Холодные сердца - Антон Чиж

– Пристава навещали? – спросил Ванзаров, обращаясь ко всему участку сразу. Все скромно промолчали. – Тогда придется самому…

Барон Нольде служил в земской больнице так давно, что отвык от титула. Больные обращались к нему «доктор», а малочисленный персонал по имени-отчеству. Да что титул! Остзейские замки, поместья, богатство и даже слава были пущены по ветру его непутевыми предками. Потомку остались нищенское жалованье и беспросветный труд земского врача. Последний черенок захудалого рода был худ и тщедушен, как высохшая вобла. Когда же к нему обратились «барон», Юлий Эрнстович в первый миг и не осознал, что это он и есть. Но незнакомый господин так уверенно смотрел ему в глаза, что барон понял ошибку и засмущался. В потертом больничном халате, старых башмаках и треснувшем пенсне он меньше всего походил на барона.

– С кем имею честь? – спросил Юлий Эрнстович. Уж что-что, а честь у барона не смогла отнять даже бедность.

– Ванзаров, чиновник для особых поручений из Петербурга.

Барон просветлел и без того белесым лицом.

– Так это вы! – с некоторой долей восторга сказал он и даже сложил руки, как для молитвы. – Много о вас слышал. Это такая честь для меня…

– Что вы, барон, ваш коллега наверняка преувеличил мои возможности. Я скромный чиновник сыскной полиции.

– Какой коллега? – барон в смущении повел мощным носом, который достался ему от предков вместо наследства.

– Асмус, уездный врач.

– Надо же! Как же догадались, что Антон Сергеевич про вас рассказывал?

Ванзаров подправил усы.

– Это несложно, – сказал он. – Кстати, с нашим общим знакомым случилось несчастье.

– С кем? – удивился барон, пытаясь вспомнить, какие у него могут быть общие друзья с блестящим молодым чиновником из столицы.

– Асмус пропал.

– Как пропал? – барон опять проявил печальное непонимание.

– Растерзан преступниками в своем доме. Оказывал сопротивление, его одолели. Все залито кровью, тела нет. Видимо, его унесли. И спрятали в неизвестном месте. Вот, ищем в ближних лесах и рощах. Всех на ноги поставили.

– Да-да, такой ужас. Я так расстроился. Милый Антон Сергеевич…

– Откуда узнали, что Асмус пропал?

В облике приятного столичного жителя что-то неуловимо изменилось. Барону почудилось, что его горло сжали стальные рукавицы, какие носили его предки-рыцари.

– Так ведь болтали тут… У нас город маленький, слух быстро летит…

– Кто именно вам об этом сказал?

– Но позвольте… – барон окончательно смутился, – разве это так важно? Я уже и не помню…

– Кто-то из персонала или посетители?

– Из персонала… Ах, нет, кто-то из посетителей говорил, я случайно подслушал…

– Вот как? Интересно.

– Простите за любопытство, но я слышал, что к нам в город пожаловал сам Лебедев, – решился спросить барон. – Неужели это правда?

– Пожаловал, – согласился Ванзаров. – Как раз занимается исчезновением Асмуса.

– Что вы говорите! Ах, как бы я хотел выразить почтение этому великому ученому и эксперту! Это такая величина, такая!

– Могу вам это устроить. Если захотите.

– О! Как это было бы чудесно! Так вы к нам с какой целью, господин Ванзаров?

– Навестить пристава Недельского. Как его самочувствие?

– Делаем все, что можем, – сказал барон так, чтобы сомнений не осталось: дела плохи. – Отделение душевнобольных в самом конце коридора. Места решительно не хватает. Вас проводить?

Ванзаров обещал найти сам. Барон из вежливости не посмел возразить.

Полукруглые окна, высокий потолок, – иных больничных удобств не имелось. Стены проела сырость, пол разбит, а железные кровати полысели ржавчиной. В палате находились четверо пациентов. Судя по табличкам, в дальнем углу спал Григорьев. Городовой так и не оправился от «мурашей». Напротив него – какой-то Ломов М.С. Около двери, завернувшись в простыню так, что виднелся стриженый затылок, лежал некий Иванов И.Н. Пристава поместили справа от него. Недельский лежал на спине, уставившись в потолок. Одеяло скинул, ворот больничной рубашки открывал похудевшее тело. Ванзаров подвинул единственный табурет и сел рядом с ним.

– Рад вас повидать, Сергей Николаевич, – сказал он, тронув его руку. Кожа была сухой и холодной. – Как вы себя чувствуете?

Пристав не ответил. Только веко дрогнуло. Он понимал, но говорить не мог.

– Вот, пришел вас проведать, рассказать, как продвигается наше следствие. Хочу держать вас в курсе, чтобы, когда поправитесь, сами смогли закончить. Я в этом не сомневаюсь.

Кажется, пристав улыбнулся. Подбородок чуть ожил.

