «законченным субъективистом», помимо собственной воли был вынужден «как-то отражать окружающий мир и тем самым изменять своей философии» и, «разматывая бесконечный клубок своих воспоминаний, <…> вынужден был образ за образом вытягивать всю ту загнивающую общественную верхушку, с которой была связана его жизнь»[796].

К числу «ярких революционеров в области формы», «буржуазных писателей Запада XIX и начала XX века, прославивших себя высоким художественным мастерством, идеологически нам не враждебных и дающих широкую картину социальных отношений и классовых противоречий», собрания сочинений которых планировало издавать «Время», был отнесен и Шарль-Луи Филипп (1874–1909; объяснительная записка к редакционному плану на 1934 г.), вероятно предложенный А. А. Смирновым, который сделал сообщение о нем: «Писатель эпохи Бурже и Жида, реалист-натуралист с народническим уклоном. Заметно влияние Достоевского. Рисует маленьких людей. Чужд филантропического подхода. Умер молодым в 1909 году. Получил известность в течение последних 15 лет. Оставил после себя 10 творений» (протокол редакционного совещания, 19 октября 1933 г.). Впрочем, когда «Время» писало, что Филипп «почти совершенно неизвестен нашим широким читательским массам» (письмо «Времени» Р. Роллану от 2 января 1934 г.), «ни житейской, ни литературной его судьбы, ни его места в Пантеоне французских писателей никто у нас не знает» (письмо «Времени» А. Жиду от 23 апреля 1934 г.), это было неверно: рано умерший Шарль-Луи Филипп, выходец из социальных низов и певец «униженных и оскорбленных», неоднократно переводился в Советской России в двадцатые годы, в том числе в популярных «Универсальной библиотечке» ГИЗа и «Библиотеке „Огонька“». Новизна замысла «Времени» заключалась в решении выпустить более полное и фундаментальное издание. Первоначально речь шла об избранном в двух томах, однако уже в тематический план 1934 года было включено пятитомное собрание сочинений Филиппа. Выпуск его начался с четвертого и пятого томов, которые увидели свет в 1934 году под редакцией А. А. Смирнова: в четвертый том вошли «Утренние рассказы» (см. внутр. рец. на них А. А. Смирнова от 13 декабря 1933 г.) в переводе Л. С. Утевского, в пятый — роман «В маленьком городке» в переводе С. А. Полякова.

Вероятно, выход первого тома собрания сочинений Филиппа был отложен в связи с тем, что «Время» искало для него эксклюзивное предисловие: вначале издательство, решив, что Филипп — «соратник Роллана в конце 90-х и начале 900-х годов» (объяснительная записка к тематическому плану на 1934 год) и они были связаны «принадлежностью к одному и тому же общественно-литературному кружку, группировавшемуся в свое время вокруг Пеги» (письмо «Времени» Роллану от 2 января 1934 г.), обратилось к Роллану с просьбой о предисловии — Роллан однако ответил, что с Филиппом никогда не был знаком и не встречался и к «Cahiers de la quinzaine» и Пеги отношения не имел[797], и посоветовал «Времени» обратиться к Андре Жиду, который «много сделал для продвижения Филиппа в печать» (письмо Роллана «Времени» от 19 января 1934 г.). Жид в ответ на просьбу издательства (см. письмо «Времени» Жиду от 23 апреля 1934 г.) охотно разрешил воспроизвести в качестве предисловия свою речь, которую он посвятил Филиппу в 1910 году, а также посоветовал ознакомиться со страницами своего дневника, написанными под впечатлением от смерти Филиппа, опубликованными в книге «Nouveaux Pretextes» и в 6 томе его собрания сочинений; также Жид рекомендовал использовать портрет Филиппа, который был помещен на заглавной странице номера «Nouvelle Revue Française», посвященного памяти писателя (см. письмо Жида «Времени» от 7 мая 1934 г.), и вскоре, через посредство Андре Мальро и МОРП, доставил издательству все обещанные материалы (см. письмо «Времени» Жиду от 5 июля 1934 г.).

К этому времени были уже заключены договоры на переводы других романов и повестей Филиппа («Шарль Бланшар» и «Мать и дитя» — с Д. Г. Лившиц, «Бюбю с Монпарнаса» и «Мари Донадье» — с Л. С. Утевским, все под редакцией А. А. Смирнова). «Гослитиздат», продолживший начатое «Временем» издание Филиппа, напечатал все эти переводы в первом-втором томах своего издания. Исключение составил перевод «Мари Донадье», помещенный в третьем томе (1935 г.), выполненный не Л. С. Утевским, а Л. Я. Гуревич под ред. А. В. Федорова — «Гослитиздат» воспользовался переводом, вышедшим еще в 1926 году в ГИЗе; также и гослитиздатовский перевод «Дядюшки Пердри» Л. М. Вайсенберга под ред. Н. Я. Рыковой (т. 7, 1936) был перепечаткой перевода, вышедшего в ГИЗе в 1925 году. Интересная вступительная статья Жида, лично и близко знавшего Филиппа, полученная «Временем» для первого тома, была заменена в гослитиздатовском томе дежурным предисловием Н. Я. Рыковой.

В деятельности «Времени» тридцатых годов в области издания переводной литературы, где главную роль играли перешедшие во «Время» из разрушенной ленинградской «Academia» А. А. Смирнов, А. А. Франковский, М. Л. Лозинский, можно увидеть попытку соединения двух специфически ленинградских издательских традиций: восходящая к «Academia» высокая школа перевода и редактирования соединилась с отработанной «Временем» практикой установления личных отношений с современными иностранными авторами и выпуска актуализированных — выполненных по новейшим иностранным изданиям и снабженных специально написанными предисловиями — собраний сочинений. Однако государственные издательства, в которые было «влито» «Время» вместе с начатыми им проектами, не воспользовались «лабораторной» практикой издания иностранных авторов, отказавшись как от изготовления новых переводов взамен устаревших, так и от производства культурно актуализированных изданий.

С бывавшими в Советском Союзе членами французской секции МОРП Леоном Муссинаком, Полем Низаном, Андре Мальро издательству удалось установить личные отношения и подписать «монопольные» договоры на издание их книг, впрочем, отдавая себе отчет в их невысоком литературном качестве. В 1934 году «Время» выпустило по-русски роман «Очертя голову» («La tête la première», 1931) Леона Муссинака (Moussinac Leon), члена французской компартии, сотрудника «Юманите», председателя французской секции МОРП, секретаря Союза революционных художников Франции, который в 1933 году находился в Советской России[798]. А. А. Смирнов во внутренней рецензии заметил, что это «произведение очень причудливое и мало понятное»: