Товарищ Богдан - Борис Раевский

…Не дослушав меньшевика, Иван Васильевич направился к паровозу, служившему трибуной. Оратор смешался. Выкрикнув напоследок: «Большевики приведут вас в могилу!» — он повернулся спиной к слушателям и, держась за металлические поручни, осторожно стал спускаться по лесенке с мостика, на каждой ступеньке приставляя одну ногу к другой.

Бабушкин легко взбежал на паровоз.

— Только силой — пулей и штыком — завоюем мы свободу! — громко произнес он, взмахнув папахой, зажатой в руке. — Меньшевики хотят запугать нас, товарищи! Не удастся!

— Не на таких нарвались! — крикнул пожилой железнодорожник. — Мы не слабонервные!

— Не девицы из благородного пенсиёна! — закричал чернявый солдат, высунувшись из будки крана.

— Только восстанием, вооруженным восстанием пролетарии сорвут с себя оковы. Царский манифест — это обман, товарищи! — продолжал Бабушкин. — С Николаем Кровавым надо говорить только так: коленом на грудь, рукой за горло!

— Верно! Коленом на грудь, рукой за горло!

— Мирно с царем не столкуешься! — раздались выкрики.

— Оружие — вот что нам нужно, товарищи! — подняв руку с папахой, продолжал Бабушкин. — Да здравствует вооруженное восстание!

Он легко спрыгнул с паровоза и ушел в гудящую, шумную толпу.

На паровозе стоял новый оратор, совсем еще молодой, лет двадцати пяти — тридцати. Но лицо его выглядело изможденным. Подтянутый, строгий, он прошел до середины мостика, сделал по-военному четкий поворот и поднял руку.

— Тише! Послушаем Григоровича! — крикнул худощавый сцепщик вагонов.

— Пусть говорит Григорович! — поддержало сразу несколько голосов.

Бабушкин с радостью глядел на нового оратора. Он был знаком с Антоном Антоновичем уже много лет: встречались еще в Екатеринославе на подпольной работе. Одно только было непривычно для Бабушкина: после недавнего побега из тюрьмы Антон Антонович Костюшко сменил фамилию — стал Григоровичем.

— Я буду краток, товарищи, — внятно сказал оратор. — Оружие требуется нам позарез! И оно будет у нас. Совет рабочих, солдатских и казачьих депутатов поручил мне и товарищу Бабушкину во что бы то ни стало добыть оружие. И мы добудем его! Клянусь, вскоре дружинники получат винтовки. С оружием мы победим!

Он четко повернулся и неторопливо сошел с паровоза.

Кабинет читинского военного губернатора генерала Холщевникова смотрел тремя окнами на широкую, заметенную снегом площадь. Генерал — высокий, широкий в кости старик с красивой холеной бородой, крупными, белыми, как у юноши, зубами и величественной осанкой — стоял возле окна, чуть сбоку, так, чтобы его не было видно с площади, где огромная толпа, несмотря на мороз, уже второй час слушала ораторов.

Что говорили «бунтовщики», Холщевников не слышал. Но он видел красный флаг на санях, служивших трибуной, видел разгоряченные лица рабочих-железнодорожников, солдат в обтрепанных шинелях, видел, с каким восторгом встречает толпа ораторов с красной лентой на рукаве.

На площади вдруг показался казачий разъезд. Казаки двигались торопливо, стремясь, по-видимому, не привлекая внимания, побыстрей проскочить мимо митингующих читинцев! Но это им не удалось. Раздался пронзительный свист, и чей-то голос завел песню, сразу подхваченную толпой:

Нагайка ты, нагайка,Тобою лишь однойРомановская шайкаСильна в стране родной!

Пели весело, с присвистом. Подъесаул огрел плетью коня, казаки помчались дальше, не оборачиваясь, делая вид, будто песня вовсе, не относится к ним. А звонкие голоса все громче кричали им вслед:

На жалобы и стоныГолодных, темных массОдин ответ у трона —Пороть нагайкой нас!

Генерал Холщевников сердито задернул штору на окне.

«Дожили! Гибнет Россия!» — мрачно подумал он и отошел к столу, стараясь успокоиться, собраться с мыслями. Что предпринять? Как бороться с разбушевавшимся «хамьем»?

И если бы в одной только Чите… Нет, и в Иркутске, и в Томске, и в Красноярске… Во всей Сибири. Да что там Сибирь! Вся империя ходуном ходит!

«А наши читинцы совсем обнаглели, — подумал генерал. — Надо же: вчера, прямо среди бела дня, увезли со склада железнодорожного батальона восемьсот винтовок! А охрана даже не дала ни одного выстрела.

