Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она поднялась, гордая и холодная, как та богиня, которая смотрела на нее со своего пьедестала. Он тоже поднялся.
– Не трудитесь меня провожать… Я дойду одна… да, одна.
Он молча посторонился, давая ей дорогу.
– Простимтесь друзьями, Валерий Павлович…
– О, да… друзьями…
Она крепко сжала его руку и быстрым движением бросилась вперед, точно отрывала самое себя от чего-то задерживавшего. В этом движении она была так чудно хороша, как хорошо все искреннее, чистое, неподдельное. Ему хотелось остановить ее, крикнуть, но он удержался и бессильно опустился на свою скамью. Легкие шаги быстро удалились, он слышал, как шуршала шелковая юбка, как хрустел песок под маленькими ножками… Окружавшая его ночная тишина вдруг точно была прорезана далеким звуком – это опять играл корнет-а-пистон. Он быстро вскочил и крикнул:
– Сусанна Григорьевна, вернитесь…
Ночь не ответила, и только по-прежнему призывно пел корнет-а-пистон.
Он схватил себя за голову и бросился догонять ее.
– Сусанна Григорьевна…
Она не остановилась и не убавила шагу. Она слышала его догонявшие шаги, слышала тяжелое дыхание и вдруг испугалась. Это был детский страх, от которого немеют ноги и сердце перестает биться. Вот горячая сильная рука берет ее маленькую холодную руку, и она не имеет силы ее отнять. Она даже закрывает в ужасе глаза, как животное, которое предчувствует смертельный удар. Он ласково и настойчиво заставил ее вернуться. Она шла рядом, как лунатик, с трудом переставляя ноги.
– Что вам еще нужно от меня?..
– Мне хотелось сказать вам что-то такое хорошее, Сусанна Григорьевна. Приласкать, просить в чем-то прощения, сказать, что я дрянной человек, что я все лгал, что я обманывал самого себя…
– Опомнитесь, что вы говорите…
Маленькая холодная рука оставила его руку. К ней вернулась какая-то неясная решимость.
– Да, я безумец…
Он задыхался, чувствуя, как что-то щиплет в горле и как все кругом исчезает. Оставалось одно, тяжелое и угнетавшее, от чего сердце билось, как пойманная птица. Да, он был весь одна минута, одно мгновенье…
Опять та же скамья и та же мраморная богиня. Он видел, как она, черная женщина, обессиленным движением заставила себя сесть. Минуту назад, всего одну минуту она принадлежала ему, а сейчас она была так же далеко, как любая звезда. Это последнее его раздражало и придавало какую-то безумную энергию. Вместо слов он целовал маленькие холодные руки и не получал ответа.
– Я вас презираю… – тихо проговорила она, улыбнувшись кроткой и горькой улыбкой. – Вы совсем не тот, о котором я думала, которого я…
Роковое слово не было договорено.
– Милая черная женщина с чудными серыми глазами, я тебя понимаю… Ну и что же, гони меня!.. Что я сделал, что я делаю…
Этот припадок покаянного малодушия сменился неожиданной энергией. Она почувствовала на себе его твердый взгляд, она услышала его ласковый шепот:
– Мне ничего не нужно, милая черная женщина… Только не уходите, не оставляйте меня одного.
– Что из этого выйдет?..
– Я не знаю…
IV
Мраморная богиня видела, как он плакал и как она молча перебирала его волосы, подернутые серебром преждевременной старости. Ведь она так любила эту голову, любила гораздо раньше, чем догадалась об этом. Роковое открытие лишило ее воли, обессилило, заставляло делать то, чего она не должна была делать.
– Вы угадали, что я никогда не любила, – говорила она спокойно. – И теперь не люблю… Нет, не люблю… Я знаю, что вы хороший человек, что вы можете быть очень хорошим человеком… И если бы мы встретились раньше…
– Нет никакого раньше, а есть только настоящее…
Она наклонилась совсем к его лицу, ласково посмотрела ему прямо в глаза и прошептала:
– А если та придет, та, первая?.. Я ее буду чувствовать во всем, в каждом твоем взгляде, в каждой ласке… Скажу больше, я чувствую, что я сама уже умерла, и что моя соперница уже смотрит тебе в глаза и ты ей говоришь то же, что говорил когда-то мне. Я чувствую это и с ужасом чувствую, что лишена уже возможности проявить себя ни одним звуком, ни одним движением, и только могу ненавидеть твое настоящее, то есть самое себя. И все это сон, мой дорогой… Твоя черная женщина пойдет к себе опять одна, к своему одиночеству, чтобы не было того настоящего, в котором и ты и она потом могут раскаяться…
В этот момент опять запел корнет-а-пистон. Она схватила его за руку и проговорила:
– Слышишь? Узнаёшь?
– Да…
– Это поет Маргарита о царе, который жил в Фуле… он ведь тоже любил, этот хороший король, и она тоже умерла, и он хранил до самой смерти память о своей милой… Слышишь?..
Она вся побледнела и крепко прижалась к нему.
– Слышишь? Это уже не труба поет, а она, любимая женщина… лес поет… ночь поет… Будь благословенна память любимой женщины, милый, и забудь ту, которая с безумной дерзостью хотела нарушить эту святыню. Слышишь, король уж состарился… да… жива одна память… Слышишь, как он бросает холодеющей рукой заветное кольцо в свой кубок?..
И пела ночь, и звезды, и лес, и в воздухе незримо реяли тени богов, а среди них поднималась вместе с песней тень любимой женщины, торжествующая, счастливая, побеждающая…
1893
Вкруг ракитова куста
Повесть
I
Солнце уже спускалось к горизонту, делаясь все больше и больше. Оно постепенно краснело, зажигая края вытянутых над морем облаков живым огнем, пурпуром и переливавшимися цветами радуги. Море было спокойно и только чуть-чуть колыхалось у самого берега, где приливала широкая волна. Слабый шепот этого прибоя напоминал ровное дыхание засыпающего человека. Расцвеченное всеми огнями радуги небо отражалось в воде, а набегавшая ткань морской волны принимала самые нежные перламутровые тона – розовые, голубые, зеленые, желтые с особенным нежным отливом дорогого жемчуга, точно море было освещено изнутри. От всей этой картины веяло какою-то сказочною красотой и той освежающей здоровой негой, от которой не хочется проснуться. Да, это было то северное холодненькое море, которое создало северную сагу и ее неукротимых героев – викингов.
Елена Григорьевна проводила каждый вечер на пляже, переживая глухую тоску. Ей вспоминалась далекая южная родина, далекое южное теплое море… А здесь даже летом было холодно, и даже краски заката казались ей холодными. Она устало смотрела темными глазами на толпу гулявших на пляже и как-то ни о чем определенном не думала. Да, он непременно придет, предложит ей руку