– Сегодня Асмус пропал. Исчез из дома. Мы полагаем, что его убили. Буквально искромсали. И опять тело исчезло. Не знаем, где искать…

Брови шевельнулись, пристав переживал эту неудачу, как свою.

– Но это ничего. Скоро все выяснится. У вас в участке уже сидит один подозреваемый. Представьте: сам пришел и сдался. Сейчас ваши чиновники снимают с него признательные показания. На вид – совсем мальчишка, а столько дел натворил. Так что остается выяснить, как он Асмуса убил, и дело будет раскрыто полностью. Надеюсь, что вы сами его закончите. В общем, остались сущие мелочи. Я даже снял пост на пляже, делать там больше нечего. Все, закончился Сестрорецкий кошмар. Попался ваш Джек Невидимка. Не зря старались, не зря столько сил положили.

Пристав шевельнул губами, издав еле слышный звук, не громче вздоха, так он хотел выразить свою благодарность.

– Ну, Сергей Николаевич, не стану вас утомлять. Завтра еще приду. И уж наверняка доложу все подробности про злодея. Отдыхайте… Спите… Набирайтесь сил…

Ванзаров похлопал по худой руке. Больной моргнул и закрыл глаза.

Отпрыгнув от двери, барон засмущался, как настоящий аристократ.

– Вы их хоть как-то лечите? – спросил Ванзаров, тихонько затворяя створку. – Или снотворным пичкаете?

Нольде только руками развел.

– Что я могу? Земская больница. Имеем только самое необходимое.

– Зачем вы новых больных стрижете?

– Стрижем? Ах да… Надо как-то от вшей предохраняться. Постельное белье и прочее. Но как вы узнали?

– Под кроватью свежий клок волос. Уборку тоже забываете делать? Или это такое отношение к душевнобольным?

Юлий Эрнстович хотел решительно возразить и доказать, что не все так плохо у него в лазарете. Вот, извольте, медбрат коридор с хлоркой моет. Но слушать его не стали. Решительный молодой человек попрощался и сразу удалился, оставив робкого барона в большом смущении.

Выхватив чемодан, Ванзаров хотел поймать и шляпную коробку, но ему не позволили. Дарья вцепилась и не отдавала. Еще скандал бы устроила. Вид у нее был решительный до крайности. Смотрела неласково и не перестала дуться. Оставалось поработать носильщиком. Труд несложный. В новую жизнь модистка отправлялась налегке.

Ванзаров шел чуть впереди и незаметно свернул на перрон, на который поезда прибывали из Петербурга.

– Ваш манекен спас мне жизнь, но сам пострадал, – сказал он, поставив чемодан.

Дарья отвернулась.

– Оставьте его у себя. Мне надо билет купить.

– Не надо. Я вам уже купил, – он показал кусочек желтого картона. – Посажу вас, и простимся навсегда.

– Да, навсегда, – сказала Дарья, как о решенном. – Я вас не просила об услуге и благодарить не буду.

– Не стоит благодарностей. Осталось несколько минут, могу я кое о чем спросить вас напоследок?

– Делайте, что вам угодно. Мне все равно…

– Вы любили Анну Анюкову?

Дарья бросила шляпную коробку под ноги.

– Зачем вам это знать?

– Мне кажется, что Анастасия Порхова говорила искренно.

– Так искренно, что теперь никогда не закажет мне ни одного платья!

Ванзаров полез в карман за кошельком.

– Не смейте! – крикнула Дарья. – Неужели вы такой бесчувственный? Как вам не стыдно!

– Тогда помогите мне.

– Уже помогла… Достаточно.

– Вот как? Хотите знать правду, из-за чего погибла ваша подруга?

Дарья промолчала, но глаз не отводила.

– Мы в шаге от убийцы, – сказал Ванзаров. – Помогите мне сделать этот шаг, всего один. Большего от вас не прошу.

Собирая вещи, Дарья сама с собой репетировала, что скажет этому наглецу с усами. Она подобрала такие слова, чтобы он понял, как она ошиблась, как надеялась, верила и как разочаровалась. Чтобы ему стало так же больно, как ей. Слова были горькие, но такие важные, и они должны были оставить на сердце мужчины незаживающие раны. И ей хотелось нанести эти раны, да еще поглубже. И вот стоит он перед ней, и делай с ним, что хочешь, всю правду в лицо ему плесни. Чтоб знал. Чтоб навсегда запомнил и понял, какое счастье потерял. Вот только все слова заготовленные пропали куда-то. То ли глаза эти с голубым отливом, то ли усы проклятые совсем сбили с толку. И тут Дарья призналась сама себе, что не осталось у нее обиды. Вот сейчас помани – и пойдет, куда скажет. Да что же это за власть такая! Что он с ней делает? Нельзя вот так запросто поддаваться. Так и в рабство легко попасть. Наперекор себе Дарья решила бороться. Сколько хватит сил.