Романовы. Пленники судьбы - Александр Николаевич Боханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Великий князь встретил сообщение спокойно и спросил: известны ли графу имена участников? Получив утвердительный ответ, Павел Петрович попросил Панина написать имена «заговорщиков» на листе бумаги. Панин написал несколько фамилий, после чего Цесаревич попросил графа подписать сей документ. Дальнейшее совершенно не соответствовало видам графа. Павел Петрович взял бумагу и произнес фразу-приговор: «Убирайтесь отсюда, предатель, и не показывайтесь никогда мне на глаза!» Цесаревич заслуженно расценил акцию графа как провокацию; для того чтобы «убрать» сына, Екатерине совершенно не требовалось составлять какой-то «заговор».
Чтобы довести всю историю до конца, Павел отправился с панинской бумагой к Императрице, которая «была также возмущена». Головина не указала время этой истории, но, возможно, это был 1794 год, так как в начале 1795 года Панин совершенно неожиданно был вынужден покинуть Петербург, получив назначение на место губернатора в Гродно. Почётная ссылка длилась недолго; уже в 1796 году Панин – член Коллегии иностранных дел…
25 июня 1796 года в Царской Семье на свет появился новый царицын внук, которого при благодарственной молитве нарекли Николаем – будущий Император Николай I. Бабушка была чрезвычайно рада и, как и раньше, взяла новорождённого сразу же под своё покровительство. Павел Петрович так и не смог смириться с очередным актом насилия и сразу же после крестин, через неделю после родов, уехал в Павловск.
Цесаревна же Мария Федоровна осталась в Царском Селе ещё на несколько дней. И в этот момент Императрица Екатерина решила нанести «решительный удар», который почитатели Екатерины II расценивали потом как «неудачный», хотя его с полным правом можно назвать если уж и не безумным, то глупым – наверняка. Она потребовала от невестки дать письменное обязательство не претендовать на Престол и добиться от Цесаревича согласия на передачу прав Александру Павловичу!
Мария Фёдоровна, хоть и не оправилась ещё полностью от родов, проявила неожиданно такую волю, которая потрясла Екатерину: супруга Павла категорически отказалась подписывать подобную бумагу и наговорила Императрице «дерзостей». Очевидно, Императрица настолько пренебрежительно относилась к невестке, что ей и в голову не могло прийти, что та способна на отпор. Вряд ли бы в другое время для Марии Фёдоровны подобное «своеволие» прошло бы без последствий; но Екатерина доживала свои последние недели, и времени для «мести» уже не оставалось. Однако одно неприятное последствие Мария Фёдоровна все-таки получила.
Неизвестно почему, но она не рассказала об этой истории Павлу: возможно, просто побоялась, чтобы не травмировать. После же восшествия на Престол у него в руках оказалась та самая «отреченная» бумага, раскрывшая коварный замысел покойной матери. Павел Петрович, любивший во всем ясную определённость, не терпевший в своём кругу лицемерия и инспираций, заподозрил супругу в неискренности; её объяснения и слёзы не могли снять все подозрения. Так или иначе, но эта история способствовала охлаждению супружеских симпатий.
Неменьшее разочарование ждало Екатерину и тогда, когда она вознамерилась обсудить ситуацию с Александром Павловичем, которому и собиралась переадресовать Корону. Есть основания считать, что беседа имела место 16 сентября 1796 года, т. е. через несколько дней после скандала со Шведским Королем. Александр не хотел ни принимать участия в дворцовом перевороте, ни возлагать на себя ношу власти вообще; желание бабушки не вызывало у него никакого энтузиазма. По своей давней привычке, он не сказал ни «да», ни «нет», просил время на «размышление».
Екатерине II ясно стало, что при столь вопиющей нерешительности внука, которую она приметила в нём давным-давно, нечего было и помышлять о дворцовом перевороте. Тут требовался железный характер, а его-то у любимого «Амура» как раз и не оказалось.
Сохранить в тайне эту историю не было никакой возможности, хотя в подробности её были посвящены только отдельные лица. По Петербургу начали курсировать зловещие слухи: якобы готовится Манифест, который будет опубликован или 24 ноября – день тезоименитства Императрицы, или 1 января 1797 года, в котором наследником Престола будет объявлен Александр. Утверждали, что участь Павла Петровича уже предрешена: он, отрешённый от всех видов на власть, будет сослан под арест в замок Лоде в Эстляндии.
Трудно сказать, в какой степени указанные слухи имели подлинное основание, но одно несомненно: Императрица никогда не отступала от намеченной программы и невозможно предположить, чтобы в таком стратегическом вопросе она бы пошла на попятную. Существует легенда, что Екатерина составила особую «духовную грамоту» – завещание, в котором называла восприемником власти Великого князя Александра. Если таковая бумага и существовала, то, как и некоторые другие документы по этому делу «о государственном перевороте», исчезла без следа.
Достоверно известно то, что в последние недели жизни матери Павел Петрович ждал возможного ареста не только каждодневно, но и буквально ежеминутно.
«Минерва» не успела осуществить свой коварный замысел; земной срок её подходил к концу. Последний свой Указ – Об устройстве почты в Виленской и Слонимской губерниях – она подписала 29 октября; последний же раз на публике Императрица появилась в воскресенье 2 ноября 1796 года. Был обычный дворцовый прием с ужином, но Императрица за стол не садилась. Давно уже, борясь с тучностью, Екатерина II отказалась от вечерних трапез в Тронном зале. Так было и на сей раз, но многие заметили бледность и грустное выражение на её лице. Верная графиня В.Н. Головина потом написала: «Она ушла после того, как положила мне на плечо руку, которую я поцеловала в последний раз с непреодолимым чувством печали и тревоги. Я проводила её взглядом до двери, и, когда я перестала её видеть, моё сердце так сильно забилось, как будто оно хотело вырваться из груди. Я вернулась домой и не могла спать».
5 ноября 1796 года Императрица встала довольно рано, не было ещё и девяти часов; пребывала в хорошем расположении духа. Затем прошла в уборную и долго из неё не выходила. Верный камердинер Захар начал беспокоиться, но долго не решался потревожить Государыню. Наконец набрался храбрости и приоткрыл дверь. Зрелище было ужасным: Екатерина лежала на полу и, увидев слугу, с выражением сильного страдания поднесла руку к сердцу. Это был единственный признак сознания, который явила Екатерина; затем она потеряла сознание и в последующие 36 часов больше его не являла. С ней случился «удар» – кровоизлияние в мозг, и она уже ничего не видела, не чувствовала и не осознавала. Фактически с утра 5 ноября она находилась в состоянии клинической смерти.
Весть об апоплексическом ударе у Императрицы
