Ночная княгиня - Елена Богатырева

Вовсе не ожидая подвоха, Ивась явился по указанному дядюшкой адресу. Постоял у двери, вспомнил слова Евсея: «По первому адресу человек тебе справки наведет в самых высших кругах. Если ваша краля туда залетела, вмиг разыщете. Второй подскажет, нет ли ее где в притонах, не опустилась ли она на самое дно. А третий адресок — клад бесценный. Спиридон Дубль прозывается тот человек. Он тебе любого из-под земли вытащит и плясать заставит. Вот так-то».

Запамятовал сказать дядя племяннику, чтобы всех карт перед человеком тем не открывал, потому как он тайный агент Третьего отделения и беглого каторжника, не моргнув, выдаст. Вспомнил на вторые сутки, и полетело неграмотное, нацарапанное вкривь и вкось письмецо вдогонку. Должно было догнать, потому как отправлено было с верными людьми, если бы Ивась сначала пошел по первому адресу, а потом по второму…

Он бы так и сделал, да вот только Макошь снова (или ему показалось?) начала на Сашу с интересом поглядывать. Вот и не вытерпел Ивась. Срочно ему захотелось отыскать Сашину диву ненаглядную. Чтобы каждому — свое. К чему, решил он, идти по первому и по второму адресу, когда в третьем месте на все вопросы ответ есть. Вот туда и направился молодой купец, прямиком в лапы тайному агенту Спиридону Дублю.

Встретил его Спиридон радушно, чарку поднес, записку Евсееву прочитал, языком поцокал и решил выпроводить гостя несолоно хлебавши.

— Трудно кралю такую отыскать. Да к тому же та, что для одного красоткой кажется, другому объявится бабой-ягой с костяными ногами. Да и знаешь, какие есть среди этих красавиц цветики? Вчера еще талия в девять вершков, ресницы пушистые, взгляд огненный, а через год-два — бочка необъятная, глаз смурной и ребятенок сопливый за подол держится. Бабий век ох как короток. Так что вряд ли кто тебе поможет. Ты ведь не знаешь ни адреса, ни родных ее…

Ивась помялся-помялся, распахнул дверь да и кликнул Сашу.

— Вот ему нужно. У него и спрашивайте.

Саша, опьяненный воздухом родного города, свободой и скорой встречей с возлюбленной, с благодарной слезой изложил Спиридону все обстоятельства. Как ни давил Ивась под столом его ногу, как ни делал ему страшные глаза, ничего не утаил Саша из своей биографии.

Спиридона же, пока он слушал молодого человека, чуть удар не хватил. Он то внутренне напрягался и весь обращался в слух, то вертелся как на иголках, мечтая выпроводить незваных гостей и бежать к хозяину докладывать о беглом каторжнике. Но рассказ Саши был до того длинный, что Спиридон в конце концов постановил не торопиться и не выдавать беглого. Что-то такое там было в его грустной повести. Что-то такое, что отдавало привкусом больших денег. А на это у Спиридона был особый нюх.

Поверить, что этот молодец зарезал своего горячо любимого батюшку, Дубль не мог, как себя ни уговаривал. Разумеется, он никого не убивал. А раз был найден при трупах и в истерике, стало быть, его и засудили. К тому же преступление было громкое, он его хорошо помнил, потому что писали о нем тогда все петербургские газеты. А у Спиридона была такая примечательная особенность натуры, проще говоря — нюх, если что не укладывалось у него в голове ровненько, без шероховатостей, то события эти начинали там же, в голове, вращаться и вариться до тех пор, пока не укладывались ровнехонько, без натужных натяжек. Вот и дело Александра Лаврова, прогремевшее на весь Петербург, показалось ему именно таким — вымышленным от начала и до конца. Три месяца бился тогда Спиридон над разгадкой, но газеты замолчали, а у него своих хлопот прибавилось, и он позабыл о «не уложенном» деле. А вот теперь вспомнил…

Саша отца не убивал, это Спиридону было понятно еще тогда. Не может человек молодой и неопытный совершить такое злодейство, пусть и в припадке душевной болезни. Техника преступления (а газеты подробнейше излагали все детали) требовала опытных мужских рук. К тому же не стоит забывать, что оба покойника были отмечены боевыми наградами в Эриванскую кампанию и не позволили бы себя зарубить и выпотрошить, словно куриц.

