Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

С крыши город казался игрушкой, разломанной руками капризного ребенка. Темные островки останков цивилизации среди буйства красок.

Совсем рядом – казалось, можно легко коснуться, – возвышалось здание университета. Их надежда, последний огонек, поддерживающий жизнь и в убежище, и во всем большом метро. Красивая сказка про Изумрудный город, который не погиб и остался оплотом возрождения науки и искусства. Эта вера помогала жить. Помогала не свихнуться и противостоять страшному миру, где больше не было места человеку. Огромная сталинская высотка гордо высилась над Москвой, взирая пустыми глазницами окон с высоты Ленинских гор на изменчивый, непостоянный мир. Такая же, как раньше, только без стекол. Сохранился даже шпиль и звезда наверху.

– Прощай, наша путеводная звезда. Сколько ты светила нам, еще до Катастрофы. Мы верили. Надеялись. Не отступали перед трудностями. И вот – мы уже не люди, но все равно не отступаем… – тихо обратилась в никуда Марина.

Солнце приветливо мигнуло в разбитых окнах, запуталось в листве чащи ботанического сада МГУ. Мир по-прежнему жил. Радостный, светлый мир, искалеченный войной, он избавился от своего главного мучителя – хомо сапиенса, – и теперь торопливо залечивал раны.

Марине стало горько до умопомрачения. Она вдыхала полной грудью ядовитый московский воздух, который теперь уже не был ей опасен, чувствовала, как ветерок холодит кожу, не спрятанную под резиной противогаза. Противоречивые, смешанные чувства переполняли ее, заставляли забыть на мгновения о погибшем бункере, о том, что все, кого она любила, погибли. Теперь женщина чувствовала лишь одно – несказанное единение с новым миром. Миром, который был погублен последней ошибкой человека. Миром, который мог принадлежать всем, а не только ей. Он встречал ее солнцем, ярким и горячим июльским солнцем.

«Да и какая теперь разница…» – подумала Марина, опускаясь на четыре лапы. На сегодня копилка впечатлений была переполнена. Разбуженные свежим воздухом инстинкты вновь давали о себе знать.

Последним осмысленным движением Марина поправила за ремнём бесценный блокнот и погрузилась в спасительную тьму.

Алексеева пришла в себя ранним утром. Солнце еще не взошло, но за домами уже золотилась полоска зари.

Интуитивно бестия держала верное направление. Марина огляделась вокруг и отметила, что скорость передвижения у твари немаленькая – меньше, чем за сутки, и то, видимо, с перерывами на охоту и пожирание пищи, она добралась с одного конца Москвы, из Раменок, в другой, до ВДНХ.

Она забралась на металлическую скамейку бывшей автостанции, глядя, как рассветное солнце освещает умерший город.

Алые блики расцвели на остовах междугородних автобусов, высветили полустершиеся буквы на расписаниях.

«Москва (ВДНХ) – Мытищи. Интервал движения 15–20 минут», – гласило одно из них.

В трепетный рассветный час чувства становились острее, ярче. То, что в суете дня забывалось за заботами, в короткое мгновение между днем и ночью ощущалось пронзительно и ясно. Невысказанные мысли, задвинутые вглубь рассудка философские вопросы, тяжелые раздумья, которые днем гонишь прочь. Мир медленно оживает после ночи, серая предрассветная мгла наполняется красками, солнце кистью невидимого художника раскрашивает небо и дома. И совершенно особенно ощущается красота и совершенство бескрайней вселенной.

Марина чувствовала, как в груди волной поднимается старая боль, давно ставшая привычкой. Чувство безвозвратной потери затопило женщину, и сейчас она мечтала лишь о том, чтобы ее длительная агония закончилась. Последний глоток сознательной жизни, угасающий свет созидательного человеческого разума.

«Я не хочу. Не хочу больше осознавать. Не хочу понимать. Почему именно я? Почему со мной произошел этот кошмар?! Сколько я всего видела. Сколько пережила. Почему я не смогла уйти как мои друзья – мучительно, но быстро? Каким провидением мне уготована смерть духа? Я предпочту ее смерти физической. Не хочу понимать, что я мутант. Не хочу знать, кого я жру ночами. Я не человек, и теперь мне кажется, что я никогда им не была. Сколько ошибок, безвозвратных потерь. За что мне это? За что я расплачиваюсь так?» – с горечью думала Алексеева, разглядывая в первых лучах солнца омерзительные руки, на которых несколько часов назад начали образовываться бугристые наросты.

