Корни травы - Майк Телвелл

—Я, гм-м, даю тебе еще один шанс стать направильный путь. Надеюсь, что это, наконец, раз и навсегда спустит тебя на землю. Я приговариваю тебя к восьми ударам тамариндовых прутьев.

—Господи Иисусе, — воскликнула Эльза.

—Тишина в суде! — проговорил секретарь. Судья поджал губы, нахмурился и резко стукнул молотком.

Самый большой страх Айван испытал, когда шел за охранником. Это был не страх опасности, когда в крови резко поднимается адреналин, обостряются рефлексы и расправляются члены, а страх боли, тошнотворный страх, когда куда-то проваливается желудок и кружится голова, тело становится слабым и размягчается воля. Ему хотелось плакать. Болезненное чувство в животе стало подавляющим, и он возненавидел его. И не только его. В глубине души скрывалось и другое чувство, почти задавленное подступившей тошнотой, отчетливое, острое как нож, первородное чувство ненависти, ненависти к пастору и Длиньше, к их самодовольным улыбкам, которыми они обменялись, когда был произнесен приговор, к судье, высоко восседавшему в своем кресле, как канюк на суку, к этому черному человеку, который говорил как белый, к полицейским с их грубыми руками и садистскими рожами, в любую минуту готовыми к насилию. Какое-то тепло исходило только от Эльзы, когда она свидетельствовала в его пользу. Но сейчас это уже в прошлом, как и испытанный им триумф, когда он увидел уважительные взгляды ребят с ранчо и понял, что его уличная репутация во много раз возросла. Все это исчезло, гордость, ненависть, ярость, вызов — остался только страх.

—Заходи, — сказал охранник, толкая его в камеру. — Ничего, долго ты здесь не задержишься, — добавил он, посмеиваясь.

Айван прошел в камеру и, шатаясь от слабости в коленях, ухватился за край койки. Двое потрепанных жизнью мужчин сидели на койке и с безразличием смотрели на него. Он слышал, что откуда-то доносятся всхлипывания и стоны.

—Что ты получил? — спросил один из мужчин.

—Тамариндовые прутья. Восемь ударов, — ответил Айван.

—Счастливчик. У меня розги, — пробормотал мужчина.

—Тамариндовые прутья хуже, — сказал другой. — Я-то знаю.

Айван почувствовал, что к его горлу подступает тошнота. Еще мгновение — и его вырвет.

—Это как обезьяна и черный пес, — заметил первый. — Оба злодеи.

—Аииийее, — всхлипы становились все громче и начали пугать Айвана.

—Заткни свою пасть, тебя еще не пороли, — пробормотал первый мужчина, с презрением указывая на верхнюю койку.

—Я не вынесу, не вынесу, Господи Иисусе. Не вынесу, — скулил чей-то голос и снова перешел на приглушенные всхлипывания.

—С утра так хнычет, — объяснил один из мужчин. — На нервы действуешь, ты!

Айвану он тоже действовал на нервы. Человек как будто стал совершенно неуправляемым и выражал свой чисто животный ужас душераздирающим воем, от которого ожидание становилось еще тягостнее. Айван посмотрел на двоих мужчин, на их напряженные лица в маслянистом поту.

—Скоро? — спросил он, помимо своей воли страшась ответа.

—Уже сейчас, — сказал человек.

—Воойоо, я умру, умру. Боже мой, я умру!

—Заткнись, — проговорил один из мужчин.

Стоны опять уступили место всхлипываниям.

—Что ты сделал? — спросил мужчина.

—Порезал одного парня, который доебывался до меня, — ответил Айван строго по факту и почувствовал себя чуть лучше от уважительного выражения лица мужчины.

С верхней койки снова донеслись негромкие стоны.

—Сейчас я его сам выпорю! — сказал второй мужчина.

—Тебя уже пороли когда-нибудь? — спросил у Айвана первый.

Он покачал головой.

—Ты ел что-нибудь с утра?

Айван снова покачал головой.

—Это хорошо, — сказал мужчина.

—Ты наложишь под себя, — объяснил второй. — Никуда не денешься. Все так делают.

Снова громкие стоны с верхней койки.

—А что он сделал? — спросил Айван, указывая вверх.

—Плотские познания, — ответил первый. — Десятилетнее дитя.

—А ты? — спросил Айван.

—Разбойное нападение, так сказал судья, — ответил он и улыбнулся.

Второй мужчина ничего не сказал.

В коридоре гулко зазвучали тяжелые шаги. В дверях возникли двое полицейских вместе с мужчиной в белом халате с красной оторочкой, со стетоскопом на шее. В руках он держал лист бумаги и прочитал:

—Юстис Голдинг.

Первый мужчина поднялся, поначалу неуверенно, но тут же взял себя в руки. Проходя мимо Айвана, он дал ему докурить свою сигарету. Лицо его покрылось каплями пота.