Впрочем, чего ждать от караульных, если среди них самих есть члены „Совета“. Вот чертовщина: солдаты и вдруг — „де-пу-та-ты“!»

Генерал, чтобы отогнать мрачные мысли, взял со стола газету, но лишь еще больше рассердился. Это был первый номер «Забайкальского рабочего» — органа читинского комитета большевиков. Еще утром эту газету положил ему на стол адъютант. А на вопрос Холщевникова:

— Где раздобыли?

Адъютант ответил:

— Проще простого: на всех углах продают..

«Дожили! — снова подумал генерал. — Революционную газету открыто продают на всех перекрестках».

Он хотел вызвать адъютанта и продиктовать ему телеграмму в Петербург. Но вспомнил, что связисты бастуют, телеграммы принимают только от населения.

«Правительственных депеш не берут. Таков приказ их высшего органа, — генерал зло усмехнулся, — Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. А впрочем, все равно не помогло бы…»

Он вспомнил десятки своих телеграмм, посланных в столицу. В каждой из них он просил об одном — прислать войска. И ответ всегда был один: «Обстановка напряженная не только в Чите, а во многих городах, справляйтесь своими силами, разоружите рабочих».

Хорошо им там, в Петербурге, писать — «разоружите рабочих». Они полагают, что в его распоряжении пять тысяч штыков — весь читинский гарнизон. Сидят там, в Петербурге, уткнувшись в бумажки, и думают, что все знают.

Сердито стукнув ящиком стола, генерал вытащил список гарнизона. Снова внимательно просмотрел его:

«2-й Читинский резервный батальон.

6-й Восточно-Сибирский запасный батальон.

4-й Забайкальский пехотный батальон.

Конвойная команда.

Казачья сотня».

«Все правильно. Итого — пять тысяч солдат, — усмехнулся генерал. — Одного только не учли господа министры в Петербурге: гарнизон так распропагандирован большевиками, что, ей-богу, не известно, подчиняется ли он мне. Солдаты устраивают митинги, не слушаются офицеров. Куда уж дальше! Солдаты вошли в Совет. Вместо того чтобы учить ружейные приемы, солдаты без разрешения уходят из казарм. Они, видите ли, спешат на заседание!»

Холщевников раздраженно зашагал по кабинету.

«У рабочих своя боевая дружина. Правда, небольшая. Но теперь, захватив восемьсот винтовок, она быстро вырастет. А главное, руководят бунтовщиками стреляные воробьи: трое бывших ссыльных».

Двоих из них — Курнатовского и Григоровича — генерал уже знал. Оба были в ссылке в Якутии и после амнистии приехали в Читу. Курнатовский, судя по донесениям верных людей, — главный пропагандист большевиков. Наверно, это он и редактирует их газету. Григорович командует боевой дружиной. А на днях, как сообщил начальник жандармского управления, к ним присоединился еще третий ссыльный — некий Бабушкин. Тоже из Якутии прибыл.

«Выход один, — подумал Холщевников, сжимая ладонями виски, — найти склад, куда рабочие упрятали эти восемьсот винтовок. Подобрать надежных солдат и неожиданным нападением разоружить дружинников».

Он позвонил. Вошел адъютант.

— Ну, обнаружен большевистский арсенал? — спросил генерал.

Он еще вчера связался с жандармским управлением. Агенты уже больше суток рыскали по городу в поисках склада с оружием.

— Никак нет! — развел руками адъютант. — Оружие как в воду кануло!..

— «Как в воду кануло!» — передразнил генерал. — Это не иголка, а восемьсот винтовок! Их в карман не запрячешь! Идите! Прикажите искать получше!

…Через два часа генерал снова вызвал адъютанта. Склад все еще не был обнаружен.

Под вечер к Холщевникову приехал начальник жандармского управления. Высокий, красивый ротмистр, войдя в кабинет, первым делом попросил задернуть шторы. Генерал обратил внимание, что у щеголеватого ротмистра нынче не в порядке прическа.

«Трусит», — догадался Холщевников.

Он знал: утром кто-то из толпы запустил булыжником в окно жандармского управления.

— Ничего утешительного, — сказал ротмистр, тяжело опустившись в кресло. — Винтовки как в воду канули…

«И этот тоже — „в воду канули“. Сговорились они, что ли?» — подумал генерал.

…Еще два дня продолжались поиски. Без результата.

Бабушкин и Костюшко оказались хитрее генерала Холщевникова. Они сразу поняли, что хранить где-либо все восемьсот винтовок вместе опасно. И немедля роздали их дружинникам. Каждая винтовка была укрыта в надежном месте: у кого — в подвале, у кого — на огороде, у кого — на чердаке.