Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик

К лету репетитору стало ясно, что способный этот поэт-вундеркинд никаких требований школьной программы выполнить не сможет, и занятия прекратились. Однако общение молодого поэта, книгоиздателя и фанатика книги (он называет себя «конструктором книги») с художником де Сталем длилось до конца жизни художника, да строго говоря, еще и не кончилось. И сегодня, уже почти девяностолетний «конструктор книги» Пьер Лекюир пишет и охотно рассказывает об этом судьбоносном зимнем дне 1945 года, когда у него в закутке на верхнем этаже «дворца» раздался стук в дверь…

– За кого же вы его приняли, месье Лекюир? За каменщика?– спросил я не далее, чем в конце июня 2010 года, посетив почтенного поэта и его супругу Милу Гагарину (из тех самых Гагариных, что приняли католичество еще в позапрошлом веке и посоветовали художнику Жозефу Фрисеро отправиться на заработки в блистательный Петербург) у них на рю Бюффон, что как раз напротив старинного Сада растений.

Этот не то чтоб слишком оригинальный или остроумный мой вопрос против ожидания необычайно оживил «конструктора книги» Пьера Лекюира.

– Даже не каменщика, а кровельщика… Там чинили железную крышу, весь день стучали… Я думал, что он хочет через окно выйти на крышу. Я сказал: пожалуйста. И я распахнул окно… На такой высоте…Теперь, когда я думаю… Страшно. Предопределение судьбы.

Я вдохновенно кивнул и подумал, что мысль о предопределении судьбы приходит в голову в девяносто лет чаще, чем когда тебе двадцать два. А тогда как он мог угадать, юный студент-«нормальен», что этот верзила в перемазанной одежде на десять лет (да что там наш десять, на все семьдесят!) станет главным персонажем его жизни. Жизнь едва-едва началась, все эти пятьдесят его роскошных книг ждали своего «конструктора», архивы Национальной библиотеки Франции еще не ждали его приношений, и в Париже, только что перешедшем от мирной оккупации к мирному выживанию, знали лишь тогдашних времен «конструктора книги» Ильязда (Илью Зданевича из Тифлиса), но не догадывались, что вот он произрастает, наш собственный конструктор Пьер Лекюир… А он нашел свой путь, свою главную тему жизни, а заодно и великих художников, вместе с которыми он пришел к славе. А пока надо было семье Сталя что-нибудь сделать для их вундеркинда Антека.

Когда завершились попытки Лекюира и Антека совместно нащупать пути к официальной программе высшего или хотя бы среднего образования, добросовестные родители сделали вторую общеобразовательную попытку, которая, как и первая, не прошла бесследной в короткой жизни родителей юного поэта с рю Нолле. Никола и Жанин решили, что мальчику поможет английский язык. Ясно, что он поплывет искать свою мужскую судьбу и удачу на английских островах, а там говорят на своем языке, на труднопостижимом английском. В Париже, где иностранные люди встречаются на каждом перекрестке, с изучением ненаших, нефранцузских языков возникают всегда непреодолимые проблемы, каких не знают ни голландцы, ни японцы, ни русские, ни монголы… Как научить мальчика говорить по-английски? Кругом сплошные американцы и англичане, но у кого учиться мальчику?

– Так есть же Франсуаза! – воскликнула Жанин. И все стало просто. У семьи Гийу были дальние родственники в Альпах, семья Шапутон. У одной из их дочек, у Франсуазы, подружка вышла замуж за англичанина. Так что подружка поневоле научилась по-ихнему. А с ней и Франсуаза кое-чему научилась. А теперь она, говорят, приехала чему-то такому учиться в Париж, эта Франсуаза. Остается позвать в гости сестричек Шапутон и все будет в порядке.

Это очень странная история, очень французская. Здесь покупают самые дорогие машины, дорогие дома. Но образование должно быть дешевым. Если не так, то зачем тогда мы отрезали голову прекрасной королеве? Зачем расплодили столько бюрократов?

Сестрички Шапутон пришли в гости на рю Нолле. Все здесь казалось таким странным и забавным этим юным альпийским провинциалочкам. Роскошный драный дом и дорогое угощение. Горы немытой посуды. Везде картины… И этот огромный художник, который вынул топорик из-за пояса, изрубил лестничные перила и растопил печурку. Все поражало Франсуазу. Ей еще не было двадцати. Она была хорошенькая, совсем юная. Художник это заметил. Она стала бывать в доме, научила Антека нескольким английским фразам. А высокий художник (он был моложе бедняжки-жены) сводил ее в кино. И еще куда-то сводил. В картинные галереи, в какие-то мастерские…

Потом английские фразы кончились и Франсуаза к ним ходить перестала. Жанин, вероятно, было уже не до того. У нее было очень плохо с сердцем. Три недели она пролежала в больнице. Да и с деньгами было хуже, чем всегда: какие-то случайные продажи…

Вдобавок и снабжение освобожденной столицы продовольствием пока еще толком не наладилось. То ли война мешала, то ли американцы еще не подоспели со своей коварной помощью и губительным планом генерала Маршала (в одном единственном французском городе довелось мне видеть площадь имени генерала-кормильца: в Ницце. Стало быть, Ницца и впрямь смогла оценить свиную тушенку).

Это именно в апреле 45-го послал Никола пасынка занять две тыщи у щедрого мецената Жана Адриана. Зато в том же апреле открылась у Никола де Сталя персональная выставка абстрактной живописи в галерее Жанны Бюше. Большое событие! И успех был (хотя ни одна картина не продалась). Успех потому что не осталась выставка незамеченной. Были замечены многие картины (среди них «Дневные лучи» и «Вокзал Вожирар») и был замечен де Сталь. Он все еще был начинающим, но он не был более безвестным. В галерейной книге отзывов (такие принято называть «Золотой книгой», да и то сказать, для непризнанных гениев каждое доброе слово, или просто громкое имя – на вес золота) были имена художников и скульпторов (Жан Базен, Жан Деван, Анри Гетц, Альберто Маньели, Жан Дюбюфе, Этьен Хаждю), коллекционеров (Жан Адриан, Гектор Сгарби, Жан Мазюрель), галеристов (Луи Карре, Рене Друэн, Дениз Рене), даже художественных критиков (Жорж Лэмбур, Рене де Солье). Конечно, это еще не «весь Париж», но иные (вроде Клэе, Борэ, Ланского, Дютийеля или Дюбура) побывали на выставке неоднократно, но в книге не «засвечивались». В общем, как говаривал герой любимого писателя, «Успех, Тетка, успех!»

А в мае прошел в помещении «Галери Лафайет» на бульваре Осман второй по счету Майский салон. Де Сталь выставил огромное полотно «Астрономическая Композиция» и снова был замечен. На полотне этом были еще навеянные мэтром Маньели «геометрические» формы, но полотно самого мэтра, вывешенное здесь же неподалеку, выглядело в сравнении с безудержно страстной живописью ученика – скучновато. На биографов де Сталя произвел впечатление забавный выставочный курьез: какой-то псих отрезал от магической «Астрономии» де Сталя кусочек на память. Впрочем, загадочное полотно заметили не одни приблудные психи. В конце