Спиридон взвешивал и прикидывал: отдаст он мальчонку жандармам — получит целковый. А не отдаст, глядишь, и вскроется старый нарыв с чудовищным убийством. Явно за этими событиями витала зловещая тайна, а тайны в наше время стоят недешево. Тем более крапленные кровью. А по всему выходит, чтобы разгадать эту тайну, нужно отыскать распрекрасную Алису и посмотреть, не вьется ли за ней какой хвостик.

Саша закончил и смотрел на Спиридона неотрывно, ожидая приговора. А тот все вертелся, то закусывал губу, то подносил пустую чарку ко рту и болезненно морщился. Трудно ему было решиться. Сдать мальчишку проще простого, к тому же и хлопот никаких. А коли не сдать… Интереснейшие перспективы открываются. Денежные. А ну как найдет настоящего убивца? С того бы деньги и получить! Риск? Зато ни с кем делиться не нужно.

— Ладно. Помогу тебе. По рукам. — Спиридон протянул Саше правую ладонь, и тот азартно хлопнул по ней левой.

Глава 11

Таинственная усадьба

Алиса стояла на веранде и смотрела, как Степан Антонович спускается с крыльца, озираясь, трусит к коляске. Вот заметил ее, замахал руками, расплескивает воздушные поцелуи. Алиса вытянула губки трубочкой, подняла руку, едва пошевелила пальцами. До чего мерзкий старикашка! Она бы его никогда на порог не пускала, да Герман уверяет, что это самый надежный в городе банкир.

В последнее время ее жизнь была яркой и приятной, все происходящее казалось сладким сном. Никогда Алиса не была так счастлива и так прекрасна. Это подтверждали взгляды мужчин, которых она сводила с ума каждый вечер, тех, кто далеко за полночь стоял под ее окнами…

С того момента, как они поселились в лесу, жизнь Алисы переменилась. Усадьба была местом загадочным. Чете Сент-Ивенсов, известных певцов, этот огромный дом был подарен то ли императором Павлом, то ли еще Екатериной Великой. Выглядел дом так, словно простоял в запустении не один век. Крышу и северные стены покрывал толстый ковер темно-бурого мха, а южную веранду буйно оплетал плющ с огромными граммофонами сиреневых цветков. Мебель в доме был зачехлена, изрядно потравлена молью, так что всю эту рухлядь пришлось отнести на задний двор и сжечь.

Алиса ходила по комнатам и нервно вздрагивала при малейшем скрипе половицы, при шорохах и стуках во втором этаже, при вскрике птицы за окном. Ей мерещились привидения, и, оставаясь вдвоем с Германом, она прижималась к его груди и старалась побороть свои детские страхи.

Дом ожил вместе с первым настоящим обедом, который приготовил французский повар-вертопрах, переманенный Германом из московского ресторана. Дом повеселел вместе с прибывшей телегой, на которой едва умещалось удивительно смешное изобретение человечества — стол с зеленым сукном и вертящимся блюдцем посредине. Рулетка. «Что же тут интересного?» — спросила тогда Алиса. «Попробуй!» — ответил Герман и объяснил, что этот зеленый столик — страшное оружие. Страшнее еще не придумали. Он лишает человека сна и покоя, делает его казнокрадом и убийцей, заставляет пускать по миру собственных детей и лишать себя жизни. Герман сунул ей томик поэта Пушкина и заставил прочитать «Пиковую даму». Алиса проглотила повесть за вечер, а потом ходила между карточными столами, расставленными в строгом порядке в зале, и никак не могла понять — отчего такое с людьми возможно?