Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

— Ирка, пасть закрой, если не хочешь остаться без зубов.

Девица вскидывает тонкую бровь, как будто не верит услышанному, и вдруг смеется в небо, выпуская сквозь фарфоровые зубки рваные струйки дыма.

— Стало быть «Ирка»? Ну, хоть что-то. Прямо как в старые добрые времена! А то ни тебе привет, ни тебе дружеских объятий. Впрочем, не меняешься ты, Илюша. Все такой же черствый невежливый мальчишка.

Ирка. Ирина. Девушка-кукла, которая взбесится, если узнает, что я с Ильей, вспоминаю я слова Якова, оброненные парнем в машине. Я тоже способна оценивать людей, особенно, когда их чувства и мысли невольно обнажаются, показавшись на миг из-под привычной кожуры самоконтроля, поддавшись эмоциональному всплеску, и догадываюсь, что она чувствует.

Она красива, очень, и знает это. Она привыкла быть первой и ей непонятен выбор Ильи. Я так и чувствую раздирающие ее душу противоречия при взгляде на меня, — на ничем не приметную девчонку. Но почему? Кто она ему, чтобы так оценивать меня? Не просто ведь знакомая или подруга, нет, здесь что-то другое. Наверняка, бывшая пассия. А может даже, любимая девушка, — слишком собственнический и жадный у нее взгляд, ползущий по парню (так смотрит человек истосковавшийся и обиженный), а на Люкова я смотреть не хочу. Я вдруг вспоминаю темноволосую Марго и наш с ней неприятный разговор, состоявшийся в клубе «Бампер и Ко» в ту ночь, когда Илья впустил меня в свой дом с температурой. Мое сумасшедшее заявление о том, что Люков от меня без ума, сказанное не иначе как в лихорадочном бреду, и возражение девушки на мои слова: «Это не ты. Не такая, как ты. Когда ты увидишь ту, кто была для него всем, сама поймешь, для каких…».

«Возможно ли, что речь шла об этой самой Ирине? — задаю я себе вопрос, гляжу на томно курящую фигуру, запахнутую в дорогой мех, многозначительно покусывающую полные губы, и тут же нехотя отвечаю на него, признавая правоту пирсинговой брюнетки. — Да, возможно. Такие яркие девушки, как стоящая передо мной пепельная блондинка, способны надолго оставить после себя след в сердцах парней».

И почему-то от этой мысли мне становится грустно и непонятно: зачем я здесь?

Я все еще смотрю на девушку, как вдруг что-то сильное и требовательное бодает меня в затылок. И сразу же за этим в помпон, сбив шапку на очки. Как будто мало мне дурацких ситуаций!

— Ой! — вскрикиваю от неожиданности, оборачиваюсь, и оказываюсь нос к носу с мордой темной лошадки, подошедшей вплотную к ограде и косящей на меня из-под короткой челки черным блестящим глазом. — Ой! Ты кто?

Я знаю, что говорю глупость, но чувствую, что с этим животным надо либо по-человечьи, либо никак.

— Не бойся, Воробышек, — почти сразу же оказывается за моей спиной Люков (и когда только подошел?) и кладет руку мне на плечо. — Это жеребенок. Скорее всего подросший сын вон той серой лошадки, что ходит по кругу. Видишь, какой серебристой изморосью отливает его грива? Наверное, выскочил вслед за матерью, — они в годичном возрасте все норовистые и любознательные. Ты ему любопытна. Ну, дай же тебя погладить, пострел! — строго и вместе с тем ласково произносит парень и проводит рукой у конька за ухом; хлопает осторожно по шее, когда тот не отстраняется. — Какой хороший и бесстрашный нам жеребенок попался, птичка. Жаль, нечем угостить мальца.

— Вот. Возьми, Женя. Думаю, Сантьяго понравится.

Отец Ильи подходит и становится рядом. Достает из кармана твердый белый кубик и вкладывает в мою руку. — Смелее, девочка! — понукает к действию, когда я стою и рассматриваю подарок мужчины в своей раскрытой ладони: подумаешь, обычный рафинированный кусочек сахара, самое доступное в мире лакомство, но я держу его так, будто он хрустальный или под стать ювелирной поделке мастера Фаберже. — А ты будь умницей, Санти, и не балуй! — наставляет навострившего ушки конька, радостно дернувшего ноздрями.

Я оглядываюсь на Люкова, не зная, как поступить. Я никогда не кормила лошадей и простое, казалось бы, действие ставит меня в тупик, заставляя ощутить собственную беспомощность. Илья чувствует мое смятение и тут же подхватывает мою ладонь своею — горячей и такой уверенной, что на нее хочется опереться. Прижимается грудью к моей спине и мне сразу становится легче. Уже без страха и волнения, с раскрытыми от восторга глазами, я наблюдаю, как тонкая шея чудного создания склоняется над белой оградой манежа, а мокрые губы касаются моей кожи.

— Он чудо! — не могу сдержать я возгласа и смеюсь. Честное слово, это замечательно — вот так запросто угостить лошадь! Не каждый день такое случается, и незнакомые доселе эмоции от простого общения с животным наполняют меня. — Спасибо! — говорю отцу Ильи и в порыве охвативших меня чувств прижимаю ладонь парня к своей груди, незаметно оказавшись в его объятиях. — И тебе спасибо, Илья!

— Мне-то за что, Воробышек? — выдыхает негромко Люков в мое ухо, но я не готова честно ответить парню, что его присутствие странно-успокаивающе действует на меня, и просто пожимаю плечами. Отпускаю его и вновь вцепляюсь в ограду, любуясь приткнувшимся в хвост пробежавшей мимо серой кобылке молодым длинноногим жеребенком. Сегодня мы с Люковым играем в странную игру, и я должна об этом помнить.

— Славный конек. Сын Филомэны и Валдая. Я возлагаю на него большие надежды, как и на его отца. Уверенно будущий чемпион.

Хозяин поместья смотрит прямо перед собой, говорит, ни к кому конкретно не обращаясь, но что-то важное, прозвучавшее в его фразе, заставляет Люкова напрячься и жестко сжать рот. Отозваться нехотя, в пример отцу, не отрывая от открытого манежа глаз:

— Разве ты не продал Валдая? Слышал, удачная вышла сделка.

— Чушь! С чего бы мне пришло в голову расстаться с лучшим конем моей конюшни? А если бы и захотел, так Донг бы из меня живо душу вытряс, а на тушке сплясал с чертями. Я пустил слух, и на то были причины. Нет, он по-прежнему у меня, и находится в отличной форме. Думаю выставить его весной в барьерных скачках — опыт и выучка позволяют. Тренера вот к нему пригласил — ирландца. Славный малый, мистером Конли зовут. Отличный наездник и просто добрый парень. Полчаса как прокат на открытом манеже закончили, осталось несколько упражнений с барьерами в крытом паддоке. Наверное, конюх Валдая еще и расседлать не успел…

Ох, что-то тут не так, настораживаюсь я. Пытаюсь разглядеть выражение глаз ссутулившегося в двух шагах мужчины, но вдруг тихий голос Люкова окликает меня, и я послушно поворачиваю голову. Смотрю в его напряженное лицо, отметив странно блестящий взгляд и обозначившиеся на скулах желваки.

— Воробышек?

— Да, Илья?