—Держись, браток, — прошептал Айван. Мужчина что-то буркнул. Айван слышал, как шаги удаляются. С верхней койки стали доноситься ровные, мягкие и очень высокие звуки. Они напоминали писк новорожденного зверька и крик обреченного попугая перед тем, как тогда в горах на него бросился ястреб.

—Лучше не слушать, — сказал второй мужчина, сжав себе уши ладонями.

Но даже поступив по его примеру, Айван не мог не расслышать, как за громким свистом розог и ударом немедленно последовал такой мучительный вопль, какого он никогда еще не слышал. Громкий, пронзительный визг, совершенно не напоминающий звуки, издаваемые людьми, прозвучал на всю тюрьму и внезапно оборвался.

—Девять осталось, — сказал второй мужчина.

Айван почувствовал, как вся сила, которую он копил в себе, его оставила. «Я так не буду», — в ярости убеждал он себя. После второго вопля мужчина, заткнувший себе уши, вскочил на ноги и, исполняя воинственный танец, запел дрожащим голосом: «Годы летят стрелою…».

—Сколько ему присудили? — спросил доктор, выслушивая сердце Айвана. Изо рта у него пахло ромом.

—Восемь, сэр, тамариндовых прутьев.

—Гм-м, — задумался доктор, — он сильно испуган, но сердце бьется ровно. Привести приговор в исполнение.

Айван не мог сдержать дрожь во всем теле, когда его заставили раздеться до трусов. Некий безотчетный иррациональный голос говорил ему, что все это не более чем сон, ночной кошмар, что скоро он проснется и все исчезнет как не бывало, что в реальности такое с ним произойти не может. Его вывели на тюремный двор, обнесенный стенами и пустой, если не считать деревянной бочки на низкой бетонной подставке. Подойдя к ней, он увидел, что посереди бочки прорезана дыра, а по бокам сделаны вырезы.

—Подойди к бочке, — сказал сержант.

—Трусы лучше снять, — сказал доктор. — Нет смысла их пачкать.

Айван вылез из трусов и подошел к бочке.

—Ложись поперек и сунь гениталии в дырку, — сказал сержант.

Айван удивленно посмотрел на него.

—Давай-давай, если не хочешь, чтобы они превратились в месиво.

Раскаленная на солнце бочка приятно согревала Айвану живот. От бочки шел запах застоявшейся мочи. Айван почувствовал, как тугие веревки стиснули его запястья и лодыжки. Он открыл глаза и тут же закрыл их. Перед глазами на расстоянии вытянутой руки виднелась лужица рвоты, чуть присыпанная песком. Над ней жужжали мухи. Кто-то, скорее всего доктор, подошел и, просунув руку в боковое отверстие, проверил положение гениталий. Айван почувствовал, как чья-то рука прошлась по его спине, несмотря на обжигающее солнце, холодной и влажной.

—О'кей, сержант, старайтесь не бить по почкам, — сказал доктор.

Айван с силой закусил губы. Он услышал посвист прутьев, скрип сапог сержанта, резкий свист, и потом все произошло в одно мгновение: потоки боли острыми бритвами вошли в его нервы и взорвались в голове. Душераздирающий вопль словно застрял в его ушах. Горло надрывалось от крика, который он не мог прервать. Тело, пойманное в силки, отчаянно брыкаясь, встало на дыбы, и снова рухнуло на бочку. Мочевой пузырь опорожнился, и вскоре он перестал управлять кишечником. Откуда-то издали чей-то голос произнес:

—Раз.

Повторный толчок боли сотряс все его тело, и он почувствовал, что на секунду сердце остановилось.

Фьюуутц… Уак… Четыре.

Сержант посмотрел на его безвольно лежащее тело и раздраженно причмокнул.

—Хотите осмотреть его, сэр? Он потерял сознание.

—Исполняйте приговор, — сказал доктор. — Парень молодой и сильный.

—Но, сэр, может быть плеснуть на него водой? — настаивал сержант.

—Не надо, черт возьми, — сказал доктор. — Быстрее заканчивайте.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ПРЕСС ОПУСКАЕТСЯ

АН SAY,

Presshah drop!

Oho,

Presshah drop,

Oyeah,

Presshah

Uhhumm,

Presshah gonna drop on you…

Глава 13. Но ты старайся, старайся, старайся

Эльза закрыла дверь на щеколду и плотно затворила окно, чтобы оградить себя от шумной жизни многолюдного двора и спрятать одолевавшую ее беду и стыд. Но все равно слышала смех, ругань, а порой стоны и крики, доносившиеся из соседней комнаты, где одна коричневая девушка с пустыми глазами принимала посетителей.

— Что за жизнь такая? Это ведь моя первая ночь с Айваном… Мне бы и во сне не привиделось, что так ее проведу.

В комнате было жарко и при закрытом окне быстро становилось душно. Эльза не могла вынести вид его спины. Она закрывала глаза, но всякий раз, когда Айван двигался или стонал, шла к нему. В конце концов, смотреть больше было некуда, она потушила свет и села рядом с ним коротать ночь.