Опыт автобиографии - Герберт Уэллс

Я не так был связан с ними политически и организационно, как более активные члены Фабианского общества, и это давало мне возможность глядеть на него со стороны и видеть просчеты в его программе. Проблемы развития социалистического общества, поиски компетентного восприемника начали волновать меня уже в девяностые годы. Не могу вспомнить, что повернуло меня в эту сторону. Но мне предстоит еще сказать в заключительной главе, что под конец эта мысль стала доминировать в моих социальных выкладках.

Попытки поручить все дела просто знающим людям и неудачи подобных поползновений привели, мне кажется, к неразумному, но естественному обращению к бунтарской концепции, политике неповиновения и противостояния преходящим формам социальной несправедливости. В 1886 году я, подобно другим социалистам, меня окружавшим, принимал эту концепцию как нечто само собой разумеющееся, и только потом, когда мой кругозор расширился и мне стала яснее теория социализма, я осознал, сколь случайно и во многих отношениях губительно было обращение к этой концепции и какие оно имело дурные последствия.

В изначально патриархальном социализме Роберта Оуэна было совсем немного демократизма, и только Маркс окончательно соединил идеи демократии и социализма. Он преувеличил бунтарский импульс в современной демократии и начал искать движущую силу революционной перестройки мира в возмущении низов общества. Сама по себе мысль, что именно неудачники, обделенные в битве за собственность, станут ее противниками, совершенно логична, но отсюда никак не следует, что эти общественные слои примут идею коллективной собственности и согласятся с мыслью о компетентном ею управлении. От этого вопроса Маркс с проворством и ловкостью сумел увернуться. Мало-помалу идея классовой борьбы все прочнее подменяла собой идею социализма и перестала в конце концов для многих быть учением о лучшей организации экономики, а превратилась в призыв насильственным путем отобрать краденое добро и воспользоваться им всенародно, то есть всем сообща и никому в отдельности.

Даже те социалисты, которые вовсе не шли след в след за Марксом, бессознательно подчинялись его учению. Его непонимание характера и возможностей английских профсоюзов оказались очень глубоки и заразительны. В Британии, России, Германии и вообще по всему свету социализм стал восприниматься трудящимися не просто как возможность и надежда, но как отмщение, а это уже нечто другое; фабианцы обратились к руководителям профсоюзов, привлекая их к парламентской борьбе в качестве естественных лидеров общества, поставившего перед собой величественную задачу переделки мира. Но вы бы глянули на иных из них и послушали!

Как и большинство окружающих, я поддался этому заблуждению. Я ведь задним умом крепок. Мой отход от современной демократической теории явно противоречил многим моим поступкам. На деле, во всяком случае, я никак не шел впереди своего времени. В этом смысле мои убеждения, опережавшие тогдашний день, находились в разительном противоречии с моей политической линией; здесь я тащился в хвосте. Я напоминал тогда головастика-переростка, имеющего и жабры, и легкие, и хвост, и ноги одновременно. В 1906 году я поддержал только что родившуюся Лейбористскую партию, хотя и не отождествлял ее с фабианством; и я приписывал им «идейную близость» и выступил в качестве представителя Лондонского университета официальным кандидатом от лейбористов на всеобщих выборах 1922 и 1923 годов. В ходе повествования я еще вернусь к этим срывам и расскажу, как идея классовой борьбы нет-нет да и подчиняла себе социализм. Пока же меня волнует лишь собственная непоследовательность, которая проявлялась в отношении к двум противоборствующим тенденциям, явившимся миру между 1880 и 1920 годами. Я говорю о недостатках и просчетах социалистической теории XIX века, так как она является черновым планом перестройки мирового порядка.

Руководители и теоретики социалистического движения упустили из виду еще одну проблему, тесно связанную с предыдущей. Они не поняли, что характер и размеры общества, с которым им придется иметь дело, будут совершенно иными. Не осознали, что современный социализм требует более мощной системы управления. До сегодняшнего дня социалисты все еще не поняли, сколь значительна эта перемена масштаба. Типичный выбранный лейбористами советник местного городского или сельского самоуправления меньше всего способен возвыситься над интересами патриархальной общины, которая его выбрала. Рамсей Макдональд{114} недаром возражал против пропорционального представительства в больших избирательных округах, ибо в этих условиях Рамсей Макдональд просто исчез бы с политического горизонта; подобно ему, муниципальные чиновники из лейбористов, тесно связанные с местными строителями и дельцами, не стерпели бы и намека на самую мысль о том, что они могут утратить влияние на местные дела. В распоряжении этих социалистов была окрестная водокачка, а им пришлось бы заботиться о водоснабжении в целом. Иначе и быть не могло.

Я, наверно, остался бы так же слеп в вопросах управления и вытекающих отсюда трудностях, как и другие социалисты, если бы в 1899 и 1900 годах мне не случилось строить дом в Сандгейте. Я случайно выбрал участок на границе между Фолкстоном и городским округом Сандгейта, и мне пришлось преодолеть немало препятствий, чтобы провести у себя электричество; для этого надо было пересечь некий невидимый рубеж; когда же я узнал от Гранта Аллена средние размеры английских городков и деревень и расстояние между ними, которое первоначально измерялось часом езды на лошади или пешим ходом, это навело меня на серьезные размышления. У меня зародилась идея, которую я уже имел случай высказать, что подлинно социалистическое правительство должно быть крепче сколоченным, чем теперешние кабинеты министров; при этом не следует забывать, что наш мир не является более миром пешеходов и конных экипажей, и, следовательно, административные деления придется изменить и уточнить. Я начал догадываться о том, что ныне общепризнанно, — о том, что важнейшей переменой в наш период перемен стало изменение средств коммуникации — их ускорение и упрощение, сделавшие слишком тесными существующие границы. Тридцать лет назад этого еще не понимали. А ведь эта истина имеет первостепенное значение. Необходимость изменения масштаба преобразований открылась мне не сразу, но я уже говорил об этом в своих «Предвидениях», написанных в 1901 году. Еще до того, как я оставил эту идею, она привела меня к представлению о неотвратимости создания авторитетного Мирового государства, которое покончило бы с теперешними суверенными правительствами.