Остров - Виктория Хислоп

Потом начали приходить пациенты из деревни. Некоторым нужно было просто поменять повязки на пораженных проказой ногах, но других ожидало нечто более тяжелое, в особенности ту женщину, которой необходимо было удалить лепрозный бугорок, появившийся на носу, после чего оказалось непросто остановить кровотечение.

Все это заняло у врачей время до полудня, и вот наконец пришла пора навестить тех пациентов, которые получали новое лекарство. Но кое-что уже было ясно. Несколько месяцев лечения и проверка разных доз нового препарата дали обнадеживающие результаты, а те побочные эффекты, которых так опасался доктор Киритсис, в большинстве случаев не проявились. Он каждую неделю ожидал заметить симптомы анемии, гепатита или психоза, о которых сообщали другие врачи, участвовавшие в эксперименте с дапсоном, но с облегчением видел, что здесь их нет.

– Мы теперь даем всем нашим подопытным от двадцати пяти до трехсот миллиграммов дапсона дважды в неделю, – сообщил Лапакис. – Это ведь максимальная доза, так?

– Да, я бы определенно не стал рекомендовать бóльшую дозу. Если мы уже видим положительные результаты, думаю, стоит счесть это верхним пределом, в особенности если учесть продолжительность периода, в течение которого они получают инъекции. Последняя медицинская директива говорит, что дапсон надо прописывать еще несколько лет после того, как бацилла у пациента утратит активность, – сказал Киритсис и добавил после паузы: – Это, конечно, очень долго, но если приведет к полному выздоровлению, нам, наверное, не следует жаловаться.

– А как насчет того, чтобы начать лечение следующей группы?

Лапакис был взволнован и нетерпелив. Сейчас ни у кого не хватило бы дерзости заявить, что эти больные уже вылечились, пройдет еще несколько месяцев до того, как можно будет провести полное обследование, чтобы выяснить, исчезла ли из их организма бацилла лепры. Но Лапакиса не оставляло убеждение, что после многих лет обсуждений, фальстартов и отсутствия настоящей веры в возможность победы над проказой они достигли наконец поворотной точки. Смирение, даже отчаяние могли теперь смениться надеждой.

– Что ж, не вижу смысла ждать еще. Думаю, нам нужно отобрать следующих пятнадцать, и как можно скорее. Они должны быть также в остальном здоровыми, – заявил Киритсис.

Он всеми фибрами души желал, чтобы Мария оказалась в новом списке, но знал, что с его стороны было бы непрофессионально как-то влиять на решение. Его мысли то обращались к новому лекарству, то к тому моменту, когда он должен был снова увидеть Марию. Каждый день казался ему вечностью.

В следующий понедельник на остров, как обычно, приехала Фотини. Марии хотелось рассказать подруге, как на прошлой неделе обитатели острова приветствовали героического доктора, но она сразу увидела, что Фотини буквально распирают какие-то новости. Она едва успела переступить порог дома Марии, как выпалила:

– Анна беременна!

– Наконец-то! – откликнулась Мария, не зная пока, хорошая это новость или не очень. – А мой отец уже знает?

– Если бы знал, то уже сказал бы тебе, верно?

– Наверное, да, – задумчиво произнесла Мария. – А ты-то как узнала?

– От Антониса, конечно! Там в поместье уже несколько недель только об этом и говорят.

– Давай рассказывай поскорее. Что именно говорят? – с нетерпением спросила Мария.

– Ну, Анну уже несколько недель не видели, она не выходила из дома, вот и пошли слухи, что она заболела, а потом на прошлой неделе она наконец-то появилась – и явно прибавила в весе!

– Но это не обязательно значит, что она беременна, – возразила Мария.

– Ох, конечно же значит, потому что они тут же сообщили об этом. У нее уже три с половиной месяца.

Первые месяцы беременности Анна постоянно страдала от тошноты. Каждое утро и в течение дня ее рвало. Никакая пища не задерживалась у нее в желудке, и через какое-то время ее врач уже начал сомневаться, сможет ли ребенок вообще выжить. Он никогда не видел настолько тяжелой беременности, такого похудания, а когда тошнота наконец прекратилась, возникла новая проблема. У Анны открылось кровотечение. И единственным способом сохранить малыша был полный постельный режим. Но похоже, дитя было полно решимости удержаться на месте, потому что на четырнадцатой неделе состояние Анны стабилизировалось. И к огромному облегчению Андреаса, Анна наконец поднялась с постели.

