Через невидимые барьеры - Марк Лазаревич Галлай

Впоследствии я узнал, что на начальном этапе разработки идеи космических полетов человека было немало дебатов по вопросу о том, кем должен быть космонавт по своей «докосмической» профессии. Пришли почти единогласно («почти» – потому, что были и другие точки зрения) к тому, что лучше всего готовить космонавтов из летчиков. При этом преобладали соображения, связанные с физиологией: летчик привычен к перегрузкам, к пребыванию в разреженной атмосфере и так далее. Интересно, что, исходя из тех же соображений, фигурировали в этих дебатах как возможные кандидаты в космонавты и акробаты, и артисты балета – у них, мол, вестибулярный аппарат хорошо оттренирован.

Первые же полеты человека в космос показали, что ориентация на летчиков не подвела. Хотя в дальнейшем выяснилось, что и инженеры, особенно участвовавшие в создании космической техники, справляются с работой в космосе уж по крайней мере никак не хуже!

Так что, в общем, наверное, надо полагать, что знания, техническая эрудиция и такие чисто человеческие качества, как воля, организованность, коммуникабельность, смелость, выдержка, для космонавта гораздо важнее рода его предыдущих занятий. И еще: явно требуется активное, страстное желание лететь в космос!

В свое время на вопрос о том, что нужнее всего, чтобы стать хорошим летчиком-испытателем, я ответил: прежде всего – горячее желание стать хорошим летчиком-испытателем. Если оно налицо, то все прочее человек преодолеет: и недостаток знаний пополнит, и здоровье отладит, и характер свой, если надо, укротит. Наверное, нечто подобное справедливо и по отношению к профессии космонавта.

Пошли дни тренировок.

Вскоре космонавты и, как сейчас принято выражаться, «сопровождающие их лица» поселились в нашем общежитии, чтобы не тратить по нескольку часов в день на переезды от места, где они постоянно жили (столь популярного ныне Звездного городка тогда еще не существовало), на тренировки и обратно. Поселились – и как-то сразу растворились среди наших работников и множества командированных, посещающих, приезжающих и уезжающих. Ребята ходили в кино и на вечера танцев в наш клуб, широко общались с нашими старожилами, но особого внимания к себе не привлекали: мало ли на свете молодых людей в форме военных летчиков!

Зато потом, когда портреты этих веселых, компанейских недавних старших лейтенантов и капитанов начали появляться на первых страницах газет, немало наших сотрудников (и еще больше сотрудниц), широко раскрыв глаза, всплескивали руками:

– Бог ты мой! Неужели это… – следовало имя очередного космонавта. – Вот уж в жизни не подумала бы! Он ведь совсем как все… Только симпатичнее… И остроумный… Ну а уж героического совсем ничего из себя не строил…

«Ничего героического»… Казалось бы, давно пора нам привыкнуть к тому, что, если бы героические поступки совершались только персонажами плакатно-героической внешности, количество таких поступков, скажем, во время войны уменьшилось бы, наверное, в тысячи раз! Пора бы привыкнуть, да вот что-то трудно привыкают к этому люди. Если уж герой, то подавай им двухметровый рост, косую сажень в плечах, волевой подбородок и уж конечно непреклонность и железную волю во взоре. А по этой части, особенно, как было сказано, по росту, наши космонавты выглядели гораздо менее авантажно, чем, скажем, их же собственные изображения на большинстве портретов, в изобилии появившихся в недалеком будущем. Не было в них и намека на печать исключительности, многозначительную задумчивость или иные внешние признаки осознания предстоящей им высокой миссии. Как выглядели Гагарин, Титов и их товарищи? Я бы сказал: обычно. В любом авиагарнизоне можно было без труда встретить таких ребят. Плохо ли это? Напротив, убежден, что очень хорошо! Ни в коей мере не умаляет достоинств первых космонавтов, но многое говорит в пользу «любых авиагарнизонов».

Их называли «мальчики». А те, кто был поближе, – «наши мальчики». В этом была и теплота, и симпатия, и большое, настоящее уважение, которого они, честное слово, по всем статьям заслуживали.

…Каждое утро очередной космонавт подходил к тренажеру, снимал ботинки (что дало повод одному из наших подопечных сравнить тренажер с буддийским храмом) и садился, точнее, почти ложился в свое кресло. Инструктор в первые дни помогал ему проверить правильность предстартовых положений всех ручек, кнопок и тумблеров (очень скоро надобность в этом исчезла, космонавты освоились с оборудованием своего рабочего места легко, тут явно проявились навыки, воспитанные летной профессией), потом переходил в соседнюю комнату, садился за свой инструкторский пульт, надевал наушники с ларингофонами и связывался «по радио» – как бы с пункта управления полетом – с обучаемым:

– Дайте показания приборов, положение органов управления.

Космонавт последовательно – слева направо по кабине – перечислял показания приборов и положения всех ручек и тумблеров.

– К полету готовы?

– Готов!

– Ну тогда давай, поехали.

Инструктор нажимал кнопку «Пуск», и вся сложная система имитации полета приходила в действие: из динамика раздавался рев работающих двигателей, а как только они умолкали, приходили в движение стрелки бортового хронометра, начинал медленно вращаться прибор «Глобус», последовательно подставляя под перекрестие то место земного шара, над которым в данный момент «пролетал» корабль: Средняя Азия, Сибирь, Камчатка, Япония, Тихий океан, Огненная Земля, Атлантика, Африка, Восточное Средиземноморье, Турция – и вот снова под перекрестьем Советский Союз, только теперь уже не степи Северного Казахстана, откуда корабль брал старт, а зеленое Поволжье. Пока «Восток» совершал виток вокруг нашей планеты, земной шар тоже не стоял на месте, а, вращаясь вокруг своей оси, успевал провернуться на двадцать с лишним градусов.

…Когда я, прежде чем начать заниматься с космонавтами, сам, сидя в тренажере, проигрывал составленные для них упражнения, мне, несмотря на все неизбежные тренажерные условности, как-то очень зримо представлялось, как это все будет выглядеть в действительности. Впрочем, то же потом сказали и сами космонавты. На вопрос: «Есть сходство между работой на тренажере и реальным полетом?» – почти все они отвечали: «Сходство большое. Все в корабле уже привычное, знакомое, все на своих местах. Вот только невесомость…»

Да, в том, что касается воспроизведения невесомости, наука, как говорится, бессильна. Вне космоса, на обычных самолетах – в коротком, длящемся какие-нибудь десятки секунд, полете по параболической кривой (представьте себе, что на быстро мчащемся автомобиле вы проезжаете крутой горбатый мост, это ощущение более слабое, но похожее) – можно с ощущением невесомости только ознакомиться.

Тем не менее и эта возможность – ознакомиться – была будущим космонавтам предоставлена: сначала на реактивном истребителе, а потом и на реактивном же пассажирском Ту-104. Самолет на полной тяге своей силовой установки разгонялся со снижением до максимально допустимой скорости, потом следовала кратковременная, хотя и