Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что я сделал? – думал он в ужасе, хватаясь за голову. – Ведь это воровство… Боже мой, до чего я дошел!»
Но ведь все можно исправить. Да, нужно исправить… На него напала решимость безвольного человека. Ведь он письма не читал, следовательно виноват только вполовину… Придерживая письмо в кармане, Павел Максимович направился твердою походкой в коридор и к номеру Елены Григорьевны. Но дороге его встретил какой-то знакомый по табльдоту, фамилию которого он забыл. Неизвестный знакомый что-то его спрашивал и, вероятно, получил очень бессвязный ответ, потому что посмотрел на него удивленными глазами.
– Извините, я спешу, – пробормотал Павел Максимович.
Этот господин испортил все дело, потому что, когда Павел Максимович подошел к номеру больного, ему сделалось страшно, и он зашагал по коридору в другой конец, выходивший открытым окном в садик кургауза, где сейчас играла музыка. Ночь была тихая, темная, и в зелени садовых деревьев, как светлячки, красиво мелькали разноцветные фонарики. Павлу Максимовичу сделалось душно, и он с трудом набирал в легкие воздух. На лбу у него выступал холодный пот, в ногах чувствовалась нервная дрожь. А в саду лилась музыка, радостная и зовущая, которая нагоняла сладкую тоску. Эти медные трубы, скрипки и виолончели досказывали невысказанное, то, чему нет слов и меры.
Собрав последние силы, Павел Максимович почти бегом бросился к номеру Елены Григорьевны. Он прислушался у двери, – там было все тихо. На осторожный стук в дверях показалась Елена Григорьевна, успевшая переодеться в серый капот.
– Это я… письмо… то есть я его украл, – шепотом проговорил Павел Максимович, подавая письмо. – Но я не читал… даю честное слово…
– Письмо? Да, он спрашивал про него… – шепотом же ответила Елена Григорьевна, перечитывая несколько совершенно непонятных для нее строк и неразборчивую подпись. – Что это такое?.. От кого?.. Вот прочтите…
В записке стояло: «На юге жарко и пыльно. Бойтесь северо-восточного ветра, чтобы не простудиться. Буду». Очевидно, письмо было шифрованное, как и подпись.
– Тайны мадридского двора, – проговорила Елена Григорьевна, вынужденно улыбаясь. – Покойной ночи, Павел Максимыч.
– Если вам что-нибудь нужно, я к вашим услугам…
– Благодарю вас, но припадок уже прошел…
На этот раз Елена Григорьевна ошиблась. Припадок повторился. Когда она вернулась в спальню, больной лежал с открытыми глазами и посмотрел на нее со своей обычной подозрительностью…
– Ты это с кем разговаривала там? – спросил он.
– Я? Ни с кем, – солгала Елена Григорьевна.
– Я слышал, как ты с кем-то шепталась, и слышал мужской голос.
– Тебе это показалось, Аркадий…
– Ты лжешь?! – резко крикнул он, приподнимаясь на локоть и не сводя с нее глаз..
Она вынужденно засмеялась и ответила, стараясь сохранить простоту тона:
– Ах, да, виновата: приходил Арсений, и я спрашивала его, не видал ли он того письма, о котором ты меня давеча спрашивал. Представь себе, оно валялось на полу.
– Еще раз лжешь; оно оставалось на столе!
– Нет, на полу… И в суматохе Арсений бросил его в корзинку. Я его нашла и сейчас тебе принесу.
– Не нужно… Мне только хотелось знать, как ты умеешь обманывать…
– Аркадий, ты меня оскорбляешь…
– Довольно… мне дурно…
По начавшимся конвульсиям Елена Григорьевна поняла, что опять будет припадок, и быстро позвонила.
– Ради Бога, скорее доктора!.. – крикнула она горничной.
– Они в ресторане ужинают…
Доктор, действительно, ужинал в обществе барона фон-Клакк и еще какого-то господина с закрученными рыжими усами. Он поморщился, когда горничная вызвала его.
– Опять припадок? – говорил он, вытирая губы салфеткой. – Не может этого быть… Ты что-нибудь напутала. Господа, извините, я сейчас вернусь…
– Мы подождем, Егор Иваныч, – с изысканной любезностью ответил барон, поправляя распущенные по-кошачьи усы. – Это у Искрицких кто-то болен?
– Да, припадок… – неохотно ответил доктор.
Когда он вышел, господин с рыжими усами спросил:
– Это господин небольшого роста и очень красивая молодая дама?
– Да, очень колоритная брюнетка…
Еще раз поправив усы, барон равнодушно прибавил.
– Какая-то таинственная парочка… Никто их здесь не знает, и они ни с кем не знакомятся. Впрочем, он прекрасный партнер в винт…
– Да? А вы не обратили внимания на его левую руку: средний палец у него не разгибается?.. Впрочем, я, может быть, и ошибаюсь. Вероятно, есть несколько Искрицких.
Доктор вошел в номер Искрицких с недовольным лицом и как-то брезгливо проговорил:
– Что у вас такое?
– Кажется, повторяется припадок.
– Пустяки!
Больной лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Пульс был ненормальный, с перебоями и остановками. На лбу показался холодный пот. Доктор покосился на стоявшую на ночном столике склянку с лекарством и попробовал на язык остатки этого лекарства из стоявшей рядом рюмки.
– Это вы прописали ему третьего дня, доктор, – объяснила Елена Григорьевна.
– Да, да, помню… Я вам пропишу новую микстурку.
Прописывая в соседней комнате новый рецепт, доктор, не глядя на хозяйку, говорил:
– У вас в спальне… да… для чего, одним словом, торчат эти дурацкие чемоданы? Они отнимают напрасно воздух…
Объяснив употребление нового лекарства, доктор прибавил с особенным ударением:
– Странный случай… совсем странный. Необходимо подождать, как все выяснится… Кстати я захвачу с собой старую микстурку… Мне кажется, что в аптеке не совсем правильно ее приготовили…
Елена Григорьевна чувствовала, как доктор при последних словах посмотрел ей прямо в лицо с какой-то особенной пристальностью, и покраснела.
– Да, так велите убрать ваши чемоданы, – еще раз повторил доктор, останавливаясь в дверях. – Странный случай вообще…
В коридоре доктор встретил Павла Максимовича, остановился и проговорил:
– Очень странный и непонятный случай… да…
– Опять припадок, доктор?
– Нет, но что-то такое… А впрочем, идемте ужинать. Там барон ждет… Можем повинтить.
Павел Максимович покорно побрел за доктором. Он все время шагал по коридору, как часовой, и был рад, что чужая воля вытолкнула его отсюда.
V
Елена Григорьевна переживала жгучее чувство несправедливого оскорбления, нанесенного ей доктором. Из его расспросов и полуслов она отлично поняла, что он ее подозревает в медленном отравлении мужа. Ему оставалось досказать всего несколько роковых слов. Больной, кстати, притворялся, что ничего не сознаёт, – он всегда притворялся. Когда доктор вышел, он проговорил:
– Доктор глуп… Он тебя подозревает в желании меня отравить, но у тебя не хватит на это силы воли. А мне очень скверно, и я умру без твоей помощи. Чемоданы не смей трогать… Еще раз: доктор глуп.
Какая ужасная, мучительная ночь!.. Елене Григорьевне казалось, что все подслушивают ее тайную мысль. Да, всего один решительный шаг, и она свободна… Боже мой, чего бы она ни дала за эту свободу!.. Человек, которого она ненавидела всей