Исхудалое лицо, еще месяц назад смотревшее на Анну из зеркала, снова округлилось, а когда она поворачивалась боком, становился отчетливо виден увеличившийся животик. Ее сшитые на заказ платья и пальто в обтяжку были убраны в глубину гардероба, и теперь Анна носила более просторную одежду, под которой рос понемногу ее живот.

Это был серьезный повод к тому, чтобы устроить праздник в поместье. Андреас открыл свой погреб, и как-то ранним вечером под деревьями у дома все его рабочие собрались выпить лучшего вина прошлого урожая. Маноли тоже присутствовал, и его голос звучал громче всех, поздравляя Анну и приветствуя будущего ребенка.

Мария с недоверием слушала Фотини, которая описывала все эти события.

– Я просто поверить не могу, что Анна не собирается повидать отца, – покачала она головой. – Конечно, она всегда думала только о себе. Но я не знаю, то ли мне ему рассказать, то ли подождать, пока Анна сама это сделает?

– На твоем месте я бы рассказала. Иначе он может это услышать от посторонних, – решила Фотини.

Некоторое время подруги молчали. Ожидание младенца обычно становилось причиной радостных волнений, в особенности среди женщин, близких друг другу. Но только не в этот раз.

Мария высказала вслух то, что у них обеих было на уме:

– Полагаешь, это ребенок Андреаса?

– Не знаю. Честно говоря, мне кажется, что Анна и сама не знает. Но Антонис говорит, что сплетни не утихают. Все, конечно, были рады выпить за будущего малыша, но за спиной Андреаса все перешептываются и гадают.

– Ну, удивляться тут нечему.

Женщины еще немного поговорили на эту тему. Важное семейное событие отодвинуло в сторону все остальное и даже на время отвлекло Марию от мыслей о Киритсисе и его рыцарском поведении неделю назад. А Фотини впервые за много недель вдруг обнаружила, что не слышит от Марии постоянных упоминаний о докторе: «Доктор Киритсис то, доктор Киритсис это». Она поддразнивала этим Марию, а та сразу становилась алой, как горный мак.

– Я должна поскорее рассказать отцу об Анне, – решила Мария. – Преподнесу как лучшую новость в мире и скажу, что Анна слишком плохо себя чувствует и не может его навестить. Это будет почти правдой.

Когда они вернулись на берег, Гиоргис уже выгрузил из лодки все коробки, которые привез, и сидел на стенке под деревом, спокойно покуривая и глядя вдаль.

Хотя он сидел на этом месте тысячу раз, погода и свет, соединяясь вместе, каждый день создавали новую картину. Иногда голые вершины гор, поднимавшихся за Плакой, становились синими, иногда – светло-желтыми, иногда серыми. В этот день, когда над миром повисли низкие тучи, их вообще не было видно. Часть поверхности моря была покрыта волнами от несшегося узким потоком ветра, и это походило на некое течение. Море казалось кипящим, как вода в котле, но на самом деле оставалось ледяным.

Звук женских голосов отвлек Гиоргиса от созерцания, он встал и пошел к лодке. Его дочь прибавила шагу.

– Папа, не спеши! Есть новости. Хорошие новости! – начала она, изо всех сил стараясь придать голосу веселья.

Гиоргис остановился. Единственной хорошей новостью, которую он надеялся когда-либо услышать, стала бы весть о том, что Мария может вернуться домой. Только об этом он и молился.

– У Анны будет маленький! – просто сообщила Мария.

– У Анны? – рассеянно повторил Гиоргис, как будто почти забыл, кто это такая. – У Анны… – повторил он, уставившись в землю.

По правде говоря, он уже больше года не видел старшую дочь. С того самого дня, как Мария начала новую жизнь на Спиналонге, Анна ни разу не приехала к отцу, а поскольку сам Гиоргис стал в доме Вандулакисов персона нон грата, то их контакты вообще прекратились. Поначалу это было для Гиоргиса причиной грусти, но со временем, хотя его отцовская привязанность и не умерла, он начал забывать о своей дочери. Но время от времени гадал, как одни и те же отец и мать могли произвести на свет таких разных девочек, – ведь с самого дня их рождения с ними обращались совершенно одинаково, а вот получились они совершенно разными. Но это было и все, что Гиоргис в последнее время думал об Анне.

– Это хорошо, – наконец откликнулся он, пытаясь найти правильные слова. – И когда?

– Похоже, в августе, – ответила Мария. – Почему бы тебе не написать ей?