Женщина передернулась от отвращения к самой себе. Разве могло быть для женщины наказание страшнее – видеть, как ее тело становится жуткой оболочкой монстра?

Взгляд Марины упал на покореженный остов автобуса. За осыпавшимся стеклом сохранилась табличка с номером «578». На этом автобусе она когда-то ездила каждый день. Пересаживалась на метро, пролетала под землей станции, завороженно глядя во мрак туннелей, махала рукой машинистам, шла по цветущему Ломоносовскому проспекту, наполненному гулом машин. Входила в любимый корпус Гуманитарного института, поднималась на восьмой этаж. Тогда в ее распоряжении была уютная кафедра, где в горшках стояли цветы, уютно булькал на тумбочке чайник. Улыбающиеся преподаватели заходили по утрам, здоровались и разбегались по аудиториям. Марина включала компьютер, доставала с полки толстую папку с документами и принималась за работу. Умелые пальцы быстро бегали по клавиатуре. Шел учебный процесс, гомонили в коридоре студенты, а потом все стихало – начиналась пара.

День проходил быстро. В три часа – обед с лучшими подругами Анечкой и Наташей. Бесподобная еда институтской столовой. И молодая Валечка, спасшаяся в день катастрофы. Светлая, радостная, она то стояла на раздаче, наливая в тарелки ароматный бульон, то сидела за кассой. Каждый день она желала приятного рабочего дня, и подруги желали ей того же в ответ.

А потом наставал вечер. Сменялся учебный поток, на занятия с работы спешили студенты вечернего отделения. Историки собирались в поточной аудитории, слушали лекции, поглядывая на часы. Уставшие после рабочего дня, но довольные встречей, они писали конспекты, изредка перешептываясь. В короткий перерыв между занятиями толпа вечерников валила в буфет, перехватить чашку кофе перед последней парой, и в очереди велись разговоры, слышался смех, обсуждались последние новости. Веселая, молодая Марина обычно рассказывала девочкам истории или делилась мыслями на тему очередного научного доклада. Занятия заканчивались поздно. Марина и подруги расходились по кафедрам, собирали вещи, проверяли помещения и гасили свет. Потом – грохочущий в туннелях метро поезд, невинная болтовня, перекрывающая шум вагона, снова автостанция ВДНХ. Маленький белый автобус с табличкой «578», Москва – Мытищи. Двадцать минут в пути, и вот – уютная двухкомнатная квартирка в спальном районе, горячий ужин, кружечка ароматного чая, иногда – беседы с родителями, заглянувшими в гости. Теплая постель, чистое, пахнущее свежестью белье, а утром – новый круг.

Как часто в этой простой, счастливой жизни зарождались сомнения, мелочные обиды и досада! Как трудно было вставать с утра, вылезать из-под теплого одеяла, раздвигать легкие шторы, ругая яркий солнечный свет. И как остро и мучительно стало осознавать это в бункере, когда вместо залитого солнцем парка взгляд упирался в бело-синие бетонные стены, а прежде нежные солнечные лучи стали смертельно опасны для неприспособленного жителя подземелий.

Как порой надоедала тряска в метро, в переполненном вагоне! Полчаса под землей казались пыткой. Теперь, когда последние поезда встали, не доехав до конечной станции, глупый сапиенс оценил, насколько жалким и мелочным было его неудовольствие. Как стали цениться ненавистные порой люди и светлые теплые вагоны, способные домчать куда угодно за считаные минуты.

Как иногда не хотелось идти пешком до работы по проспекту! В прошлом мире, где все доставалось легко и просто, не ценились простые, обыденные действия. Когда проспекты избороздили воронки взрывов, а за каждым углом и машиной мог прятаться кровожадный монстр, спокойная прогулка неторопливым шагом перешла в категорию недосягаемой, но такой желанной фантастики…

Теперь всего этого не стало. Автобусы были искорежены взрывами и пламенем, истлели надписи с номерами, навеки погасло табло с расписаниями. Навсегда замерли машины в многокилометровой пробке, обрушились эстакады и мосты, завалило ветками и мусором туннели. Ветер унес яркие перетяжки рекламы, оборвал провода. Город заселили мутанты, которым ни к чему были остовы покореженных автобусов.

И словно в последней насмешке мироздания, Марина увидела все это своими глазами, не через мутный плексиглас, не задыхаясь в резине, не скрываясь от монстров в тени домов. Она вернулась полноправной хозяйкой постапокалиптического мира. Вернулась – чтобы стать новым видом и не пустить в город человека.